Noir (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Борис Сапожников

Интербеллум

Noir

* * *

Если дождь начинается, то кажется, он будет идти вечно. Эту простую как мир истину я понял на войне. Дождь начинался для нас и лил, лил и лил, мало кто в траншеях видел, как небо очищается от туч. И я стал одним из этих счастливчиком. Если нас, конечно, можно так называть. Потому что дождь продолжал идти, потому что никому из нас по-настоящему не удалось пережить дождь. И войну. Она осталась с нами — в наших телах, вместе с засевшими в плоти и костях пулями и осколками, в наших душах — с вечным дождём и грязью на дне.

Война запятнала наши души, изуродовав их куда сильнее, чем тела. Ослеплённые газами, лишившиеся конечностей, отмеченные десятками шрамов, куда страшнее мы были внутри. И дело не только в колдовстве, которое уродовало нас, убивало вернее и неощутимее ядовитых алхимических газов. Дело в самой войне, которая шла для нас вечно, как и дождь.

Я сидел в конторе и смотрел, как тугие струи если не ливня, то уж точно очень сильного дождя сменяются обыкновенной моросью. Самой неприятной в окопах. Она оседает на форме и кирасе, на стволе и штыке винтовки, на рукояти меча, заставляя самый лучший металл медленно, но верно ржаветь. И вместе с ним ржавели и приходили в негодность наши тела и души. Я снова слышал войну в шелесте капель — голоса, смеющиеся в блиндажах, смеющиеся вовсе не весело, потому что смех часто переходит в рык или вой. Это голоса безумцев, за которыми ещё не пришли санитарные машины, чтобы отвезти их в тыл, в переполненные лечебницы. Слышал я шорох сотен крысиных лапок, писк сотен наглых красноглазых тварей, кому дай волю — они всех сожрут и не подавятся, и никакие хитрые алхимические яды не помогают против них надолго. На людей, эльфов, гномов, полуросликов, даже орков с гоблинами — на что уж живучие — и даже авиан, — на всех нашлась своя отрава, от которой приходилось годами искать противоядие. Крысы же жрали всё подряд, дохли, но после снова появлялись в траншеях, словно бы из самой преисподней, и уже совершенно невосприимчивые к тому, чем их травили в прошлый раз. Алхимикам приходилось срочно выдумывать нечто новое и ещё более убойное.

Дождь вскоре почти прекратился совсем. В воздухе висела мелкая взвесь, словно тысячи и тысячи капелек, не желающих по прихоти сильного и умелого водного заклинателя опускаться на землю и уходить в неё, превращая грунт в грязь, а дно траншеи в настоящее болото.

Люди снова начали выходить на улицы, и глядеть из окна стало веселее. Я покачивался на стуле, забросив ноги на рабочий стол, и прикидывал, как долго продержатся задние ножки. Этот стул был прочнее предыдущего, но не факт, что протянет дольше него — ведь дела мои шли совсем уж тухло. Хотя если всё будет продолжаться в том же духе, «Континенталь» просто лишит меня лицензии и перестанет платить за контору. Конечно, в детективном агентстве ещё остались те, кто помнит мой кровавый триумф в городке под названием Отравилль, однако долго терпеть такого неудачника, каким я стал сейчас, в лучшем агентстве нашего урба точно не станут. Придётся выметаться и наконец начать хоть что-то делать, а не просто просиживать задницу и проживать весьма скудную военную пенсию, которой и сейчас-то хватало далеко не на все мои более чем скромные нужды. Но вместо того, чтобы поднять зад прямо сейчас и самому заняться поиском клиентов, я просто качался на стуле и глазел в окно. Делать ничего не хотелось, потому что с самого утра зарядил дождь, снова пробудив в памяти войну.

Несколько раз к большому дому, где находилась моя контора, подъезжали автомобили. Дважды — грузовики, прокатившие на задний двор, где крепкие парни, в чьих жилах текло изрядно крови гигантов, вытаскивали из них бочки и ящики для пары кабаков, расположенных на первом этаже. Надо же народу, которого весьма прилично обитает в этом доме, переполненном конторами и конторками, занимающимися всем чем угодно, причём по обе стороны закона, где-то обедать днём и развлекаться по вечерам. А зачем далеко ходить, когда можно спуститься на первый этаж и там на своё усмотрение выпить пару пива, перед тем как идти домой, или просто немного расслабиться в компании товарищей, а то и провести тут же весь вечер перед выходными, заснув лицом прямо на барной стойке.

Третьим авто оказался роскошный лимузин, откуда выбралась красотка в красном платье, прикрытом болоньевым плащом. Расторопный слуга, первым выскочивший из салона, распахнул ей дверь и раскрыл над её головой зонт, хотя пройти ей надо было всего пару шагов. Да и дождя уже не было, а от висящей в воздухе взвеси зонт — плохая защита. Будь я героем одного из популярных нынче романов детективного жанра, а не тривиальным неудачником, эта красотка непременно зашла бы в мою контору. Однако я точно знал, что если уж ей понадобились услуги частного сыщика, то отправится она к моему коллеге по «Континенталю», куда более удачливому и имеющему репутацию у женщин Михаэлю Молоту. Ко мне такие не ходили уже очень и очень давно.

Четвёртый автомобиль меня не заинтересовал вовсе — обычный ландолет, да ещё и устаревшей модели. Такие начали выпускать почти сразу после войны. На них разъезжают обычно коммивояжёры или чиновники невысокого ранга, но достаточно обеспеченные, чтобы позволить себе личное авто. Я даже не обратил внимания на человека, который вышел из него. А вот деликатный стук в дверь, прозвучавший меньше чем пятью минутами позднее, едва не заставил меня рухнуть на пол.

Я всё же поймал равновесие, и передние ножки стула стукнулись об пол, а сам я принял пристойную позу и пригласил нежданного посетителя войти самым внушительным голосом, какой только сумел изобразить. Дверь отворилась, и на пороге возник человек с постным лицом, одетый в деловой костюм и при галстуке, завязанном простым узлом. Человек потоптался на пороге, но вошёл-таки, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Скорее всего, тривиальный ревнивый муж, у которого не хватает денег на услуги Михаэля Молота, или же он достаточно осведомлен о некоторых тёмных пятнах на репутации моего более удачливого коллеги по «Континенталю». К примеру, о шантаже, которым тот не гнушается, когда считает, что ещё не ободрал слабовольного клиента как липку.

— Прошу, садитесь, — сказал я посетителю, — не очень приятно разговаривать с человеком снизу вверх. Сразу кажется, будто я вам уже что-то должен.

— Конечно-конечно, — смешно засуетился потенциальный клиент и уселся напротив меня, забыв закрыть за собой дверь.

— Ваше дело столь публично, что вы готовы оповестить о нём весь коридор? — поинтересовался я. — Весьма удивительно, обычно ко мне приходят с делами более приватными.

— Конечно-конечно, — ещё сильнее засуетился мой собеседник и кинулся закрывать дверь, после чего неуверенно пристроился на краешке стула. — Моё дело, знаете ли, требует полной приватности. Я не хочу, чтобы хоть одно слово, сказанное здесь, ушло дальше.

— Тогда вам лучше сразу было закрыть дверь с другой стороны, — ошарашил его я. — Вы меня по рукам и ногам вяжете таким условием.

— Нет-нет, я вовсе не это имел в виду. Я хотел сказать, что…

— Всё, что вы скажете, я стану использовать в расследовании, которое вы намерены мне поручить, — весьма невежливо перебил я его. — Но ничего о вашей личности, ни о вашем интересе никому не станет известно. Вас это устраивает?

— Полностью, — несколько раз кивнул посетитель.

— Что ж, тогда с кем имею честь?

Моё имя и род занятий написан на дверной табличке, так что представляться считаю излишним. Да и человек уж точно знал, к кому и зачем идёт.

— Инноценз Вальдфогель, — представился тот. Вряд ли лжёт — проще уж промолчать или представиться Мюллером, ведь всем известно, что в Астрии иметь фамилию Мюллер — значит вовсе не иметь фамилии. — Я чиновник из министерства трудовых резервов и миграций.

Выходит, передо мной не ревнивый муж, подозревающий свою вторую половинку в измене. Незачем банальному ревнивцу называть место работы — разве что для того, чтобы козырнуть им, а министерство трудовых резервов и миграций для этой цели никак не подходит.