Девятая благодарность - Валентин Жаров

Девятая благодарность

ДЕВЯТАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ

ДОРОГА совсем новая. За кюветами из-под снега торчали выкорчеванные пни, вскинув вверх толстые подрубленные корни. Чистенькие километровые столбики пугливо отскакивали назад. Поворот, и наш грузовик подлетел к каменному белому домику, над крыльцом которого красовался щит: «Чайная». Остановились деревья. Пропал ветер. Шофер вынул из шапки папиросу, закурил.

В чайной было жарко. Мы уселись возле окошка. Шофер положил на колени ушанку и, выслушав, что я заказал официантке, впервые поинтересовался:

— Командированный? То-то деньги не жалеешь… Зачем, коли не секрет, к нам направлен?

— Работает у вас участковый уполномоченный один. Еду его служебные подвиги описывать.

— Бандитов, что ли, задержал каких?

Я, когда заходил в областное управление милиции, как-то по неопытности постеснялся спросить, почему мне порекомендовали для очерка именно Василия Никулина. Ведь об этом, как вообще обо всех подробностях, приезжий журналист должен узнавать на месте. Единственное, что я услышал о нем, это то, что Никулин имеет восемь благодарностей от одного только областного управления милиции.

— Ведь за какие-нибудь пустяки участкового благодарить не станут? — спросил я шофера.

— Оно верно, — согласился шофер и, принимая от официантки тарелку с борщом, аппетитно крякнул. — Но только о бандитах я что-то не слыхал. Мы-то уж со всякими людьми разговариваем…

«Мало ли что ты не слыхал», — мысленно поспорил я с ним. В милицейских делах я был неопытен. Мне представились вдруг густые еловые леса, подступающие к дороге, топкие низины с желтыми, замерзшими поверх снега разводьями болотной воды; эти глухие места, как мне казалось, должны быть раздольем для темных людишек.

Дальше мы ехали молча, очевидно, от сытости. Я составлял в голове предварительный план очерка. Вначале я расскажу о самом ярком героическом деле, за которое Никулин получил благодарность, так сказать, для завязки. Потом хорошо бы показать, как он, вконец усталый, тут же берется за новое дело и куда-нибудь ночью едет. И уже к утру — тут, конечно, придется сдвинуть факты и кое-что домыслить — к утру схватывает новых преступников. И те при свидетелях сквозь зубы процедят: «Не думали мы, что так быстро работает милиция!» Или что-то в этом роде… Но главное, конечно, это подвиги Никулина: борьба на снегу, нож, мелькнувший в воздухе, и тому подобное.

Солнце вместе с нами двигалось за верхушками деревьев. Потом оно вырвалось на простор и поплыло над снежным полем. В машине стало светлее и будто бы свободнее. Каждый из нас уселся поудобнее; я принялся рассматривать неведомые мне места.

Под дорогой пронырнула узкая траншея. На глиняном бруствере вдоль траншеи лежали черные, обернутые просмоленной лентой трубы, над которыми «колдовали» с огнем электросварщики.

Два трактора тянули каждый в свою сторону серебристые тросы. Впереди тракторов пятился человек с красным флажком и нетерпеливо тряс им. Тросы поднимались все выше и выше. Невдалеке от дороги привставала рыжая ажурная мачта. Две короткие ноги ее уже упирались в бетонный постамент, а две другие медленно, осторожно опускались к краю плиты, чтоб вдруг топнуть один раз и навсегда.

— Вот вам и Песцы, подъезжаем, — сообщил шофер.

Дверь райотдела милиции была распахнута, и я, стараясь казаться свойским, бывалым парнем, козырнул дежурному и без стука вошел в кабинет начальника.

Начальник райотдела принял меня радушно, предложил чайку.

— Давно пора написать о Никулине что-нибудь поучительное, — засуетился он с электрочайником. — Человек он трудолюбивый, решительный, бывший фронтовик…

«Вот видишь, — мысленно упрекнул я шофера за неверие и ощупал в кармане блокнот. — Я, может быть, про него документальную повесть напишу!»

— Сейчас машина на его участок пойдет, хотите, подвезет вас? — предложил начальник и, не дожидаясь моего согласия, снял трубку и набрал номер. — Машина не ушла еще? Пусть подъедет ко мне, корреспондента захватит… Этот Никулин, — он аккуратненько положил трубку и пощупал бок нагревающегося чайника, — обслуживает два сельсовета, шесть тысяч человек… В общем, познакомитесь с Никулиным, все разузнаете. На обратном пути заезжайте к нам, поделитесь впечатлениями…

На этот раз пришлось ехать на вездеходе. Над головой трепыхался брезентовый полог, в щели задувал, попискивая, ветер. Проселочная дорога отчаянно металась вправо и влево. Водитель усердно крутил руль, чтобы вырваться из колеи. Вездеход двигался рывками, непрерывным усилием перебарывая расползшуюся дорогу.

— Разве ж это езда? Землет-трясение!.. — ругался пожилой водитель, притоптывая соскакивающими с педалей сапогами.

«Увязнем», — то и дело испуганно замирал я.

— Не, дальше карьера я не поеду, — сказал водитель.

— Мне обязательно к Никулину…

— А что, Никулин здесь очень часто бывает. Лекции проводит — о дружинниках там, о коммунистическом быте… Меня прошлый год отчитывал, что машинам дорогу не уступаю.

— На преступления с ним никуда не выезжали?

— Это вы про какие преступления?

«А, обозник!» — рассердился я и замолчал.

Вдали тревожно завыла сирена. Мы проехали деревянные домики, склады, транспаранты с какими-то надписями и остановились.

— Взрыв в карьере будет, нет проезда, — водитель передвинул кепку с затылка на самый нос и стал пристраиваться дремать.

Выла, проникая всюду, сирена. Я приоткрыл дверцу, спросил проходивших:

— Как бы мне увидеть Никулина, Василия Николаевича, вашего участкового?

— Знаем, знаем, — перебили меня. — Видите, вон стоит в дверях Ефремов, Николай Петрович, секретарь парткома. Сегодня они с Никулиным технику безопасности проверяли и чем-то недовольны были.

«Пострадал кто-то, — подумал я. — Свежий фактик».

На пороге барака, опираясь спиной о дверь, стоял грузный мужчина и заряжал сигаретой мундштук. На нем было истертое кожаное пальто с дырками вместо пуговиц и широкие сапоги с полосатыми, плохо отмытыми от глины голенищами.

Он посмотрел на меня сквозь огонек спички и, прежде чем закурить, сам спросил:

— Небось взрывов не видел?.. Я их в войну, когда минером был, ненавидел, а сейчас — любуюсь!

Он показал вперед, на лес и солнце. Смолкла сирена. Кругом все стихло. Солнце вдруг зажмурилось. Огромный черный веер, распустившись, вырос из земли и заслонил полнеба. Под ногами вздрогнули доски крыльца. Зазвенели в рамах заклеенные стекла. Но тут же гулким громовым звуком землю встряхнуло еще раз, покрепче, так, что торчащий из нее веер сразу же оказался без опоры и рухнул вниз. В полукилометре от барака темнел котлован, из которого выливались волны пыли.

Парторг придавил сапогом сигарету и растер ее.

— Видел?.. Так тебе кого нужно? А, Никулина! Он, пожалуй, еще здесь. Ты зайди-ка к Соловьеву, это наш заместитель директора, он же — командир дружины. Никулин в прошлом году сколотил здесь дружину — пятьдесят человек. И сейчас у нас — подожди записывать-то — никаких беспорядков. Ни выпивок за углом, ни драк. Так поставили дело… Он, видно, у Соловьева, договариваются о дежурствах в клубе или об инструктаже.

— А насчет убийств, как у вас? — наивно поинтересовался я, держа блокнот наготове. — Были?

Парторг внимательно посмотрел на меня, сдвинул брови.

— Убийств, говоришь?

— Ну, не убийств, — тяжелых ранений, грабежей…

— У нас-то? — он поскреб ногтем бровь. — У нас сейчас пьяный боится на улицу показать нос. Вот ты пойди вечером по поселку…

Теперь уж я внимательно посмотрел на парторга: приукрашивает, что ли?

— Никулину область восемь благодарностей объявила, — сообщил я.

— И мы примерно столько же, за образцовый порядок. А ты поспеши к Соловьеву. А то Никулин непоседа, на мотоцикл — и нету.

Заместитель директора, мужчина шириной почти в полстола, сидел в кабинете один. На столе яркой кучкой лежали красные повязки, за спиной виднелась самодельная карта поселка.

— Василий? Уехал. Наверное, к Яковлеву, председателю товарищеского суда, — сообщил Соловьев, оторвавшись от чтения каких-то бумаг. Пошевелил плечами, сунул ладошки за спину, под поясницу. — Мы одного рабочего за домашний скандал решили на суд выставить, на мнение народное. А то одни прекрасные лекции не помогают, хоть и хорошо их читает Никулин. У кого совести нет, тому чужие слова не впрок. Но когда свой своего чистить начнет, как в баньке, потеют люди от сраму…

— Суды, конечно, помогают, — уныло сказал я, поскольку разузнавать о товарищеском суде не входило в мои расчеты.

— Да еще как! Вы запишите в свой блокнот: Геннадий Еремеев, наш рабочий. И обязательно к нему домой зайдите. Расспросите, как его Никулин на суде до слез устыдил. Теперь уж, посчитать, полгода не пьет парень, ругнуться боится. Проняло!