Ты будешь моей (СИ) - Ирина Васильевна Давыдова

— Нет, Юлька, вообще хочу тебя на всю жизнь. Но в ближайшие дни мы оставим Гордейку с бабушкой, а я тебя заберу в какой-нибудь отель. Хочу романтики.

— И я хочу. Пойдем, Захар? Так хочется поскорее со всем этим закончить.

Он кивнул, и мы вместе вышли из машины.

Ангар находился в сотне метрах от нас. Захар взял меня за руку, и посмотрел мне в глаза.

— Все нормально, — произнесла я, понимая, что мне не очень нравится моя идея приехать сюда.

Былой запал исчез, а желание посмотреть в глаза ублюдку, укравшему долгие годы нашей жизни, никуда не делось. Я хочу видеть, как ему сейчас плохо. И жалеть его я не собираюсь.

Мы подошли к железной двери, в которую Захар сразу же постучал.

— Дим, открывай. Это Сарбаев.

Некий Дима тут же поспешил открыть двери.

— Здравствуйте, Захар Денисович, Юля.

— Как там?

— Сидит, страдает.

— Какой час?

— Третий пошел.

— Хорошо. Пойдем, милая.

Я с подозрением посмотрела на мужа, но спрашивать ни о чем не стала. Все равно сейчас все сама увижу.

Захар помог мне переступить высокие пороги, и продолжая держать за руку, повел в глубь ангара.

Я уже заметила в самом конце Виктор сидел на стуле, а над ним возвышалось какое-то сооружение. И только подойдя ближе заметила, как ему на голову капает капля за каплей воды. Я поняла, чего добивается Захар. Только со стороны кажется, что это всего лишь вода, и всего лишь капля, но, если человек просидит так долгие часы, ему будет казаться что его молотком бьют по голове.

— Аааа… хэ…хэ… пришел. Привел свою шмару…

На миг прикрыла глаза, а когда открыла, поняла, что Виктор смотрит прямо на меня. Я терпеть не могла его голос. Невыносимо было слышать эту мразь.

Я смотрела в его глаза и понимала, что в них нет ни капли сожаления. И это при том, что он уже третий час сидит под пыткой.

Я долго смотрела в его глаза, не хотела отводить взгляд. Возможно, мне было немного жаль его, но только как пропащего человека. Хотя этот термин ему не подходит. Он не человек, он тварь.

Захар принес мне стул, и я присела напротив Гриньковского. Мой муж расположился позади меня.

— Каково тебе находиться на моем месте? — задала я первый интересующий вопрос. — Нравится не иметь возможности ничего сделать?

— Жаль, что я тебя тогда не убил. Ради своих бабок терпела меня все эти годы.

— Ради моих бабок, — произнесла я язвительным тоном, и медленно покачала головой, — Вить, а скажи мне, откуда ты узнал о деньгах? Узнал раньше, чем я. Кто о моем наследстве поведал Градову, но не сообщил о нем мне?

— Да твой папаша и поведал. Правда лох он, не сам сказал Градову. Ааа, бл*ть, да уберите вы ту ху*ню, — прохрипел Гриньковский, пытаясь увернуться от очередной капли. Естественно, его просьбу выполнять мы не собирались.

— Если не скажешь правду, я сделаю так, что будет еще хуже, — зло прорычал Захар, а сам успокаивающе сжал мои плечи.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- Да подслушал твой дядька разговор этого… Алексея, или как его. Он по телефону кому-то говорил о наследстве для младшей дочери. Черт! Знали бы что этот идиот тебе ни о чем не поведал, руки бы не морали.

— Руки бы не морали. Как у тебя все просто гнида, — я поднялась со стула, и сделав шаг к Гриньковскому, с размаху врезала кулаком по его морде.

Было больно мне. Но плевать, это не то, что я ощущала последние три года.

— А я вот теперь думаю, если убью такую мразь как ты, не будет считаться что я руки мараю? Ну а что, как там по-вашему? В защиту денег?

Из угла ангара выдвинули непонятное мне сооружение. Кажется его заметил и Виктор.

— Да подавись ты своими тремя миллионами евро! — заорал он, когда ему на голову упала очередная капля.

— Что ты сказал? — я от шока прикрыла рот ладонью, а потом словно ненормальная истеричка просто рассмеялась. Громко, с надрывом, не имея сил остановиться.

Что он сказал? Господи!

Мне хотелось убить его собственными руками.

Я не сдержалась и снова принялась лупить его, ладонями или кулаками, кажется даже ногами. Точно не помнила. Била столько, насколько у меня хватало сил, бил с размахом, со всей силы. В каждый удар вкладывала всю свою боль, все страдания и воспоминания. С каждым ударом вспоминала каждое унижение, каждую таблетку, которую мне пришлось выпить, не имея возможности выплюнуть ее. Я вспоминала каждый день, что провела вдали от семьи. Вспоминала то, что мой сын провел целый год в детдоме среди тварей, то, что он испытал стресс, когда увидел, как стреляли в его маму. Била за Захара, который дважды испытал боль и потерю, который отсидел в тюрьме целых три года просто потому, что так захотелось тому ублюдку. Била за маму, которая дважды хоронила меня, хоть один из них и мысленно. За то что она теперь в инвалидном кресле.

Кажется, я избила эту сволочь до полусмерти, и очнулась только тогда, когда меня остановил Захар. Он перехватил меня за плечи, оттащил в сторону и спиной прижал к своей груди.

Из-за слез, которыми я умывалась в последнее время, из-за истерики, охватившей мою душу и разум, из-за злости пылающей во мне последние несколько минут, я даже не заметила, когда Виктор рухнул на землю вместе со стулом.

Я была не просто в гневе. Кажется, я готова была сойти с ума. Мой мозг отказывался то принимать.

Отказывался…

Папочка, что же ты мне не сообщил…

Я упала на пол. Захар поторопился подняться меня, а я резко покачала головой.

— Три миллиона евро… — произнесла охрипшим голосом и посмотрела на заплывшие глаза мрази, — вы с Градовым полные моральные ублюдки. Вы просто законченные уроды, пририсовавшие в своих маленьких мозгах один лишний ноль! Вы твари! Да чтобы вы сгорели в аду!

— Юльк, ты о чем? — услышала удивленный голос Захара, который не знал о точной сумме в банке.

— Там триста тысяч, Захар. Триста тысяч… гривен, — добавила я тихим голосом проваливаясь в темноту.

Захар.

Дальше смотреть на то, как Юльке больно я не собирался. Хватит с нее. Слишком долго она страдала и испытывала горечь.

Подхватив жену на руки, я вынес ее на улицу. Дима тут же подставил стул, на который я усадил Юльку и присел рядом с ней. С лица принялся убирать растрепанные пряди, и вытирать ее слезы.

— Малышка, я прошу тебя,