Рожденная чародейкой - Дэвид Фарланд

Хроно, может быть, полагают себя мудрецами, ибо остаются в стороне от этого парадокса. Потому так и действуют – вернее, бездействуют.

Но что они рассчитывают получить за свое служение?

Время. Хроно служат Властителям Времени. Может ли быть так, что служение дарует им именно время? Биннесману уже несколько сотен лет. Жизнь его продлевает Земля. Водяные чародеи тоже, как известно, живут не один век.

Неужто служение Времени продлевает жизнь и его Хроно? Любопытная мысль.

Она совершенно завладела Габорном. Ни в одной королевской хронике никогда не рассказывалось о Хроно. Авторы их не называли своих имен. Порой после смерти одного лорда они получали назначение к другому. У Габорна Хроно появился, когда принц был еще маленьким. И выглядел летописец точно так же, как и сейчас – тощий, как скелет, мужчина лет пятидесяти. За пятнадцать лет у него не прибавилось седины, на лице не появились новые морщины.

Но Габорн все-таки засомневался. Если Хроно живут так долго, кто-нибудь да должен был уже заметить это – если, конечно, Хроно, как все чародеи, не обладают собственными особыми силами.

А вдруг они и есть на самом деле Властители Времени? И перед Габорном сейчас сидит один из них, но никогда не признается в этом?

– Сколько тебе лет? – спросил он у Хроно. Тот повернул голову.

– А на сколько я выгляжу?

– На пятьдесят. Хроно кивнул.

– Примерно так и есть. Неопределенный ответ, явная увертка.

– Чью жизнь ты описывал, прежде чем стал моим летописцем?

– Пикобо Зуанеша, инкарранского принца, – ответил Хроно.

Этого имени Габорн никогда не слышал. И не подозревал до сих пор, что Хроно знает инкарранский язык.

– Это первые хроники, которые ты писал?

– Да.

Перед словом «да» слышалась небольшая пауза. Снова увертка?

– Как долго ты надеешься прожить?

– Судя по вашим предчувствиям, неделя уже будет великим подарком.

Габорн зашел в тупик. Что-то он еще упустил. Ему казалось, что он находится на грани открытия. Но сейчас он осознал, что, пожалуй, ни на шаг не приблизился к истине.

Хроно не даст ему ни малейшей зацепки, это уж точно. И терять время на размышления Габорн больше не мог. У него была на счету каждая секунда. Будущее стремительно надвигалось. Ему нужно было отдохнуть. Ибо приближалось время, когда такой роскоши, как отдых, он уже не сможет себе позволить.

Небо каждые две минуты, словно выпущенная из лука стрела, прочерчивала дугой падающая звезда. Такой обильный звездопад обычно наблюдался после зимнего солнцестояния, в течение трех дней после Праздника Невест, но никак не в это время года.

– В книге о моей жизни, – спросил Габорн, – ты расскажешь миру о том, что мне было больно использовать моих друзей? Запишешь, что я не желал зла ни одному человеку, даже своим врагам?

Хроно ответил:

– Хорошо сказано, что «поступки выдают человека, сколь бы искусно он ни прятался за красивыми словами».

– Но и поступки порой не выдают всего, – сказал Габорн. – Мне больно использовать эту девочку, Аверан. Ей следовало бы спокойно расти, стать прекрасной женщиной, обзавестись любящим мужем и родить сыновей и дочерей. А в твоей книге будет сказано лишь, что я заставил ее идти со мной. Хотя мне стыдно, что я вынужден это сделать.

– Я скажу о ваших чувствах в примечаниях, – кивнул Хроно.

– Благодарю, – искренне сказал Габорн.

Вдали послышался крик. Звали Габорна. Он посмотрел в южную сторону. К нему скакал рыцарь с горящим факелом в руке. И Габорн узнал разведчика, которого оставил с Аверан и Биннесманом.

– Милорд, – сказал рыцарь, подъехав ближе, – я вас ищу. Думаю, вам следует знать – девочка поела мозга опустошителя. И теперь ей очень худо.

Габори похолодел.

– Что с ней?

– Сперва стонала, потом обливалась потом. Потом упала, и у нее начались судороги. Она прокусила язык и наглоталась крови. Даже подавилась…

– О Силы! – воскликнул Габорн. Что же он наделал?

– Я вставил ей нож между зубов и открыл рот, но пришлось сильно на живот давить, чтобы она вовсе не захлебнулась собственной кровью. И воды ей никак не дать…

Габорн, вскочив с камня, бросился к лошади.

– Биннесман и вильде стараются, помогают, чтобы не померла, – сказал разведчик.

Габорн взлетел на коня и галопом понесся обратно к скале. Вскоре он подскакал к небольшой кучке стоявших кругом людей.

Два лорда прижимали девочку к земле, чтобы она ничего себе не повредила. Аверан билась в конвульсиях. Глаза ее закатились так, что видны были одни белки. Дышала она хрипло и тяжело.

Биннесман, как раз дочитав заклинание, медленно помахивал над ней посохом.

По запаху Габорн понял, что девочку вырвало, и увидел рядом с ней среди пепла лужу извергнутого.

Он отвернулся.

Через несколько долгих минут к нему подошел Биннесман, положил руку на плечо.

– Этот опустошитель перед смертью, должно быть, очень сильно страдал. Она еще доесть не успела, как начала кричать, что умирает.

Габорн слушал, боясь промолвить слово.

– Она извергла почти все, что съела, – продолжал Биннесман. – И думаю, что этим она спасла себе жизнь.

Габорн покачал головой. Что делать теперь, он не знал и даже думать об этом боялся. Он сказал чародею:

– И, возможно, из-за этого с жизнью придется проститься нам всем.

ГЛАВА 48

ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

Я не знаю, чего больше бояться – змеиного яда, касания призрака или гнева моей жены.

Боринсон при свете звезд рассматривал руку Мирримы. Костяшки и три средних пальца были ледяными и белыми, как иней, покрывший землю на дороге.

Рука его жены была такой холодной, что даже обжигала. Миррима, стуча зубами, тряслась от холода. Это были какие-то чары призрака тота.

– Проклятье, – в сердцах сказал Боринсон.

Пальцы она, считай, потеряла. А то и всю руку.

Сердце у него все еще неистово колотилось. В ушах звучал не умолкая предсмертный вопль призрака. Мысли в голове неслись вскачь. Его жена уничтожила призрака. Невозможное дело. Такое мог сотворить только могущественный маг. В результате она, кажется, останется без руки.

«И все это из-за меня, – понял он. – Она сражалась с чудовищем, защищая меня, как и тогда с опустошителями у Манганской скалы».

Мысли его путались. Он подышал на ее руку, надеясь отогреть. Потом стащил с себя плащ.

– Давай-ка перевяжем, и держи ее в тепле.