Кот олигарха. РОМАН - Петр Карцев

Кот олигарха

РОМАН

Петр Карцев

В романе использована авторская пунктуация и орфография.

© Петр Карцев, 2017

ISBN 978-5-4485-4714-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роман впервые опубликован в издательстве «Эксмо» в 2017 году под измененным редакцией названием «Тропик Водолея».

Все события и персонажи, а также организации, упомянутые в романе, вымышлены. Любое сходство с реальными людьми, учреждениями и обстоятельствами является случайным и непреднамеренным.

Автор благодарен Сергею Аксенову, без советов которого он знал бы о мореходстве и навигации еще меньше, чем знает сейчас. Тем не менее, все промахи и заблуждения, на эту и прочие темы, остаются исключительно на совести самого автора.

Там, где не указано иное, цитаты и эпиграфы приведены в переводе автора. Остальные цитируются по изданиям:

Бен Джонсон. Вольпоне, или Хитрый лис (пер. П. Мелковой) – М.-Л., «Искусство», 1954.

Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта (пер. Н. Д. Вольпина) – М., «Наука», 1978.

Пьер Корнель. Политические трагедии (пер. М. Севастьянова и Ф. Семашко) – М., «Аркадия», 2012.

For he can swim for life.

Oh, ces nymphes et ces déesses

Pour enjôler les garçons

Ont de drôles de façons.

До свиданья, мой любимый город,

Я почти попала в хроники твои…

Часть первая

1

«Will you not say that when I look at this child I am justified richly in declaring that here indeed is the favored of the gods, that on this young head will come honor and this young life will remain ever ignorant of pain and poverty, of bitterness and all confusion, to walk continually in confidence and light.»

«Even so,» responds Polycrates.

Двое молодых людей сидели за столиком небольшого кафе, скрытые от переулка кустами акации и высокой металлической решеткой. Прутья решетки, похожие на копья преторианской гвардии, выстроенной для парада, сверкали на солнце удлиненными золотистыми наконечниками. Сквозь листву были видны только фрагменты лиц, тонкие нервные руки и большой стеклянный кувшин зеленого лимонада между ними.

– После Барта и Лакана, – говорил один, – мы знаем, что невозможно написать текст о чем бы то ни было. Он всегда будет о чем-то другом.

– Не надо путать интеллектуальную забаву с литературной критикой, – возражал второй.

Звенели кубики льда, падавшие из кувшина в стакан.

Лена опустилась на корточки у каменного основания решетки, одной рукой придерживая сумочку у бедра, другой поправляя тонкую полоску черной кожи на босоножке.

Она всегда тщательно выбирала обувь, и босоножка сидела на ноге идеально, не нуждаясь ни в каких манипуляциях. Просто Лену поразило содержание случайного разговора, и она надеялась услышать больше.

Но теперь по другую сторону решетки звучал только стук льда и частые жадные глотки. Потом один из собеседников издал характерный, немного вульгарный звук наслаждения и облегчения, какой часто следует в жару за стаканом освежающего напитка.

– Мята горе лечит, как сказал поэт, – произнес он.

– Я так и не понял, из-за чего вы расстались, – откликнулся второй.

– У него была голова, как решето, – ответил первый. – В любой компании мне приходилось сгорать за него со стыда. Развязка наступила пару недель назад, когда декан хвастался новым айфоном, и он сказал, что Сири назвали в честь жены Сведенборга.

Последовала небольшая пауза, после которой собеседник догадался:

– Он спутал его с Сомерсетом Моэмом?

– Со Стриндбергом, – сухо поправил педант. – Его дипломная работа была о влиянии Тургенева на скандинавскую литературу. На протяжении тридцати страниц он сравнивал Стриндберга с Базаровым, но так и не смог запомнить имя.

– Оба писали про ад, – примирительно заметил второй. – Хотя, конечно, ты скажешь, что нет двух текстов об одном и том же.

Сидеть дольше на корточках посреди переулка, пусть даже пустынного, и играть пальцами с безупречно охватывающим ступню ремешком итальянской кожи было более неудобно. Лена поднялась и двинулась дальше вдоль решетки сада.

– Я читал, что Сведенборг умел заговаривать ветер, – донеслось ей вслед. – Ни разу в жизни не попал в шторм, хотя много плавал по Балтике.

Переулок находился между Новым Арбатом и Большой Никитской. Справа к частному саду примыкал кирпичный девятиэтажный дом, из тех, что в начале семидесятых строились для московской элиты, но неважно сохранились. Слева стоял приземистый особняк девятнадцатого века, недавно отреставрированный и приютивший в первом этаже кафе «Непента». По счастливому совпадению, именно сюда Лена и направлялась.

Пробарабанив тонкими каблуками по трем каменным ступенькам, она распахнула дверь навстречу потоку холодного воздуха от кондиционеров. Ее открытые руки тут же покрылись мурашками. После уличной жары это было почти как нырнуть в холодный бассейн.

Аналогия подчеркивалась тем, что пол кафе был опущен на полметра ниже улицы. Два высоких окна по обе стороны от двери начинались почти от мостовой, и таким образом посетители, сидя за едой, могли рассматривать немногочисленных прохожих практически во весь рост. Для живого ума эффект мог быть чрезвычайно привлекательным. Лену, однако, при всей чистоте и строгой опрятности помещения – на западный, даже несколько германский клинический манер, – отпугнули полуподвальный эффект и арктическая температура воздуха.

– У вас есть столики в саду? – спросила она направившегося ей навстречу официанта.

Тут же он распахнул перед ней боковую дверь, за которой тоже были три ступеньки. В саду стояли в приятной древесной тени три столика, центральный из которых был занят уже знакомой парой. Лена села за самый дальний от улицы и заказала манговый лимонад и капуччино. Она расположилась так, чтобы видеть дверь кафе. Разумеется, она предпочла бы сидеть лицом к саду, тем более что он показался ей на беглый взгляд чистым и ухоженным – знакомым с человеческой заботой и не лишенным романтической задумчивости. Однако у нее была назначена встреча, к тому же с незнакомцем, и она сочла невежливым сесть спиной к двери.

– Хуже всего, – говорил более субтильный и нервный из двух собеседников, тот, что перенес недавнюю разлуку, – когда автор сопровождает появление каждого персонажа автоматически выскакивающим описанием внешности. Обычно по пунктам: телосложение, рост, форма лица, цвет кожи, волосы, нос, губы… Как в медицинской карте или полицейской ориентировке на преступника.

– В то же время, как можно оставить персонажа без внешности? – спросил противник Лакана, невысокий с квадратной головой и неаккуратной перистой растительностью на щеках.

Лена боялась опоздать и пришла минут на десять раньше назначенного времени. Достав из сумочки телефон, она удостоверилась в этом факте и заняла глаза и пальцы механическим перелистыванием нескольких насущных приложений.

– Есть разные способы решения этой проблемы, – отозвался первый, имевший заносчивую манеру аспиранта с высокой протекцией, любимца кафедры. У него были вялые прыщи на подбородке и зачесанные вперед волосы, падавшие на лоб клинышком.

– Например? – поинтересовался второй и дернул большим мясистым носом.

Лена положила телефон на стол и повесила сумочку на спинку стула, одновременно закидывая ногу на ногу и отворачиваясь от соседнего столика градусов на пятнадцать, чтобы говорившие не заметили ее интереса.

– Допустим, постепенное описание, – сказал тонкий. – Или косвенное. Косвенное через авторскую речь или косвенное через восприятие других персонажей.

– Последнее подразумевает множественные точки зрения, – недовольным тоном вставил носатый.

– Отказ от описания тоже можно считать приемом, – настаивал прыщавый.

– Прием умолчания, – согласился козлобородый. – Но избежать трудности не значит ее разрешить.

– Однако иногда умолчание может быть выигрышным, – заметил первый.

– Пример! – снова потребовал второй.

– Ну, например, если все персонажи романа влюблены в главную героиню, то очевидно, что она красива. У каждого читателя свои представления о женской привлекательности. Описание красоты может быть только скучным и всегда стремится к какому-то надуманному идеалу, который очень трудно соотнести с жизненным опытом.

– Может быть, персонажи любят героиню за ее индивидуальность, – предположил спорщик, – в то время как у нее рябое лицо и короткие ноги с толстыми лодыжками.

– Не утрируй, Мирон, – сказал первый.