Мельница - Карл Гьеллеруп

Не исключено, что эти перемены и заставили мельника обратить внимание на цветущий вид молоденькой Лизы.

Вообще-то он не помнил, чтобы она произвела на него особое впечатление той осенью, когда поступила на мельницу. Первую половину дня они проводили вместе в пекарне. Между ними стоял Кристиан; он лепил хлебы из теста, которое отмеривала ему Лиза, а мельник придавал им окончательную форму. Они не смотрели по сторонам и не разговаривали, но рабочий настрой был лучше, чем с предыдущей прислугой, нерасторопной уроженкой острова Лолланн. Ближе всего Лиза подходила к хозяину, принимая хлеб, который он вытаскивал из печи. И тут он заметил изящество ее рук и своеобразную прелесть движений.

Первый случай, который удивлял его самого, когда он, вроде как теперь, предавался воспоминаниям о том времени, произошел на Рождество. Мельник увидел, что Лиза, пока они собирались на праздничное застолье, поманила проходившего мимо кухни Йоргена и что-то тайком сунула ему — это был альманах, который до сих пор доставлял Мельникову подручному множество треволнений. Якоба уязвила мысль о том, что у этой парочки могут быть какие-то тайные отношения. Хозяин он был строгий и рачительный; в доме всегда царило благочестие и соблюдались приличия, там не было места непорядочности и подозрительному легкомыслию, а в Лизе присутствовало нечто неуловимое, что подсказывало: она вполне способна на них… Но только ли беспокойством хозяина дома объяснялось его внутреннее возмущение? Совершенно очевидно, что Якобово настроение в тот день мало соответствовало сочельнику.

До чего же причудливо бывает наше расположение духа и вызывающие его причины! Если б мельник тогда предполагал, что в последний раз отмечает Рождество с доброй и верной женой, у него были бы все основания грустить; однако истинная причина заключалась в том, что служанка подарила одному из работников календарь!

Прошло всего несколько недель с начала нового года, как жене занедужилось, и вскоре ее мужественная натура вынуждена была уступить болезни; Кристина слегла, причем слегла надолго; ноги ее распухли, пульс бился неровно. Следовало искать вторую прислугу, поскольку отсутствие хозяйкиной руки чувствовалось буквально во всем. Однако Лиза вызвалась восполнить недостачу: кроме помощи в пекарне, она взяла на себя кухню и все домашние заботы; еда теперь подавалась позже и была хуже прежнего, уборка тоже едва ли производилась достаточно основательно, и все же дело шло. Мельник восхищался и нахваливал, да и Кристина, будучи прилежной хозяйкой и зная, каких усилий стоит сей тяжкий труд, не могла не выражать Лизе своей признательности. Разумеется, мельничиха делала это крайне неохотно, ибо не питала к служанке особого расположения. Ее сразу насторожило то самое «нечто» в Лизиной натуре, благодаря которому на мельнице, по убеждению хозяйки, вот-вот должны были начаться шашни. Помимо всего прочего, Кристина отметила у Лизы склонность к лентяйству и не слишком ревностному исполнению обязанностей. Тем более поразительно было Лизино стремление во время мельничихиной болезни взять на себя гораздо больше забот, нежели раньше, и не только не требовать за это вознаграждения, но даже отказываться, когда о нем заходила речь. «Надо помогать в доме, который посетила болезнь, — говорила она, — какие тут могут быть счеты?» Подобное великодушие оставалось для мельничихи загадкой, пока ее не осенило, что Лиза хочет стать незаменимой: она наверняка сообразила, что хозяйка недовольна ею и будет при случае не прочь отделаться от нее, и теперь как бы заранее отбила возможное нападение. Надо сказать, весьма успешно, поскольку сейчас без Лизы и впрямь было не обойтись. Притом сколько средств уходило на врачей и лекарства, фру Кристину не оставлял равнодушной и вопрос о жалованье второй служанке, которое оказалось сэкономленным; впрочем, даже если б она предпочла такой расход, уволить Лизу не представлялось возможным — во всяком случае, пока сама Кристина не выздоровеет настолько, чтобы не опасаться возврата болезни, а до этого явно было далеко.

Стремление поскорее вытеснить Лизу с занятой ею главенствующей позиции заставило Кристину сократить срок вынужденного отпуска и быстрее, чем рекомендовал врач, взяться за хозяйство. У нее словно обострилась восприимчивость, и вскоре мельничиха стала замечать в муже перемену: в Якобе чувствовалось какое-то беспокойство, иногда он казался рассеянным. При всей заботе, которую он проявлял по отношению к жене, в его нежности появилось нечто новое, чужое; в то же время бывали периоды, когда он словно забывал про нездоровье супруги. От ее взора не укрылось, каким оживленным он является к обеду из пекарни, и это наблюдение подсказало Кристине мысль о том, что тут замешана Лиза. И почему он принимал близко к сердцу вырывавшиеся иногда у жены пренебрежительные отзывы о прислуге? «Да не цепляйся ты к бедной девушке, — говаривал он, — что бы мы делали без нее?» В его словах была доля правды, чего Кристина не могла не сознавать, но именно потому, что ее нападки на Лизу объяснялись не столько деловыми качествами служанки, сколько неприязнью к ней, мельничиха отмечала и то, что мужнино горячее заступничество также вызывается не чистым, бесстрастным чувством справедливости. Она начала отпускать колкости — иногда довольно обидные — по поводу его влюбленности в Лизу, которые, однако, возымели неожиданное для нее действие.

Только благодаря этим шпилькам до самого мельника дошло, что с ним происходит. Кристина была права: эта служанка привнесла в жизнь нечто новое, неизведанное и, став незаменимой в его хозяйстве, постаралась стать еще более незаменимой в его чувствах — он просто-напросто не мог выбросить ее из головы. Да, мельничиха имела основания ненавидеть Лизу, потому что он — с основаниями или без — был влюблен в нее.

Обнаружить опасность отнюдь не всегда значит сделать шаг к тому, чтоб избежать ее; иногда это значит обратное. Как спящий пробуждается от магнетического ощущения направленного на него взгляда, так иногда пробуждается и опасность, если ее обнаруживают, а пробудившись, спешит наброситься на добычу, пока та не сбежала. Мельниково чувство к Лизе, в неосознанном виде представлявшее собой смутное — по сути говоря, светлое — ощущение, нечто вроде возбуждающего хмеля, теперь превратилось в неодолимую, всепоглощающую страсть.

А вскоре пришла пора новых волнений за здоровье жены: стало очевидно, что ей грозит рецидив. Кристина героическим усилием воли сопротивлялась — не хотела выпускать из рук никакой работы. Мельник умолял ее пощадить себя. «Ну конечно, тебя бы больше устроило, чтоб меня везде заменила Лиза», — отвечала Кристина, и он с ужасом видел, что эта проницательность придает жене отчаянную силу, которая того гляди взорвет ее.

В конце концов мельничиха вынуждена была сдаться. А когда она слегла, на нее обрушились страхи. «Что происходит там в мое отсутствие?!» От безвыходности положения у нее развились сверхъестественные способности, обострилось чутье, позволявшее ей следить за ними повсюду, даже в самых укромных уголках: это чутье больной, которому недалеко до ясновидения сомнамбулы, помогало ей неутомимо собирать факты, чтобы затем, со свойственной ревнивцам гениальной способностью к сопоставлениям, сделать свои выводы и еще расписать все яркими красками; порой все усугублялось лихорадкой, которая раздувала замеченное и с помощью необузданной фантазии рисовала поистине ужасные картины, представлявшиеся в резком свете волшебного фонаря все более и более пугающими. Но, как бы ни искажало и ни преувеличивало их Кристинино воображение, в этих картинах, вероятно, была доля истины, хотя истины скорее символической, пророческой.

Ибо между двумя заинтересованными лицами не происходило тем временем почти ничего, что давало бы повод к таким видениям непредвзятому наблюдателю. По характеру не склонный к поспешности, мельник пока что ни словом не выдал своей влюбленности Лизе, хотя не сомневался, что она все знает, и даже считал ее влюбленной в себя, — за исключением периодов, когда его одолевали подозрения, что служанка предпочитает ему Йоргена, а может, и Кристиана. Надо сказать, все ниже нависавшая над усадьбой тень смерти также отнимала у его страсти жизненную силу, превращая влюбленность в беспокойный страх, в роковую одержимость, а когда страсть временами вспыхивала снова, ее держало в узде таинственное сознание того, что за ним наблюдают, причем наблюдают везде. Взгляд, который провожал Якоба из покоя больной и встречал его там, казалось, преследовал его всюду, но особенно чувствовался рядом с Лизой.

И мельник был уверен, что это не просто навязчивая идея.

Теперь больная не позволяла себе колкостей и горьких фраз. Ее вопросы как будто диктовались лишь интересом хозяйки дома: она хотела следить за делами и быть уверенной, что все идет своим чередом. Но по этим вопросам муж с удивлением замечал, что ей каким-то непостижимым образом многое известно. Однажды она, например, знала, что он помогал Лизе вытаскивать белье из отбельного чана, хотя едва ли до ее комнаты доносились голоса из закута для отбелки, а батрак к ней не заходил. В любом случае из постели нельзя было слышать, что делается наверху мельницы, в шатре, куда Якоб почти не забирался, но однажды полез чинить зубчатое колесо, а потом зашел к Кристине и она спросила, по-прежнему ли в шатре много воробьев, как было в детстве, когда они играли там. Она, мол, вдруг вспомнила об этом, и ей показалось, что он теперь там.