Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль

Известна ли, задается вопросом Фокс, физиологическая причина зачатия в Сан-Кристобале на Соломоновых островах? «В настоящее время, — отвечает он, — она, вероятно, известна. Если спросить туземцев, отчего у них существует обычай закапывать живым первого рожденного в браке ребенка, то почти всегда они ответят: оттого, что, по-видимому, этот ребенок не от мужа, а от другого мужчины. Но, конечно же, есть много фактов и в пользу иной гипотезы. Говорят, что зародыш в чрево матери помещает адаро по имени Хау-ди-Эвави, живущий на горе на Гуадалканале (Марау-Саунд на Гуадалканале является тем местом, куда после смерти отправляются духи мертвых), или же Каураха, дух-змея»[5]. Обе гипотезы не исключают друг друга. Островитяне Сан-Кристобаля могут узнать от белых или наблюдать самостоятельно тесную связь полового акта с зачатием: это нисколько не уменьшает их уверенности в том, что реальной может быть только мистическая причина, только акт какого-нибудь духа, решающего войти в определенную женщину.

Во многих первобытных обществах, в частности, у многих народов банту, бесплодие супруги является настоящей бедой, этого достаточно, чтобы расторгнуть брак. В силу хорошо известной и отмеченной нами выше партиципации, посадкам человека, имеющего бесплодную жену, грозит опасность не дать никаких плодов: значит, нужно, чтобы он совершил развод. Бесплодие всегда считают исходящим от женщины. И тем не менее, этим туземцам известна физиологическая роль полового акта, но поскольку они не считают, что беременность возникает вследствие этого акта, то они и не представляют себе, что отсутствие зачатия может зависеть также от роли мужчины в процессе оплодотворения: оно, безусловно, является результатом действия мистической причины, то есть того, что ни один дух-ребенок не согласен перевоплотиться, войдя в эту женщину. Последняя же, в отчаянии от своего бесплодия, считает, что может излечиться лишь моля предков и невидимые силы стать к ней благосклонными, и увеличивает число жертв и подношений.

Эта позиция первобытного менталитета создает большую трудность для понимания того, как данное племя на самом деле представляет себе то, что мы называем физиологическими условиями зачатия. Но поскольку этот менталитет не обращает внимания на эти условия как на не имеющие для него значения, то он может и не иметь о них ясного представления. Он может, в общем-то, и сам не знать, что же он о них думает, по той причине, что его внимание не направлено на них. У некоторых социальных групп существуют в этой сфере несколько более определенные, чем у их соседей, традиции, однако это различие не позволяет сделать какие-либо выводы. Свидетельства наблюдателей могут не совпадать и быть, тем не менее, достоверными.

По той же самой причине этот менталитет, который оказывается часто, как известно, безразличным к противоречию, одновременно допустит и то, что половой акт является обычным условием зачатия, и то, что зачатие имеет место без полового акта. Lucina sine concubitu может быть великолепной; в ней самой по себе нет ничего необыкновенного. Если в женщину входит дух, например, во сне, она должна зачать: родится ребенок. Сказки, легенды, мифы изобилуют фактами такого рода, но при этом первобытный менталитет не находит в них ни малейшего основания для удивления. Из этого надо сделать заключение не о том, что ему неизвестна роль полового акта, а о том, что наряду с тем, что ему об этом известно или что он имеет о нем более или менее смутное знание[6], он не считает, что на самом деле зачатие зависит от полового акта.

Итак, оказавшись перед лицом явлений природы, первобытный менталитет не ставит перед собой те же вопросы, что и наш, или даже он их себе вовсе не ставит. «Эти дикие племена, — говорит один исследователь относительно сакаи Суматры, — испытывают лишь чрезвычайно слабую потребность в причинности… Они реагируют только на самые сильные и наиболее непосредственные впечатления…»[7] «Потребность в причинности» означает в данном случае «интерес, разбуженный» происходящими вокруг них явлениями. Эта видимость апатии и умственного оцепенения часто отмечалась в самых низших обществах, в частности, у некоторых племен Южной Америки. Она легко приводит к неточным заключениям относительно первобытного менталитета вообще. Если мы желаем избежать такой ошибки, то прежде всего в этих обществах, в самых низших или же развитых в большей степени, не следует искать «потребности в причинности» того же самого типа, что и наша. Как это следует из рассмотренных в настоящей работе фактов и институтов, у них есть своя, собственная потребность, которая легко ускользает от слишком торопливых или заранее настроенных наблюдателей. Этот в основном мистический и прелогичный менталитет движется и к другим предметам, и иными путями, чем наш. Достаточно посмотреть на то значение, которое приобрели для него гадание и магия. Для того, чтобы следовать за его проявлениями, чтобы выявить его принципы, следует, так сказать, совершить насилие над нашими мыслительными привычками и приноровиться к тем, которые присущи им. Такое усилие почти невозможно совершить, однако без него этот менталитет рискует остаться для нас непостижимым.

Кроме этой почти непобедимой тенденции, помимо нашей воли толкающей нас к тому, чтобы понимать первобытный менталитет по подобию нашего, есть и другое обстоятельство, которое способствует сокрытию присущих ему особенностей. Для того, чтобы жить, первобытные люди должны в реальной действительности преследовать такие цели, которые мы без труда понимаем; мы также видим, что для их достижения эти люди поступают почти так же, как на их месте поступили бы мы. Из того факта, что в данных обстоятельствах они действуют так же, как и мы, мы склонны тут же, не стремясь получить более широкую информацию, сделать вывод о том, что их мыслительные операции, как правило, схожи с нашими. Лишь более внимательное наблюдение и анализ позволяют нам заметить отличия.

В работе «Мыслительные функции в низших обществах» была предпринята попытка показать, как первобытный менталитет, часто безразличный к противоречию, оказывается, однако, весьма способным избегать его, как только потребности действия вынуждают его к этому[8]. Точно так же первобытные люди, которые внешне не испытывают никакого интереса к самым очевидным причинным связям, очень хорошо умеют их использовать для того, чтобы добыть себе то, что им необходимо, например, пищу, либо сделать то или иное приспособление. Действительно, не существует столь низко стоящего общества, в котором мы не нашли бы какого-нибудь изобретения, какого-нибудь ремесла или искусства, какого-то вызывающего восхищения производства, например, лодок, гончарных изделий, корзин, тканей, украшений и т. п. Те самые люди, лишенные почти всего, которые кажутся стоящими в самом низу лестницы, достигают в изготовлении определенного предмета поразительных по изяществу и точности результатов. Австралиец умеет вырезать из дерева бумеранг. Бушмены и папуасы проявляют себя в рисунках настоящими мастерами. Меланезиец, изготавливая ловушки для рыбы, находит самые изобретательные решения и т. д. Ведущиеся сейчас исследования технологических приемов первобытных людей окажут нам, несомненно, существенную помощь в определении стадий развития их менталитета. Несмотря на то, что механизм изобретательства, мало известный применительно и к нашим обществам, еще менее ясен в отношении обществ первобытных людей, уже сейчас есть возможность сформулировать замечание общего характера.

Исключительные достоинства некоторых изделий или методов первобытных людей, которые столь контрастируют с грубостью и рудиментарным характером остальной части их культуры, не являются плодом ни размышления, ни рассуждения. Если бы дело обстояло таким образом, то мы не констатировали бы таких несоответствий, а это универсальное орудие не раз сослужило бы им такую же службу. Руку туземца направляет что-то вроде интуиции, а она, в свою очередь, руководствуется тщательным наблюдением за теми предметами, которые представляют для него особенный интерес. Этого достаточно, чтобы продвинуться далеко вперед. Тонкое сочетание различных приемов, приспособленных для достижения поставленной цели, не обязательно предполагает сознательную деятельность разума или наличие такого знания, которое способно анализировать самое себя, обобщать себя и применяться к непредвиденным случаям. Оно может быть просто практической умелостью, сложившейся и усовершенствовавшейся путем упражнения, благодаря ему же сохраненной и весьма похожей на умелость хорошего игрока в бильярд, который, не зная ровным счетом ничего ни о геометрии, ни о механике, не испытывая потребности размышлять, приобрел скорую и верную интуицию относительно того движения, которое следует сделать при данном расположении шаров.