Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остается, видимо, еще объяснить упорство, с которым туземец требует от врача-европейца подарка за то, что тот его лечил, и часто даже выражает намерение прийти и потребовать другие подарки, до бесконечности. Сталкиваясь с отказом, он становится грубым, бранится, а когда осмеливается — мстит. Он выглядит как человек, удивленный и негодующий из-за того, что его лишают положенного по праву, а искренность и сила этих чувств не вызывают сомнения.
Чтобы понять их причину, следует заметить, что они выражаются не только тогда, когда туземец в течение более или менее долгого времени получал от европейца лечение. Они проявляются и по случаю других оказанных услуг: в частности, когда белый спасает жизнь туземцу, который должен был стать жертвой несчастного случая. Вот несколько такого рода примеров. «Напротив Андерхилл Пойнта опрокинулась попавшая в водоворот лодка (на реке Конго). Два человека утонули, однако лодке, которую тут же направил на помощь потерпевшим крушение Крадгинтон, удалось спасти третьего и доставить его живым на берег. На следующий день перед тем, как уйти, этот человек потребовал от Крадгинтона «одеть его». Услышав отказ миссионера, он принялся выражать свое возмущение скупостью белого и стал весьма дерзким. В ответ Крадгинтон запер его в амбар и согласился выпустить только за плату в две козы: одну для того, кто вытащил его из воды, а другую — самому Крадгинтону, поскольку его лодка была использована при спасении. Козы были отданы, и нужно надеяться, что этот урок не пройдет бесследно»[37].
Совершенно напрасная надежда: ни Крадгинтон, ни Бентли, видимо, не отдавали себе отчета в том, что происходило в голове у этого туземца. Вот другой, совершенно похожий, факт, о котором сообщает Бентли. «Верховным вождем в местности Нданданга был некий Таванлонго. Недавно возросло влияние второстепенного вождя по имени Матуза Мбонго. Его жена умерла при родах, и прошел слух, что перед смертью она видела во сне Таванлонго. Матуза ухватился за этот случай, чтобы уничтожить последнее препятствие, отделявшее его от высшего ранга… Таванлонго не любили. Как были бы рады люди увидеть, что сам старый вождь пьет испытательный яд (нкaca), качается, падает и его бросают в огонь! Не нужно было даже обращаться к колдуну: разве женщина не видела во сне вождя? Какое доказательство могло бы быть еще более ясным, чем это? Таванлонго был колдуном.
Вмешались миссионеры и добились того, что ордалия не состоялась. Тем не менее туземцы не сдержали в точности данного слова, поскольку все-таки заставили своего вождя выпить нкаса; однако приготовленный настой оказался настолько слабым, что он отрыгнул его, и невиновность его была, таким образом, доказана. Вождь направил мне очень признательное послание, в котором заявлял, что мне, одному мне он был обязан жизнью… Так же считали и многие другие. Тем не менее спустя несколько дней он пришел ко мне с пустыми руками и сказал, что он очень желал бы, чтобы я проявил свое удовлетворение видеть его избегнувшим опасности тем, что «одел бы его». Я дал ему два метра ткани, нож, шляпу и еще несколько мелких вещей, хотя и не очень-то считал необходимым давать ему что бы то ни было. Вместо того чтобы поблагодарить меня за это новое проявление доброты, он принялся меня бранить, поскольку я не сделал ему гораздо более значительного подарка. Он сказал, что я бессовестно скуп, и, разгневанный на меня, ушел»[38]. Точно так же было и в Габоне. «Если вы спасаете кому-нибудь жизнь — ждите в скором времени его визита. Вы превратились в его должника и избавитесь от него только после того, как сделаете ему подарки»[39].
Аналогичные требования туземцы выдвигают и за другие оказанные им услуги, в частности за обучение и заботу об их детях. «Мы воспитываем их детей, даем им пищу, одежду, кров и всячески заботимся о них в умственном и моральном отношениях. И что же?! Им взбрело в голову, будто мы должны предложить плату каждому ребенку и его родителям»[40]. Со своей стороны, отец Бюллеон пишет: «Школьники целиком находятся на попечении миссии. Их кормят, одевают, учат, обучают ремеслу, не требуя ни малейшего вознаграждения. И ваше счастье, если родители не явятся требовать от вас подарков и заставлять платить за удовольствие содержать их детей! И заметьте, что миссия принимает только сыновей свободных людей и что большинство даже — это сыновья короля или деревенских вождей»[41].
У бечуанов «родители перестали поощрять детей ходить в школу, без сомнения, предпочитая посылать их в поля полоть хлеба или пасти скот. Когда мы спросили у них, почему они больше не посылают к нам своих детей, они отвечали, что мы не платим им или платим слишком мало»[42]. Так же и на Таити «некоторые из школьников, видимо, считали, что оказывали милость миссионерам тем, что приходили учиться и что на этом основании у них было право получать плату»[43].
Последний знаменательный факт. Капитан Лайон рассказывает историю об эскимосской старухе, которую он нашел по пути покинутой, полузамерзшей, почти умирающей. «Я никогда не забуду, — пишет он, — жалкое состояние и отвратительный облик этой женщины; однако я не могу описать удивление, которое я испытал, когда при виде одеял и мехов, в которые ее собирались завернуть, чтобы перенести на борт моего корабля и там позаботиться о ней, она повернулась ко мне и потребовала, чтобы я заплатил ей за труд!»[44]
Все эти факты обнаруживают то самое взаимное непонимание, которое мы отметили и рассмотрели выше. Белый находит требование туземца безрассудным, экстравагантным и необъяснимым: ведь тот требует возмещения, которое ему положено за то, что ему же спасли жизнь, или за то, что воспитывают его детей! Со своей стороны, туземец возмущен бессовестной мелочностью, скаредностью и скупостью столь богатого белого, который даже не краснеет от того, что лишает бедняг причитающегося им! Может быть, причина недоразумений станет ясной, если и в этих случаях вместо того, чтобы заранее, без проверки, полагать, будто туземцы истолковывают и чувствуют происходящее так же, как европейцы, постараться посмотреть на вещи с их точки зрения и принять их способ рассуждения.
Миссионер Крадгинтон спас чернокожего конголезца, который едва не утонул. Он ждет благодарности и даже свидетельства признательности: он приписывает туземцу те же чувства, которые испытывал бы сам, окажись он на его месте, и эти чувства кажутся ему всего-навсего человеческими. На самом же деле чернокожий, со своей стороны, крепко верит в то, что Крадгинтон, спасая его, принял на себя по отношению к нему обязательство. Мы не видим сначала, каким может быть это обязательство. С точки зрения позитивного белого мышления, дело обстоит совершенно просто. Конголезец обязан Крадгинтону жизнью, а тот ему не должен ничего. Если и существует какое-либо обязательство, то это обязательство со стороны конголезца и едва ли об этом стоит вообще говорить.
Этого факта не отрицает и чернокожий, однако разум его направлен таким образом, что мистические элементы во всем, что бы ни происходило, обладают в его глазах гораздо большим значением, чем сама материальность событий. Случая нет. То, что мы называем несчастным случаем, является откровением, проявлением невидимых сил. Как случилось, что лодка попала в водоворот? Не оттого ли, что их, его и двух его несчастных спутников, «приговорил» какой-то колдун? Что разгневался какой-нибудь обиженный предок? Не окажется ли он под подозрением из-за того, что спасся один, тогда как оба других утонули? Не обвинят ли его в том, что он «отдал» их? Это представляется неизбежным. А каким образом оказалась готовой и в определенном месте лодка белых, чтобы его спасти? По какому праву они вмешались? Совершая это, они взяли на себя ответственность, последствия которой туземец на себе обязательно ощутит как со стороны невидимых сил, так и в своей собственной социальной группе. Это и есть то самое малое, что белые возмещают.
Капитан Лайон не верит собственным ушам, когда умирающая от голода и холода старуха, которую он подбирает на свое судно, чтобы позаботиться о ней, спрашивает его, сколько он ей заплатит! С позиции менталитета белого человека, эта женщина обязана жизнью капитану, который ей не должен ничего, и спорить по этому поводу кажется невозможным. Однако в глазах этой женщины, это очень серьезное дело — оказаться закутанной в меха и одеяла этих чужаков, не имеющих ничего общего с ее социальной группой, позволить перенести себя на их корабль, принять их пищу, прикоснуться к тому, что принадлежит им. Европеец видит лишь объективный факт: она будет согрета, поддержана, накормлена, ей спасут жизнь. Она же, напротив, прежде всего спрашивает себя, какие магические влияния окажут на нее все эти незнакомые предметы. Какие мистические следствия навлечет на нее пребывание на корабле, каким опасностям она подвергнется: ведь они будут для нее тем более грозными, что она даже не может все их себе представить! И уж если она позволяет делать с собой все это, то она по крайней мере должна быть вознаграждена за свою любезность!