Святое дело — артель - Григорий Салтуп

Григорий Салтуп

Святое дело — артель

Охота пуще неволи

В среду папа пришел с работы и с порога сказал Генке:

— Надо перекрасить лодочки у «катюши» в серебряный цвет. В субботу едем. Вот тебе краска, вот тебе кисть.

— С дядей Вавилкиным? — обрадовался Генка.

— Да. Всей артелью. На Култозеро.

Мама слушала этот разговор сначала молча. Сдерживалась. Расставила на столе тарелки, разложила вилки, ложки. Водрузила кастрюлю с борщом. — и как шваркнет крышку в угол!

— Уж лучше бы ты картежником был! Ей-богу! Лучше бы я за пьяницу вышла! Сам мотаешься и его туда же! И зачем я, дура, только верила…

— Мама! Ты нелогично рассуждаешь! — заерзал на стуле Генка.

— Да, Надя, ты нелогично рассуждаешь, — папа сказал эти слова медленно, с растяжкой. Наклонился, поднял крышку.

— Вот видишь! Этого ты хотел?! — мама ткнула в Генку пальцем. — Он во всем тебя копирует! Всё словечки твои! Нет! Не поедет! Не пущу! Ни за что!

— Успокойся, — папа посмурнел. — Вечером поговорим…

Обедали молча, в напряженной тишине. От обиды и разочарования Генке трудно было ложкой шевелить. Через силу вталкивал в себя борщ, но вталкивал, боясь лишний раз раззадорить маму.

— Ты подсоли немного, — предложил папа. — Солью, солью, а не слезой. — И тайком подмигнул Генке. Ничего, мол, держись! Генка воспрял духом и в ответ замигал глазами попеременно…

— Хорош борщец! Спасибо, Надюша, — сказал папа.

— Мама! А я добавки хочу! — вдруг осенило Генку.

— С чего это? Говорил — сытый? — недоверчиво нахмурила брови мама.

— Честное слово — хочу! — на круглом Генкином лице только радость здорового аппетита, ничего больше.

— Кушай и беги за Машенькой в ясли, — мама плавным движением подколола сбившуюся прядку, ее голос стал мягче, спокойней. — И Ричарда из садика забери. Один он два часа добираться будет.

О поездке на Култозеро не вспоминали, словно разговора не было.

Вечером, когда Ричард и Машенька уснули, Генка натянул носке и тренировочные брюки и крадущимся шагом выскользнул из детской.

В большой комнате, в кресле, перед телевизором с выключенным звуком сидела бабушка и, поблескивая вязальными спицами, смотрела кино про войну. Генка на секунду задержался — киноактер в красноармейской форме яростно разевал в немом крике рот, а глаза его были сухи и вежливы, — сразу видно, актер, а не красноармеец. Был бы включен звук, так, может быть, и поверилось, а без звука сразу видно — кто и что.

— Бегають и стреляють… две изнаночных. Стреляють а бегають… одна извороточная. Стреляють, касатики, все угомониться никак не могут, — услышал Генка бабушкино бормотанье. Она была туга на ухо и потому всегда выключала у телевизора звук: все равно не слышно, а так даже интереснее — смотреть и догадываться, о чем они руками машут. — Чего не поделили, касатики? Бегають и стреляють…

Дверь на кухне была притворена плотно, Генка приложился ухом, слов не разобрал и только по интонации родительских голосов догадался о конечном решении семейного совета. Мамин голос, жалующийся и побежденный, изредка прерывался короткими и веселыми папиными словами. Генка успокоился и пошел спать.

Ричард успел во сне развалиться поперек дивана фон-бароном, и Генка откантовал его к стенке.

Лег, задумался.

Сон не шел.

Тикали ходики за стенкой. В окнах стояла белая ночь. Тихая, недвижная, как экран испорченного телевизора.

Генка размечтался и стал подсчитывать — сколько ему до двенадцати осталось? Это еще целый год в четвертом, потом каникулы отгулять, и в пятом классе целую четверть отучиться — только тогда отец возьмет его на подледный лов, на зимнюю рыбалку…

Семья — это семь «я»

«Катюша» — хитрая штуковина, состоит из двух лодочек, как катамаран, и скользит по воде, как воздушный змей по воздуху. На бечеве — поводки с «мухами» из перышек. «Мушки» прыгают по поверхности воды, хариус увидит, подумает, что стрекоза или водомерка, схватит и попадется на крючок.

Два дня Генка готовил и проверял снаряжение. Покрасил лодочки у «катюши» в серебряный цвет, который почему-то называется «алюминиевая пудра». Свил из тонкой проволоки два поводка для спиннинга, как папа показал, Начистил пастой блесны так, что при солнце на них больно глядеть, накопал литровую банку червей и смастерил для себя подводное ружье: на одном конце палки старая вилка примотана, на другом — резинка кольцом прибита. Если продеть руку в резиновое кольцо, натянуть его, ухватиться за конец палки у самой вилки, а потом как отпустить! — палка летит на два метра.

Отец осмотрел Генкино ружье и сказал, что «ерунда», но Генка не согласился. Жаль вот, акваланга нет.

Папа научил Генку сращивать порванные лески морским узлом и привязывать крючки «восьмерками», и Генка так навострился, что потом пришлось у Ричарда на ботинке один шнурок резать, — узел никак не развязывался.

Два дня мама не давала Генке покоя. То строгим голосом перечислит все «нельзя», то вдруг привлечет Генку к себе, вихры разгладит, коснется виска губами и жалостно и молча смотрит в глаза, словно Генка не рыбачить собрался, а на двадцать пять лет в солдаты к царю-батюшке забрит. От ее взгляда Генке самого себя жалко.

Утром, днем и вечером она повторяла и повторяла: «Мой чаще руки!», «В машине не прыгай — голову проломишь», «Купаться не смей — простынешь», «В лес один не ходи — заблудишься», «Мой чаще руки!», «Дурных слов от мужиков не слушай — хулиганом вырастешь», «Сырую воду не пей — дизентерия будет», «На голой земле не спи — радикулит схватишь», «Бойся клещей — энцефалитом заболеешь», «Сырую рыбу не ешь — глисты заведутся», «Чужих собак не гладь — лишай подхватишь», «И мой, мой почаще руки!».

— Дай мне честное слово, что будешь руки мыть!

— Даю.

— Что «даю»? — присела, проникновенно глянула в глаза.

— Даю-честное-слово-что-буду-мыть-чаще-руки! — внятной солдатской скороговоркой отбарабанил Генка основную мамину заповедь.

— Возьми себе два яблочка, в карманчик убери, мужикам не давай. На базаре купила, свежих-то нет. Вот и конфетки тебе. Там, небось, мужики выпьют, покормить тебя забудут, сядешь ты… — мама всхлипнула, — сядешь ты в стороночке, маленький, голодненький, погрызешь яблочко… Нет, не могу!.. Руки вымоешь и погрызешь яблочко, и маму свою… Нет, не могу…

Генка и хотел с мамой за компанию пригорюниться, но как услышал «руки вымоешь», так сразу вспомнил, что Ричард не знает, как его подводное ружье стреляет, и у него от нетерпения ноги чуть не заплясали. «Спасибо», — буркнул и убежал.

С бабушкой проще. Генка ей долго в ухо кричал, объяснял, что с мужиками на машине на рыбалку едет. Она согласно кивала головой, поддакивала, а потом переспросила:

— Где, говоришь, его переехало?

— Кого переехало? — удивился Генка.

— Сам сказал, мужика грузовиком задавило! — удивилась в свою очередь бабушка.

— Нет, ты не так поняла! — и показал руками, как он удочку забрасывает и во-от такую громадную рыбицу вытаскивает, бабушке подносит, уху варит, — помотал рукой, словно что перемешивает, а потом себя по животу погладил, — и бабушка сразу все поняла.

Обрадовалась, нараспев принялась Генку нахваливать:

— Ой, внучек, ой, молодец! Собрался внучек на рыбалочку, на рыбалочку, да за красной рыбонькой! Привезет внучек рыбку бабушке. Рыбку свеженьку, рыбку вкусненьку. Будет бабушка ту рыбку варить, рыбку варить — внучка благодарить! Ой, молодец! Ой, пионер растет — сизый голубок!..

В пятницу вечером бабушка отманила Генку в свой закуток под киот с Николой Мирликийским, апельсин вручила, показала пальцем, чтоб молчал и отцу не передавал, оглянулась, перекрестилась и зашептала:

— С казенным королем в лодку не садись. Удачи не будет. Нет удачи у казенного короля. Все пустые трефовые разговоры.

Генка пионер, ни в какие карты он, конечно, не верит, но бабушка только гадала по картам. Судила-то она по людям. Он заморщил лоб, соображая, кто бы мог быть «казенным королем»? Неужели Барабашин, дядя Саша? Хотел у бабушки уточнить, но громко говорить нельзя, папа услышит. Помахал руками, мол, кто такой? Бабушка только вздохнула.

— Я откуль ведаю — кто? Сам, свет-акселератушка, смотри. Карты так легли. По им и баю. Мне не веришь — картам верь.

И опять вздохнула…

Младший браг Ричард — вспыльчивый и мохнатоглазый, весь в маму, у нее тоже длинные и пушистые ресницы — узнал, что Генка на рыбалку едет, и взбеленился: «И я хочу!», «Иначе в садик не пойду!», «И в школу не пойду!», «И кушать не буду!», «И спать не буду!», «Ничего не буду!», «Все не буду, сам не буду!».

— Правильно, «не будь»! — неожиданно поддержал его папа. — Так и надо! Правильно!

Ричард застыл с криво перекошенным ртом.