Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

перекрыла его. На этот день у неё был заготовлен план, который отрабатывался многие годы. Цель его состояла в том, чтобы не допустить прорыва в центр города большого количества студентов и предотвратить их массовые шествия по Невскому проспекту, нередко переходившие в столкновения с полицией. Переходы через Неву по льду были разрушены заранее. Толпа по набережной прошла до Румянцевского сквера. Там произошла стычка с отрядом конной стражи, демонстрация была жестоко разогнана нагайками.

На другой день студенты собрались вновь. Зал гудел от гнева, молодые люди делились впечатлениями вчерашнего дня.

— Нас отстегали, как крепостных. Сатрапы царя унизили наше человеческое достоинство, — обратился к толпе крепко сбитый парень. — Это не совместимо с самыми элементарными правами человека. Предлагаю бастовать.

— А я требую прекратить занятия и закрыть университет до тех пор, пока правительство не даст нам гарантии личной неприкосновенности.

— Верно, Савинков, — поддержали его коллеги с юридического факультета.

— Тогда предлагаю за это проголосовать. Кто за закрытие университета?

Вверх взметнулось множество рук.

— Подавляющее большинство. Нет смысла проводить расчёты.

— А кто будет руководить стачкой? — выкрикнул кто-то из зала.

— Нам нужно избрать организационный комитет, — предложил тот же крепко сбитый парень.

Из зала послышались фамилии, которые он сразу же стал записывать на листке бумаги, облокотившись на кафедру. Воодушевлённые успехом и полные ощущения грядущих перемен, студенты медленно покидали зал.

4

Газеты широко освещали события в университете. Напряжённость в городе росла, и эсеровские группы приняли решение распространить стачку по учебным заведениям всей страны. Дмитриев сообщил об этом Рутенбергу, и в Технологическом институте объявили сходку.

— Господа студенты, мы не можем оставаться в стороне, когда власть подвергает жестокому насилию наших братьев, — отрывисто и чётко заговорил Пинхас, поднявшись на сцену аудитории. — Я предлагаю присоединиться к ним, прекратить занятия и объявить стачку.

— Правильно, Рутенберг. Пора положить конец полицейскому произволу, — кричал кто-то из возбуждённой толпы.

Студенты выбрали оргкомитет, куда единогласно ввели Николая и Пинхаса, и собрались в главном вестибюле. Дмитриев подошёл к Рутенбергу и, оглянувшись по сторонам, произнёс:

— По достоверным сведениям в университет введена полиция. Хотят прекратить стачку. Боюсь, что нас ждёт та же участь.

— Если мы ступили на путь борьбы, Николай, столкновение с репрессивным государственным аппаратом неизбежно.

— Это верно. Но сейчас я не об этом. В этой массе людей, которые нас поддержали, есть и те, кто являются осведомителями и агентами полицейского управления.

— Ты прав. Поэтому нас с тобой рано или поздно заметут.

— Хорошо, что ты это понимаешь, Пинхас.

В университете вскоре начались аресты. Иногородних выслали, живущих в столице задержали, а потом отдали на поруки. А в начале марта всем было разрешено вернуться в университет. По высочайшему указу царя Николая II была создана комиссия, которая приступила к расследованию событий. В докладе, составленном по результатам её работы, резко критиковались действия полиции и министерства народного просвещения. Всё шло к успокоению и примирению, и занятия возобновились. Однако происходящее в Московском и Киевском университете вернуло студентов к прежним требованиям. Но и полиция активизировала свои действия. Один за другим был арестован Первый, Второй и Третий организационные комитеты, руководившие стачкой. К концу апреля было арестовано и выслано около трети студентов петербургского университета.

5

Для ректора Технологического института Головина студенческие волнения стали нежданным откровением. Преданный царю и отечеству, желающий стране процветания и любящий своих учеников профессор понимал, что система народного просвещения требует улучшения, а отсутствие академических свобод неприемлемо для прогресса России. Он осуждал жёсткие действия полиции, но сознавал их необходимость и неизбежность.

А сегодня перед ним лежало письмо, подписанное начальником Охранного отделения Санкт-Петербурга полковником Владимиром Михайловичем Пирамидовым. Его принесли ещё вчера во второй половине дня, но Харлампий Сергеевич не стал его читать сразу. Для него были очевидными его содержание и смысл, требовавшие решений, принимать которые он не желал. Он внимательно пробежал письмо взглядом.

«Рекомендую принять неотложные административные меры против студентов…», — пробежал он опять эту строчку письма. За ней шёл список фамилий и имён студентов, которых предлагалось исключить из института, как наиболее активных участников последних событий. Харлампий Сергеевич вновь взглянул на список. «Рутенберг Пинхас». Он вспомнил, что несколько лет назад принял его в свой институт и потом ни разу об этом не пожалел. Это был блестящий студент, которого ожидало прекрасное будущее инженера-механика. А сегодня он вынужден принять решение, избежать которое невозможно.

Головин вынул из папки чистый лист бумаги и, скрупулёзно подбирая слова, набросал текст. Закончив писать, он тяжело вздохнул и взял в руку колокольчик. На звон дверь открылась, и секретарь энергичной походкой подошёл к столу ректора.

— Подготовь-ка, любезный, этот приказ. Когда будет готов, принеси его мне. Я подпишу.

— Слушаюсь, Харлампий Сергеевич, — сказал Тимофей и, повернувшись, вышел из кабинета.

«Через год всё забудется и можно будет дать им возможность закончить учёбу», — подумал Головин и, закрыв натруженные глаза, устало откинулся на спинку стула.

Ольга