Возрождение - Стивен Кинг

— Моя блоха…

Голос у него по-прежнему не был похож на Кона, которого я знал, но слова звучали отчетливее и как-то более по-человечески. Слезы выступили у него на глазах и покатились по щекам.

— …купила петуха.

— На сегодня хватит, — сказал Джейкобс. — Мы зайдем в дом, и ты выпьешь стакан воды. Большой стакан. Тебе надо много пить. Сегодня и завтра. Пока голос снова не зазвучит нормально. Хорошо?

— Да.

— Когда придешь домой, можешь поздороваться с родителями. Но потом отправляйся прямиком в свою комнату, встань на колени и поблагодари Бога за то, что он вернул тебе голос. Хорошо?

Кон яростно закивал. Он плакал все сильнее, и не он один. Мы с Клер тоже заливались слезами. Только у преподобного Джейкобса глаза были сухие. Наверно, он был слишком потрясен, чтобы заплакать.

Не удивилась только Пэтси. Когда мы вошли в дом, она только сжала плечо Кона и сказала будничным тоном:

— Вот и умница.

Морри обнял моего брата, а Кон так стиснул его в ответ, что у малыша выпучились глаза. Пэтси налила в стакан воды из-под крана, и Кон выпил все до дна. Когда он благодарил ее, его голос звучал почти как раньше.

— Не за что, Кон. Морри давно пора спать, а вам уже время идти домой.

Взяв Морри за руку и направившись с ним к лестнице, она добавила, не оборачиваясь:

— Наверно, ваши родители очень обрадуются.

Это было преуменьшение столетия.

Родители молча сидели в гостиной и смотрели сериал «Вирджинец». Несмотря на всю мою радость и возбуждение, я почувствовал, что холодок между ними никуда не делся. Наверху, как обычно, топтались и переругивались Энди с Терри. Вязавшая плед мама наклонилась к корзинке с пряжей, чтобы распутать нитку, когда Кон сказал:

— Привет, мам. Привет, пап.

Отец воззрился на него, открыв рот. Мама замерла с одной рукой в корзинке, а другой придерживая спицы. Она медленно подняла голову.

— Что?… – пробормотала она.

— Привет, — повторил Кон.

Мама вскрикнула. Она пулей вылетела из кресла, сбив по пути корзинку с пряжей, подбежала к Кону и схватила его за плечи. Обычно она так делала, когда хотела встряхнуть кого-нибудь из малышей за какую-то провинность. В тот вечер никто никого не тряс. Обливаясь слезами, мама крепко обняла Кона. Я слышал, как по лестнице со второго этажа несутся Энди и Терри. Хотели узнать, что стряслось.

— Скажи еще что-нибудь, — воскликнула мама. — Скажи еще что-нибудь, а то я подумаю, что мне померещилось!

— Ему нельзя… — начала было Клер, но Кон ее прервал. Ведь теперь он мог это сделать.

— Я люблю тебя, мама, — сказал он. — Я люблю тебя, папа.

Отец взял Кона за плечи и присмотрелся к его горлу, но смотреть было особо не на что: красная отметина исчезла.

— Слава Богу, — сказал он. — Слава Богу, сынок.

Мы с Клер переглянулись, и опять слова нам не понадобились: преподобный Джейкобс тоже заслужил благодарность.   

Мы объяснили, что Кону пока нужно поберечь горло, а когда сказали про воду, Энди пошел на кухню и вернулся с папиной шуточной кофейной кружищей с канадским флагом и надписью «1 имперский галлон кофеина». Пока Кон пил, мы с Клер наперебой рассказали о наших приключениях. Пару раз в историю вклинивался Кон. Он рассказал про покалывания, которые почувствовал, когда преподобный включил ремень. И каждый раз Клер отчитывала Кона за разговоры.

— Поверить не могу, — снова и снова повторяла мама. Она не могла отвести от Кона взгляд. Несколько раз она его хватала и крепко обнимала, словно боясь, что тот отрастит ангельские крылья и улетит.

— Если бы за обогрев его дома не платила церковь, — сказал отец, когда мы закончили, — преподобному Джейкобсу больше никогда бы не пришлось платить за топливо.

— Мы что-нибудь придумаем, — пробормотала мама. — А пока что у нас праздник. Терри, принеси мороженое, которое мы берегли для дня рождения Клер. Кону для горла будет полезно. Вы с Энди выставьте его на стол. Съедим всё, поэтому принесите большие миски. Ты же не против, Клер?

Та покачала головой.

— Это даже лучше, чем день рождения.

— Мне надо в туалет, — сказал Конни. — Воды перепил. А потом я должен помолиться. Так сказал преподобный. А вы пока оставайтесь тут.

Кон ушел наверх. Энди с Терри пошли на кухню за неаполитанским, которое мы называли клуб-ван-шоком (как я это вспомнил – сам не знаю). Мама с папой вернулись в свои кресла и невидящим взором уставились в телевизор. Я увидел, как мама протянула руку, и отец взял ее не глядя: он словно бы знал, что она там будет. Меня это обрадовало и успокоило.

И тут потянули за руку уже меня. Клер. Она провела меня через кухню, где Энди с Терри спорили о размерах порций, и вывела в прихожую. Сестра смотрела на меня широко распахнутыми, блестящими глазами.

— Ты его видел? – с жаром спросила Клер.

— Кого?

— Преподобного Джейкобса, дубина! Ты видел его лицо, когда я спросила, почему он никогда не показывал свой электрический ремень в БЮМе?

— Ну… да…

— Он тогда сказал, что работал над ним целый год, но это неправда, иначе бы он обязательно им похвастался. Ведь он хвастается всеми своими изобретениями!

Я вспомнил, как он смутился, словно бы Клер застала его врасплох (я и сам частенько так выглядел, когда врасплох заставали меня), но…

— Так он что, по-твоему, врал?

Клер энергично закивала.

— Ну конечно! Врал! А его жена? Она знала! Думаю, он начал работать сразу после твоего ухода. Может, у него и была какая-то идея — у него в голове их крутятся тысячи, — но над этой до сегодняшнего дня он ни разу не работал.

— Да ладно, Клер, вряд ли…

Клер все еще держала мою руку, но теперь она нетерпеливо за нее дернула, словно пытаясь вытащить меня из трясины.

— Ты видел их стол на кухне? На нем стояла пустая тарелка и пустой стакан! Он даже ужинать не стал, так заработался. Трудился как угорелый, судя по его рукам: они у него были красные, а на двух пальцах вздулись волдыри.

— И все это ради Кона?

— Не думаю, — ответила она, не отводя от меня взгляд.

— Клер! Джейми! — позвала мама. — Мороженое ждет!

Клер даже не оглянулась.

— Из всех БЮМских ребят тебя он встретил первого, и ты ему нравишься больше всех. Он сделал это ради тебя, Джейми. Ради тебя.

И она ушла на кухню, оставив меня ошеломленно стоять у поленницы. Если бы Клер осталась чуть подольше, и у меня было бы время опомниться, то я бы высказал ей свою собственную догадку: преподобный Джейкобс удивился не меньше нашего.

Он не ожидал, что ремень сработает.

3

АВАРИЯ. РАССКАЗ МОЕЙ МАТЕРИ. УЖАСНАЯ ПРОПОВЕДЬ. ПРОЩАНИЕ.

Теплым и ясным октябрьским днем 1965 года Патрисия Джейкобс усадила Морри-Я-с-вами на переднее сиденье «Плимута-Бельведер» — свадебного подарка от ее родителей — и отправилась в супермаркет «Ред-энд-Уайт» в Гейтс-Фоллз. Поехала закупаться, как говорили янки в те годы.

В трех милях от нее фермер по имени Джордж Бартон, вечный холостяк по прозвищу Джордж-Одиночка, вывел на дорогу свой «Форд Ф-100» с прицепленной к нему картофелекопалкой. Он собирался отвезти ее на свое поле — всего в одной миле от дома по Девятому шоссе. С таким прицепом он мог ехать не быстрее десяти миль в час и потому держался у обочины, чтобы движущиеся на юг машины могли спокойно его обгонять. Джордж-Одиночка всегда думал о других. Он был хорошим фермером, добрым соседом, членом школьного совета и дьяконом в нашей церкви. А еще Джордж был «пепилептик», как он почти с гордостью сообщал людям. Но, тут же добавлял он, доктор Рено прописал ему таблетки, и теперь приступов у него не бывает «почти совсем». Может, и так, но в тот день приступ случился с ним прямо за рулем пикапа.

— Наверно, ему вообще не следовало водить машину, разве что по полям, — сказал позже доктор Рено, — но как можно просить человека с таким родом занятий отказаться от водительских прав? У него ведь не было ни жены, ни взрослых детей, чтобы усадить их за руль. С тем же успехом я мог предложить ему продать свою ферму тому, кто больше заплатит.

Вскоре после того, как Пэтси и Морри отправились в «Ред-энд-Уайт», миссис Адель Паркер спустилась с холма Сируа — крутого и опасного участка дороги, где случалось много аварий. Она ехала очень медленно и потому хоть и с трудом, но успела остановиться, не сбив женщину, которая размахивала руками посреди шоссе. Женщина одной рукой прижимала к груди мокрый комок. Одной — потому что вторая рука Пэтси Джейкобс была оторвана до локтя. По ее лицу потоками лилась кровь. Кусок кожи с головы висел у нее за плечами. Окровавленные пряди волос развевал осенний ветерок. Правый глаз вытек на щеку. Вся ее красота была уничтожена в один момент. Хрупкая это вещь — красота.