Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Очень надеюсь, что так останется и впредь; но поймите: все указывало на то, что эти люди ожидают вашего возвращения, и пока их не схватили, я не хотел, чтобы вы возвращались, потому что это было бы опасно.

Она схватила мужа за руку и прижалась к ней щекой.

– Бедный мой Джонатан! А я-то обвиняла тебя во всех мыслимых и немыслимых грехах! Но все-таки непонятно, зачем было писать мне такое угрожающее письмо…

– Все по той же причине; к тому же я отлично тебя знаю. Ты терпеть не можешь принуждения, поэтому я не сомневался, что ты взбунтуешься. Расскажи, как ты отнеслась к письму?

– Я решила вести себя так, словно не получала никакого письма, и, не позаботившись ответить, отправилась на Лазурный берег, к тетушке Эмити.

Каррингтон рассмеялся:

– Вот видишь! Я был уверен, что не ошибусь… Пойми, Александра, в дополнение к опасениям за тебя, я дрожал от страха при одной мысли о том, какое зрелище предстанет твоему взору, если ты возвратишься досрочно: старый муж, прикованный к коляске, с изуродованной физиономией – старик, вдобавок бракованный… А чуть погодя мне показали… сама знаешь, что.

– Кто показал? Я требую, чтобы ты ответил! – Охваченная ревностью женщина, разумеется. Только тебе ни к чему знать ее имя…

– Все равно я настаиваю. Кто попытался нас разлучить?

– Ты настаиваешь? Леди Энн Уолси, молодая вдова, американка по рождению, у которой ты, согласно моим сведениям, увела дружка. Мы повстречались с ней на бридже у мэра…

Александра мигом вспомнила смазливую блондинку, прилипшую к Жану де Фонсому у Ориньяков.

– Какая чушь! Я ее почти не знаю!

– Что с того? От этого ты не перестала быть ее врагом. Конечно, ты еще очень молода, однако тебе надобно усвоить, что женщина женщине – страшный противник. Поступок ее был бесчестным и наделал много зла.

– Ты так мало мне доверяешь?

– Доверие – славная штука, когда мы рядом, но на таком удалении… Поймешь ли ты, как я страдал? Любить женщину, боготворить ее – и представить ее в объятиях другого, когда ты сам едва смеешь делить с ней ложе! К тому же столь значительная разница в возрасте… Это невыносимо!

Александра встала. Воцарилось молчание. Прислонившись к переборке, жившей своей жизнью, она надолго приросла взглядом к прекрасному лицу мужа, его горделивым чертам, которые совсем не портила черная повязка, даже напротив!.. С ней он выглядел экзотически и тревожно.

– В своем последнем письме ты писал, что я внушаю тебе страх, – прошептала она. – Это место я не очень поняла…

Лицо Джонатана озарилось редкой для него и оттого чарующей улыбкой.

– А все твоя молодость! В нашу брачную ночь я сжимал в объятиях чистую девственницу, чей холод мне не удавалось растопить. Чем больше мне открывалась красота ее тела, тем более несчастным и безоружным я себя ощущал. Мне хотелось упасть на колени, припасть к ее ногам, изобрести невиданные ласки… Я едва осмеливался прикоснуться к ней.

– Глупость какая! Разве мы не… спим вместе?

– О, да! – с горечью откликнулся он. – Я нашел в себе силы, чтобы сделать тебя женщиной, но это получилось так неуклюже! Раньше я не знал, что слишком бьющая в глаза красота может ослепить мужчину, как вспышка молнии; муж из меня получился дрянной…

Александра медленно приблизилась к нему и взяла за руки.

– Джонатан, ответь на один вопрос, если это только возможно.

– Да, если возможно…

– Думаю, да. Ты любишь меня?

– Вот это вопрос!

– Наверное, он неправильно задан. Как ты меня любишь?

– Как идиот! Не принимай это на свой счет. Как передать тебе уныние моих одиноких ночей? Знаешь ли ты, о чем я думал, когда наблюдал по вечерам, как ты снимаешь свои кольца, браслеты, ожерелья, как распускаешь волосы? Я боролся с собой, чтобы не наброситься на тебя, не сорвать с тебя одежду, не овладеть тобой прямо на ковре. Но я так боялся вызвать у тебя страх! Ты бы приняла меня за ненормального-Александра прыснула:

– Нет, за влюбленного! Конечно, немного не в себе, но, кажется, именно об этом и мечтают все до одной женщины. Ты прав: выходя замуж, я была еще очень молода. Я тоже боялась… Мне говорили, что я должна выполнять все требования мужа, в том числе самые неожиданные, и я так и поступала, сожалея лишь, что моему замужеству недостает… полета. Но ведь не впервые же в жизни тебе пришлось заниматься любовью?

– С девицей – впервые! И к тому же с такой красавицей…

– Тогда, может быть, мы можем начать все сначала?

Он бросился к ней, и она почувствовала, что он весь дрожит. Он неуверенно обнял ее за плечи, но она вскрикнула от боли, и он отпрянул.

– Прости меня! – Он не знал, куда деваться от досады. – Я забыл, что ты тоже пострадала от рук этой кошмарной женщины, поэтому и причинил тебе боль.

– Ты и это знаешь? – прошептала испуганная Александра.

– Разумеется! Когда корабль отдавал швартовы, я сидел в баре в компании твоего чудесного дядюшки, который будет теперь и моей родней. Ты и представить себе не можешь, как много можно узнать всего за одной рюмкой виски!

– Теперь стыд гложет меня, – прошептала она со слезами на глазах. – Маньчжурка поставила на мне клеймо, как на корове… Разве вы сможешь с этим смириться?

– Смогу, и гораздо лучше, чем ты, ибо знаю, что жестокости женщин нет пределов. Покажи мне свою рану, милая!

– Что?! Ты хочешь?..

Он подошел к ней, обвил руками за талию и припал лицом к ее шее, осыпая ее поцелуями.

– Я сам тебя раздену, любимая, как должен был поступить уже в брачную ночь. Обещаю, я буду очень аккуратен…

Спустя мгновение каюта, едва освещенная неяркой лампочкой под розовым абажуром, огласилась счастливыми стонами. Поднялся ветер: «Лотарингия» вышла в открытый океан. Волны подбрасывали трансатлантический лайнер, а заодно с ним – и разворошенную постель, в которой Александра познавала на собственном опыте то, о чем слышала со всех сторон: что тело ее буквально создано для любви…

Каррингтоны не показывались на палубе на протяжении всего плавания.

За несколько дней до Рождества в усыпанной цветами, освещенной тысячами свечей церкви Мадлен герцог де Фонсом сочетался браком с мисс Корделией Хопкинс. Это стало главным светским событием парижской зимы и собрало цвет европейской аристократии и немало видных американцев. Все сожалели об отсутствии на церемонии брата новобрачной, однако Джонатана Каррингтона только что назначили судьей Верховного суда США, и он с молодой женой осваивал один из чудеснейших особняков Вашингтона; поговаривали к тому же, что Александра в последнее время стала необычно бледна, что предвещало интересное событие.

Злые языки, обожающие сплетни и скандалы, были, однако, прикушены: отсутствующих Каррингтонов представляли на свадьбе мадам и месье Никола Риво; через них они передали в подарок новобрачной водопады бриллиантов. Все устроилось как нельзя лучше: Питер Осборн, недавний жених Корделии, которому показали от ворот поворот, не выждав даже недели, предложил руку, сердце, состояние и яхту юной русской нигилистке, светленькой, как пшеничное поле, которую он подобрал на Бродвее, будучи в подпитии, и которую с увлечением знакомил с прелестями капитализма.