Мы остаёмся жить - Извас Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Жо-орж! Ты нашел Жоржа? Где Фриц?
– Скорее всего, Жоржа уже никто не найдёт. Как и Фрица.
– Бунтарский сброд! Попользовался и выкинул. Конечно, он ведь у нас революционер! Коммуна поступил с Парижем и со всей Францией точно так же, как и этот кобель с моей дочерью.
– Па-ап! Умоляю…
А ведь в чём-то он был прав. Жорж напоминал коммуну. Он зачал новую жизнь в этом мире, но погиб раньше, чем смог её увидеть.
– Уже почти показалась головка, ну же, дорогая!
Так длилось ещё невыносимо долго. Тем временем, там, за окном, одни люди гибли, другие попадали под арест. В какой ужасный мир придёт этот ребёнок.
Затем, крики Марии прервал детский вопль. Даже шум с улицы на время утих. Мать перестала кричать и теперь только дышала. Ни один голос не звучал во всем мире, кроме первого звука новорожденного дитя – прекрасной девочки. Ни у кого из тех, кто находился в этой комнате, не нашлось слов, которые можно было бы произнести вслух. Будто вновь над нашими головами сияло мирное небо. Все голуби Парижа взлетели вверх, а всех этих тысячей смертей – будто не было вовсе. В который раз, слушая первый плачь младенца, я убедился, что нет в этом мире ничего сильнее красоты. И имя ей – жизнь. Смерть в это время – пусть остаётся в стороне.
Ребёнок успокоился лишь тогда, когда стихла и боль матери, сменившаяся несказанным счастьем. Акушерка запеленала дочь Марии и вернула в её руки – самой прекрасной и сильной женщины во всей Франции.
– Девочка, – сказала Мария и это было первым словом новой эпохи.
Но опасности никуда не исчезли и я ни на секунду не забывал о них. Я всё ещё помнил, зачем пришел в эту комнату. Я успел вовремя; но и теперь мы не должны терять ни минуты.
– Можешь встать? – спросил я у Марии.
Она подняла на меня удивлённые глаза, будто впервые заметила моё присутствие. Я был нежен и ласков с ней как никогда. Я действительно, будто впервые за много веков, стал другим человеком. Я должен был поздравить её и дать отдохнуть наедине с этим маленьким чудом у неё на руках. Но пока она кормила малышка, я сразу перешел к делу – неприятному, но жизненно важному.
– Ты ведь понимаешь, что мы не можем здесь оставаться. Я знаю, как покинуть Париж, но взять я смогу только вас двоих – больше никого; и то, только в том случае, если вы поторопитесь.
– А мне и некого больше с собой брать. Жорж погиб. Теперь… я не знаю, что будет с нами дальше.
Ни я, ни она – мы не слышали об его смерти. Но для неё будет лучше думать, что он действительно погиб, защищая то, во что верил и что любил. Ведь если это не так – но хотел бы я быть ни на его, ни на её месте. Но это и неважно сейчас. Неизвестно, что случится с этим городом. Пока что, для нас троих будет лучше искать свою судьбу где-нибудь ещё.
– Она ещё слишком слаба. Её нельзя выносить из дому, – сказала акушерка.
– Иначе поступить мы тоже не можем. Здесь ей каждую секунду грозит опасность.
– Папа, – сказала Мария, взглянув в его сторону, – прощай.
– Пока, – улыбнулся он, – во всей этой безумии за последние два месяца, только ты была тем, что радовало меня. Не забывай о нас с матерью. Расти её воспитанной девочкой. Знаю, она не будет носить нашу славную фамилию, но не забывай, что она – кровь от крови французской аристократии. Мы с твоей матерью тоже никогда не забудем вас.
Дом мы покинули через чёрный выход и вышли в переулок.
– И куда ты хочешь отправиться? – спросила она.
– В Германию. Там у меня осталось ещё несколько знакомых.
– Погоди, ты хочешь, чтобы наша дочь росла в стране этих свиней, надругавшихся над Францией?! В стране этого мерзавца Бисмарка?! Почему не в Испанию или Италию?!
– Путь туда долгий и опасный. К тому же, ни в Испании, ни в Италии я не знаю никого, кто смог бы нас защитить. Фриц был немцем – ты видела, что не все они на одно лицо. Там у нас будет новая жизнь и ни Бисмарк, и ни один немец нам не помешает.
– Их правительство ведёт себя по-свински!
– Ещё хуже, чем наше?
Она замялась. Вдалеке послышался марш версальских солдат.
– Нет, ладно, не настолько. Но я не удивлюсь, если эти мерзавцы у власти развяжут лет через пятьдесят какую-нибудь очередную войнушку.
– Перестань. Германия не станет больше ни с кем воевать. Они устали он войн.
– Ты уверен?
– Ну, в следующем, двадцатом веке им точно незачем будет с кем-либо воевать. Твоей дочери будет лучше в Германии, чем где бы то ни было ещё. Если у нас двоих не получится там прижиться – то у неё будет больше шансов. Мы сможем там остаться жить. Главное, не устраивать никаких бунтов.
– Ты говоришь как мой отец. Думаешь, я только тем и занята всё время, что вынашиваю план какого-нибудь очередного народного восстания?!
– По крайне мере, в Германии так говорят обо всех французах.
Она дала мне пощёчину. Да уж, хорошо мы начали операцию по нашему общему спасению. Главное, что бы всё не закончилось так же хорошо.
Чем дольше я живу, тем, кажется, меньше мозгов остаётся у меня в голове. Разумеется, наша ссора не осталась незамеченной. Разумеется, внимание на неё обратили солдаты версальской армии. Одни кварталы они опустошили, убивая всех; в других проводили массовые аресты. Десятки тысяч погибли; ещё больше лишились свободы, через ограбления и унижения.
Не осталось ни одной лазейки в этом городе, где не побывали бы солдаты. Кроме нескольких тайных. И всё равно покинуть город можно было только с помощью удачи. Чаще всего это удавалось тем, кто шел лабиринтами улиц, прячась во всех каналах и ямах, во дворах и переулках, притворяясь мёртвыми перед шедшими навстречу версальскими дивизиями. Они ловили и наказывали тех, кто пытался «сбежать от правосудия» сильнее, чем тех, кто просто оказывал им сопротивление. Последних они просто убивали; а вот беглецов могло ожидать кое-что похуже. И всё равно, были те, кому удавалось проскользнуть сквозь пальцы железного кулака Версаля.
Мы оказались неосторожными и недалёкими. Если честно, то
