Цитатник Юнга. Изречения, максимы, афоризмы - Тигран Эмильевич Мариносян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
77
Никто не является совершенством. Вспомните изречение: «Никто не добр, кроме одного Бога» (Лука. – 18:19), да никто и не может быть таковым. Это иллюзия. Мы можем лишь скромно стремиться осуществить себя и достичь наибольшей возможной полноты своего человеческого бытия, у нас и с этим будет достаточно хлопот. (24, 137)
78
Взгляд, согласно которому мы можем просто повернуться ко злу спиной и таким образом избежать его, просто наивен. Такая страусиная политика не оказывает на реальность зла ни малейшего влияния. Зло суть необходимая противоположность добра, без которой никакого добра тоже бы не было. Невозможно даже помыслить зло несуществующим. (24, 242)
79
Печальная правда заключается в том, что жизнь человека состоит из комплекса неумолимых противоположностей: дня и ночи, рождения и смерти, счастья и страдания, добра и зла. Мы не уверены даже в том, что какое-то одно будет преобладать над другим, что добро победит зло или радость – боль. Жизнь – это поле битвы. Оно всегда существовало и всегда будет существовать, будь это не так, жизнь подошла бы к концу. (26, 96)
80
Мы попросту надеемся, что преобладает добро – так нам удобнее. Никому не дано определить, что представляло бы собой всеобщее благо. Сколь глубоко мы ни проникнем в относительность и шаткость наших моральных суждений, это все равно не сможет избавить нас от указанных недостатков, и те, кто считает себя стоящим над добром и злом, оказываются обычно наихудшими мучителями человечества, ибо их гложет боязнь собственной ущербности. (1, 64)
81
Даже так называемый идеальный дух не всегда является наилучшим, если он не понимает, как соответствующим образом вести себя с природой, то есть с животным, человеком. Это действительно было бы идеально. Поэтому каждому отцу дана возможность развращать тем или иным способом природу своей дочери, а учитель, муж или психиатр должен все это расхлебывать. Ибо то, «что было испорчено отцом», может быть исправлено только отцом, а то, «что было испорчено матерью», может быть исправлено только матерью. Это катастрофическое повторение семейной схемы может быть определено как психологический первородный грех или как переходящее из поколения в поколение проклятие атридов. Но оценивая эти вещи, не нужно быть слишком уверенным в добре и зле. Они находятся в почти полном равновесии. Однако нашим верящим в цивилизацию оптимистам пора начать понимать, что сил добра недостаточно для того, чтобы создать как рациональный мировой порядок, так и безупречное нравственное поведение индивида, в то время как силы зла настолько сильны, что они угрожают любому порядку и могут загнать личность в настолько дьявольскую систему, совершающую самые ужасные преступления, что он, даже являясь нравственным человеком, должен в конце концов забыть о своей нравственной ответственности, чтобы выжить. (2, 184)
82
«Злобность» коллективного человека в наше время приняла самую ужасную форму за всю историю человечества, и только этот стандарт является объективной мерой значительности и незначительности грехов. Нам нужна более казуистическая тонкость, поскольку сейчас речь уже идет не об искоренении зла, а о сложном искусстве замены большого зла меньшим. Время «огульных заявлений», столь милых сердцу проповедника-моралиста, ибо они представляют его задачу в наиболее выгодном свете, давно прошло. Конфликта также нельзя избежать и с помощью отрицания нравственных ценностей. Сама мысль об этом чужда нашим инстинктам и противоречит природе. Какие бы ни давались нравственные оценки добру и злу, конфликт между ними никогда не будет погашен и никто никогда не сможет забыть о нем. Даже христианин, ощутивший себя свободным от злой воли, когда у него проходит первый восторг, вспоминает о тернии в теле, который не смог вынуть сам святой Павел. (2, 184)
83
…если прислушаться к совести, то охватывает одиночество и становится слышным субъективный голос, о котором поначалу не известно, какие им движут мотивы. Никто не дает гарантии, что им руководят лишь благородные побудительные причины. Себя знаешь иной раз слишком хорошо, чтобы фиглярствовать по поводу стопроцентности своих исключительно добрых намерений – до мозга костей альтруистических. При самых благих наших деяниях за спиной всегда стоит дьявол, который отечески похлопывает нас по плечу и нашептывает: «Ты это сделал просто замечательно». (3, 87)
84
Утрата видения собственного зла лишает нас даже способности как-то с ним обходиться. Здесь мы сталкиваемся с принципиальным предрассудком христианской традиции, завлекающим нас в политические затруднения. А именно будто зла следует избегать, по возможности не касаться, не упоминать. Это неблагоприятно, это табу, это страшно. Благородная поза и обхождение зла стороной (пусть лишь кажущееся) соответствуют естественному стремлению уже первобытного человека: избегать зла, не воспринимать его, а по возможности прогонять куда-нибудь за границу, как то происходило с ветхозаветным козлом отпущения, уносившим зло в пустыню. Если держаться противоположной точки зрения, согласно которой зло сидит в самой природе человека независимо от его выбора, то оно выходит на психологическую сцену как прирожденный противник добра. Эта точка зрения прямо ведет к психологическому дуализму, хотя он предшествует всякому видению, он преформирован политическим расколом мира и еще более бессознательным расщеплением современного человека. Дуализм приходит не с этой точкой зрения, мы преднаходим его в расколотости. Невыносимой кажется мысль, что мы сами несем ответственность за подобную вину. Поэтому стремятся локализировать зло вокруг отдельных преступников или групп, а самим в невинности умывать руки. Но долго в позе безобидности не удержишься. Опыт показывает, что исток зла лежит в человеке, пока мы обходимся без метафизического принципа зла в соответствии с христианским мировоззрением. Этот постулат имеет то огромное преимущество, что слишком
