Моя навсегда (СИ) - Шолохова Елена

Рита Навьер

Моя навсегда

1

— В Кремнегорск — не поеду! — отчеканил Роман, пожалуй, чересчур категорично и эмоционально.

Генеральный аж вскинул брови в немом удивлении и в первый миг не нашелся, что сказать.

Его приказы в принципе не обсуждались, и уж тем более ему не доводилось слышать «нет» от подчиненных. Даже от тех, кто числился в компании на особом счету. Роман Стрелецкий как раз из таких, но и для него подобная вольность недопустима.

Однако еще больше поразила генерального внезапная горячность. Он даже посмотрел на Стрелецкого так, словно впервые увидел. Впрочем, вот таким он его действительно видел впервые.

Сколько он вообще знает Романа? Лет шесть? Нет, почти семь. И мнение о Стрелецком за это время сложилось однозначное: Роман Владимирович — человек-айсберг. Не иначе. Ну или биоробот.

Выглядит стильно и слишком уж безупречно для простого смертного. В любых ситуациях он холоден, благоразумен и невозмутим. Не сдержан, нет, а именно — спокоен до невозможности.

Сдержанных генеральный знал немало — сам таким стал, научившись с возрастом сдерживать эмоции. А Стрелецкий — другой. Ему нечего сдерживать. Он, очевидно, эти эмоции попросту не испытывает. Всегда безразличен ко всему и отстраненно-молчалив — слова лишнего не скажет. Зато действует четко, грамотно, выверенно. Безошибочно. Ну да, он же чертов финансовый гений. Не голова, а компьютер. Не синапсы, а микросхемы.

Будучи еще студентом, Стрелецкий попал к ним на комбинат для прохождения практики и с ходу обнаружил в отчетностях мелкие несостыковки, которые до него никакие проверяющие почему-то не выявили. Не просто обнаружил, но и разобрался, откуда что взялось и куда ушло. И, как оказалось, эти мелкие расхождения привели бы в итоге компанию к серьезным проблемам.

Собственно, поэтому генеральный и вцепился в Романа бульдожьей хваткой. Сразу взял в штат без всяких оговорок и испытательных сроков, хотя на тот момент Стрелецкий еще не закончил свою академию. А ведь поначалу он думал, что это обычный «сынок», бесполезный мажорчик, которого мать пристроила к ним на халявную практику, поскольку в то время сама на комбинате работала, управляла одним из их филиалов. Вот как раз в чертовом Кремнегорске.

Трудовой договор парню подсунули тогда откровенно кабальный, чтобы уж наверняка это юное дарование никуда не переманили. Но, справедливости ради, условия ему тоже предоставили такие, чтобы и самому уходить не захотелось: приличный оклад, служебную квартиру, гибкий график. И это только на первых порах.

Будь Стрелецкий хоть чуточку карьерист, к настоящему времени мог бы занять кресло финансового директора. Но честолюбия в нем, как оказалось, ни на грош, и должность начальника отдела внутреннего аудита его более чем устраивала. Или же, как догадывался генеральный, все дело в том, что Роман Владимирович с трудом выносил людское общество. Почему? Вопрос. То ли он — высокомерный сноб, то ли — интроверт, то ли — и то, и другое. Хотя… иногда генеральному на подсознательном уровне казалось, что с ним не все так просто.

Выступая на совещаниях, Стрелецкий высказывался скупо и строго по делу. На посторонние вопросы не отвечал — просто игнорировал и все. На корпоративах появлялся только по настоянию дирекции, «отбывал» час-полтора ради приличия. Причем сидел с таким лицом, что на кривой козе не подъедешь. И в самый разгар по-английски исчезал.

За годы работы здесь он ни с кем не сблизился. Хотя мог бы. Генеральный мало смыслил в мужской красоте, но, по его представлениям, такие, как Стрелецкий, нравились женщинам. Недаром дамы из бухгалтерии первое время буквально проходу ему не давали. Ну а Людочка, его секретарша, поднося Роману кофе, до сих пор рдеет как скромная школьница.

Мужское общество Стрелецкий тоже не жаловал. Любые посягательства на личное пространство обрубал с ходу. Пытались некоторые завязать с ним дружеский разговор, звали покурить, пообедать, где-нибудь посидеть после работы… — обижались потом.

Да что уж, Роман и с ним самим, с генеральным, твердо держал дистанцию и на темы, не связанные с работой, разговаривал крайне неохотно. Практически цедил через силу. И приглашение в гости отверг, а ведь другие сотрудники за подобные знаки внимания от высшего начальства из кожи вон выпрыгнули бы.

Поначалу генеральный тоже обижался: как этот салага посмел им пренебречь? Но потом понял — ну такой вот он человек, этот Стрелецкий, бесчувственный и эмоционально-замороженный. Что с него взять?

И тут вдруг этот бесчувственный и эмоционально-замороженный человек на простой приказ отправиться в командировку внезапно встал на дыбы. Как будто ледяная скорлупа вдруг осыпалась, а под ней такие страсти, оказывается, кипят…

— Что значит — не поеду? — наконец пришел в себя генеральный. — Надо.

— Я… я не могу. Нет, не поеду. Если надо — отправьте другого.

Генеральный воззрился на упрямца. На любого другого он бы уже проорался от души за такие выкрутасы. Впрочем, любой другой и не посмел бы вот так выступить.

— Ну, что это за разговоры? Мне надо, чтобы поехал именно ты. Там же явно нечисто с бухгалтерией. Хотя по документам, в принципе, все гладко, ну, не считая кое-каких мелких погрешностей. Так что надо ехать. Это твоя работа.

— Кроме меня есть и другие аудиторы, — упирался Стрелецкий. — А у меня годовой отчет…

— Детский сад какой-то… — пробормотал под нос генеральный. — Вот как раз другие с годовым отчетом разберутся. А ты должен выяснить, что там в Кремнегорском филиале происходит. Подозреваю, что там все не просто. Не безобидные погрешности, а целая схема… надеюсь, конечно, что нет, но лучше подстраховаться. А если уж и правда местная бухгалтерия там мутит, а если еще и, не дай бог, вместе с директором филиала, то лучше вскрыть это как можно скорее и самим, чем потом расхлебывать проблемы с ФСС или налоговой. Ну что я тебе говорю? Ты сам это лучше меня знаешь.

Стрелецкий не отвечал. Напряженно смотрел в одну точку, стиснув челюсти так, что желваки проступили.

Ну, хотя бы не спорил больше и то хорошо. Однако сидел с таким видом, будто его посылают не в провинциальный городишко на недельную командировку, а на пожизненную каторгу в край вечной мерзлоты.

— Ну что ты в самом деле, Роман Владимирович? — смягчился генеральный. — Как будто тебя туда на постоянное жительство ссылают. Проведешь проверку и вернешься. Делов-то на неделю, максимум на полторы. Ну? К новому году уже будешь тут. И потом, ты же оттуда родом. Тебе проще будет в родном городе… все знакомо, ну и ты для них свой. К тому же, и маму твою, Маргариту Сергеевну, там, уверен, помнят и чтят…

— Почему нельзя отправить Ильина? — перебил его Стрелецкий, выпалив чуть ли не в отчаянии.

— Не может он. Жена у него должна родить со дня на день.

— А Вахрушева?

— Вахрушева? С проверкой? Ты сам-то понял, что сказал? Он там будет пить с каждым, кто нальет, не просыхая. А потом привезет липовые акты. Мол, все в ажуре, никаких нарушений…

— Почему нельзя отправить туда Бучинскую?

— Можно. Бучинская тоже едет в Кремнегорск. Вместе с тобой. Ну, не могу я ее одну отправить. Боюсь, не справится Лиля. Опыта у нее мало… У тебя… — генеральный замялся, но все же спросил: — У тебя там что-то личное? Что-то плохое было? Поэтому не хочешь туда ехать?

В кабинете директора повисла тяжелая пауза. Стрелецкий не двигался и молчал. Но взгляд его, по-прежнему устремленный в невидимую точку на столе, горячечно блестел. Генеральный даже подумал: может, и правда отправить кого-то другого? Кто знает, что там с ним случилось, в Кремнегорске этом. Вдруг и впрямь что-то ужасное, раз его как подменили…

— Хорошо, — глухо произнес Стрелецкий. — Я вас понял. Раз надо — поеду.

И в своей манере, не дожидаясь дозволения, встал с каменным лицом, задвинул кресло и вышел из кабинета генерального.