У каждого свое проклятье - Светлана Демидова

— Нонна! Я думаю, что надо просто немного подождать… Надя свыкнется с тем, что… И мы сможем пожениться самым обыкновенным образом…

— Я бы не свыклась… — заявила Нонна и прижалась к нему как можно теснее.

— Еще неизвестно, что ты будешь испытывать ко мне через год или… даже через месяц…

— Что ты такое говоришь, Боря! — Она даже всхлипнула от переизбытка чувств. — Я же никогда… ты же знаешь, что не девочка уже… но до тебя… я даже не знала, что могу так любить…

— Как? — спросил он особым интимным голосом. Ему вдруг захотелось забыть все проблемы, спрятаться от них внутри того огромного чувства, которое с такой силой захлестнуло их обоих.

— Так, что… умру без тебя… Перестану существовать… Сразу, как только… Не допусти этого, Боренька…

— Милая моя, любимая… не надо говорить таких слов… Все будет хорошо…

Борис гладил Нонну по волосам, как маленькую дочку Аленку, прижимал к себе, и уже только эти почти невинные прикосновения были до того интимны и эротичны, что у него набатом бухало сердце. И потом, когда поплыла и размазалась действительность, когда они с Нонной оказались внутри огненного зарева, на ее вопрос: «Мы обвенчаемся?» — Борис Епифанов легко и свободно выдохнул:

— Да-а-а…

До поселка Малые Сельцы Борис с Нонной долго ехали сначала на электричке с Витебского вокзала, потом на раздолбанном поселковом автобусе. В маленькую церквушку, которая была расположена в лесу, как избушка Бабы-яги, добирались своим ходом около часа. Та женщина, которая посоветовала Нонне именно эту церковь, дала ей еще и адресок в Малых Сельцах. Сумрачный хозяин добротного дома с деревянным кружевом под крышей и на ставнях окон, узнав, от кого приехали городские, сказал, что обо всем уже договорился с батюшкой, и послал с ними своего сына-подростка. Сами приезжие ни за что не нашли бы притаившуюся среди елей церквушку.

Церковь была небольшая, обшитая серым от времени и дождей тесом. Купол, когда-то выкрашенный зеленой краской, пооблез и пооблупился. Венчающий его крест был темен и казался тяжелым, будто выкованным из чугуна.

Провожатый парнишка у церковного входа перекрестился, отдал почти земной поклон, сказал:

— Отец Михаил сейчас наверняка в сторожке, — и юркнул в какую-то небольшую постройку в церковном дворе.

— Надо же, — шепнула Нонна Борису. — Я и не думала, что сейчас есть всерьез верующие, да еще среди молодых. Мальчишке лет пятнадцать, не больше…

Борис не успел ничего ответить, потому что навстречу им из сторожки вышел тот самый отец Михаил, который, как обещали Нонне, проведет обряд венчания. Он был одет в простые черные одежды, названия которых не знали ни Нонна, ни Борис. Красив был только наперсный крест, украшенный серебряной сканью и поблескивающими камнями. Мальчишка-провожатый что-то тихо сказал батюшке. Тот так же тихо ответил ему и перекрестил. Мальчик еще раз с почтением склонил голову и повернул светловолосую голову к приезжим.

— Сами-то обратно доберетесь? — спросил он.

— Конечно, — ответил ему Борис.

— Ты… ты… иди… с-спасибо… — срывающимся голосом добавила Нонна. Ей хотелось, чтобы они с Борисом поскорее остались с отцом Михаилом наедине.

— Иди с Богом, — низким красивым голосом отпустил мальчика отец Михаил и обратился к Нонне с Борисом: — Венчаться, значит, хотите?

— Да… — с трудом выговорила Нонна, которая уже начала дрожать от волнения. Им с Борисом предстояло совершить нечто такое, чего не делали люди из их окружения, то, что преследовалось и часто наказывалось обществом. И это запретное, что сейчас над ними совершат, навсегда соединит их жизни. Эту связь ничем нельзя будет прервать. Они умрут в один день. Только вместе.

Нонна вцепилась подрагивающими пальцами в руку Бориса. Она была ледяной. Это означало, что он тоже очень волновался.

Отец Михаил слегка улыбнулся в свою черную с проседью бороду и спросил:

— Вы крещеные?

Нонна растерянно помотала головой и жалко промямлила:

— Я… нет… не крещеная…

— Крещеный, да… — ответил Борис. — Только крест никогда не носил. Даже не знаю, жив ли он…

— Ты крещеный? — ахнула Нонна, и ей сразу сделалось страшно. Она не подходит Борису. Это ужасно и так несправедливо, хоть плачь.

Заметив ее сразу повлажневшие глаза, отец Михаил сказал:

— Это ничего… Сначала окрестим…

— А как же? — испугалась Нонна. — Нужны же крестные…

— Когда крестятся во взрослом состоянии, крестные не нужны. Только вот еще что… У вас есть свидетельство о браке?

— К-какое свидетельство? — выдохнула Нонна.

— Из ЗАГСа. Венчание обычно проводится после гражданской процедуры.

— Нет! Как же так?!! — гортанно крикнула Нонна, стараясь не смотреть на Бориса. Она нутром чувствовала, что он уже готов был бежать от лесной церквушки со всех ног. Этого она никак не могла допустить. — Нет у нас из ЗАГСа, понимаете… Зачем эти бумажки… когда любовь… такая, что хоть на смерть… Мне говорили, что если приедем сюда, далеко… то вы сможете совершить венчание, потому что мы из другого района… вам ничего не будет… никуда не надо будет сообщать… мы не ваши… мы случайные приезжие… Пожа-алуйста… — Нонна уже не говорила, она выплакивала слова. Слезы выползали из ее глаз и медленно стекали по побелевшему лицу.

Борис нервно кусал губы, мучаясь виной перед Надей, с которой так и не развелся. Все происходящее уже опять казалось ему обманным и неправильным. Он готов был просить прощения у отца Михаила за то, что они с Нонной по сути собирались его обмануть и напрасно побеспокоили. Он уже почти собрался увезти Нонну от этой церкви, но увидел, что она находится на грани обморока. Ее залитое слезами несчастное лицо было одновременно таким просветленным и дышало такой надеждой на скорое свершение чуда, что Борис сдался. Он действительно любил эту женщину. Не Надю. Пусть отец Михаил соединит их с Нонной пред небом или… как там у них принято говорить… Надя давно не жена ему. Развод — всего лишь дело времени.

Борис подошел к Нонне и крепко обнял ее за плечи. По его глазам священнослужитель видел, что этот мужчина тоже готов пойти на любые муки ради этой женщины, и не стал больше ничего у них спрашивать.

* * *

Все, что происходило дальше, воспринималось Нонной несколько размытым и нечетким. Возможно, оттого, что ее глаза так и застилали слезы. Они, не проливаясь, стояли прозрачной дрожащей пеленой. Проходя сквозь нее, пламя каждой свечи двоилось, троилось, четверилось. От многократно размноженных слепящих язычков в разные стороны расходились длинные блестящие лучи, в перекрестьях которых оказалось все маленькое помещение церквушки. Иногда сквозь лучи и перекрестья в лицо Нонны внимательно вглядывались продолговатые глаза ликов со старинных потемневших икон, и ее сердце сразу тяжко ухало, и из глаз выплескивалась влага. Иногда ее взгляд останавливался на странном, чуть кривоватом лице помощника отца Михаила. У него был полуприкрыт веком один глаз, и от этого казалось, что сухонький юркий мужичонка совершенно некстати подмигивает. Удушающе пахло ладаном. То есть Нонна не знала, чем пахнет, но должно ведь именно ладаном. Тонкие дымные струйки от кадильницы, которой размахивал отец Михаил, свивали причудливые узоры. Молодая женщина действительно была близка к обмороку и, возможно, потеряла бы сознание, если бы на ум не пришла история Марьи Гавриловны из «Метели» Пушкина, чему Нонна не могла не улыбнуться. Нет… ее история куда лучше… Она четко знает, с кем ее венчают… с рабом божиим Борисом… На всю жизнь… До самой смерти…