Степан Халтурин - Вадим Прокофьев

Осень 1875 года была для Степана порой колебаний, порой настойчивых исканий, радостных открытий и разочарований. Случайный, временный характер работы Халтурина не позволял ему завязать тесные знакомства, найти людей, которые могли бы ответить на те «тысячи вопросов», которые роились в голове. Оставались книги. Но как трудно было их доставать! В библиотеки не проберешься, они не для таких, как Степан. А если даже и сумеешь проникнуть в какую-либо, то разве достанешь там нелегальные издания? А легальная русская пресса или молчит по поводу социальных и политических проблем, или отделывается либеральной жвачкой, вегетарианской жижицей звучных и ничего не значащих слов. Приходилось обращаться к букинистам.

Букинистические книжные лавки рознятся друг от друга, как политические идеи. На Невском они пестрят шикарными витражами античной мифологии, французскими романами для вечернего чтения воспитанниц Смольного, иллюстрированными изданиями. Мало у Халтурина денег, живет впроголодь, но он уже знаком с книготорговцами университетской набережной, знают его букинисты, торгующие прямо на тротуарах с рогожки на Выборгской стороне. Здесь покупатель попроще, а продавец похитрей, он знает, что молодежь интересуется нелегальными изданиями. И они всегда имеются в запасе у книжных барышников.

Каждое воскресенье кипит книжная биржа. Здесь встречаются книги Флеровского, Лаврова, заграничные издания народников, Чернышевский, Герцен, Михайловский. Часами роется Халтурин в печатной ветоши, выискивая нужную ему книгу. Букинисты заметили этого плечистого, красивого рабочего с тонким, одухотворенным липом интеллигента. Их не удивляло, что рабочий покупает книгу, они привыкли к этому. Среди петербургского пролетариата было немало страстных любителей чтения. В Халтурине книгопродавцов поражало другое — его удивительное умение читать. Таким умением обладали немногие. Очень скоро Степану перестали предлагать сочинения по естественным наукам, они его не трогали, хотя букинисты знали пристрастие к этим наукам у многих рабочих. Не интересовало Халтурина и легкое чтение. Зато исторические работы, книги по общественно-политическим вопросам им покупались охотно. Когда не было денег, Степан приходил в убогие книжные лавочки, чтобы хоть посмотреть нужную ему книгу. Ему и в долг доверяли, а то давали почитать напрокат, за пятачок в день. Залога не брали, верили — книга не пропадет.

Пока не наладились связи с рабочим миром столицы, Халтурин читал запоем, усваивал новые факты, обогащался новыми мыслями. Иногда, усевшись на стопку книг, Степан подолгу беседовал о прочитанном с продавцами или словоохотливыми студентами, роившимися вокруг книжных лавок. И обычно собеседники Халтурина поражались ясности суждений Степана, умению в простых, доходчивых словах изложить самые, казалось бы, запутанные теории. Халтурин не был краснобаем, не обладал он и даром оратора: окая по-вятски, делая паузы для подыскания наиболее выразительных слов, Халтурин все же держал собеседника в напряжении, часто радуя его неожиданной игрой мысли, взлетами фантазии.

Была и еше одна особенность в этом «особенном рабочем» — его целеустремленность. О чем бы ни зашла речь — будь то история Французской революции 1789 года или конституционное устройство западных стран, — Халтурин в конце концов сводил разговор к положению русского рабочего, его нуждам, его будущему. Он умел мечтать, мечтать вслух, и картины, нарисованные его фантазией, поражали своей реальностью, казались достижимыми. Особенно охотно на эту тему беседовали рабочие Василеостровского патронного завода.

К зиме меньше стало рогожек с книгами — холодно. Только на Литейном по воскресеньям шла бойкая торговля. Букинисты с Литейного величали себя антикварами, были развязны с покупателями, умели с первого взгляда отличить любителя книги от «празднолистающего страницы». Предлагали одно, продавали другое, цену назначали в зависимости от того, какая была погода и насколько внешность покупателя импонировала продавцу. Халтурина тут не знали. но «по одежке» принимали за разночинца-студента «из кутейников».

Именно здесь и произошла случайная, но знаменательная для Степана встреча с учителем, наставником и другом вятской молодежи, настроенной пореволюционному.

Степан купил «по случаю» Лассаля и торопился на перевоз — посидеть, почитать, ведь в такой холодный день вряд ли кто захочет переправляться через Неву на лодке, значит свободного времени будет достаточно. Спрятав книгу, Халтурин зашагал к набережной. Когда его кто-то окликнул, он сперва решил, что ослышался, «кому бы меня знать-то в Питере». Но вот опять сзади знакомый голос позвал:

— Халтурин! Степан! Обожди, не могу за тобой угнаться.

Степан обернулся и бросился навстречу пожилому человеку, сутуловатому от многолетней привычки долго сидеть за столом. С разбегу Халтурин схватил его в объятия, да так сжал, что тот взмолился.

— Пусти! Ты никак с ума сошел, да разве ж можно так ребра ломать старому человеку?

— Дорогой, вот уж радость-то, вот не чаял вас встретить здесь!

— А это почему-с, молодой человек? Почему не чаяли встретить, а?

— Да как же, вы же в Вятке были.

— А ты что же, всю жизнь в Петербурге прожил?

Степан засмеялся. «Все такой же Котельников, шутит, шутит да шуточками правду говорит».

С Котельниковым Степана связывала давняя, теплая дружба. Василий Григорьевич преподавал в Вятском земском училище для распространения сельскохозяйственных и технических знаний основные предметы: сельское хозяйство и технические науки. Это был человек самых разносторонних знаний, прекрасный педагог и, что главное, отзывчивый товарищ учащихся. Ему было чуждо высокомерное отношение учителя к ученику, наставника к подопечному.

Именно такие, как Котельников, Песковский, Постников и некоторые другие учителя, удерживали в Вятском училище учеников. Вообще же попечением начальства режим училища был настолько строгий, а придирки властей до того раздражали, что многие ученики теряли интерес к занятиям, покидали училище. Степан Халтурин, попав в училище, сначала с рвением взялся за изучение всех предметов, но постепенно пыл пропал и у него. По русскому языку, закону божьему Халтурин не вылезал из двоек. Только по столярному ремеслу он один из немногих имел круглые пятерки, и его прозвали «Степан — золотые руки».

Халтурин уже и тогда много читал. Это заметил Котельников и стал неприметно (чтобы не обидеть самолюбивого юношу) руководить чтением Степана, а также друживших с ним Амосова и Башкирова. Учитель помог им устроиться в городские библиотеки, которых в Вятке было всего три: одна частная, затем публичная и епархиальная. Частную «Библиотеку для чтения» открыл Александр Александрович Красовский. Халтурин с благоговением относился к Красовскому, ведь это был единомышленник и последователь Чернышевского, за что он подвергся аресту и высылке.