Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

и какую зависть и отторжение она может вызывать у других женщин. Она «отстаивает мужа до последних сил… одна, в атмосфере вражды и ненависти». Выглядела она, по его словам, «затрапезно», еще больше похудела и побледнела, и была уже не в состоянии держать на лице привычное для себя выражение равнодушия.

Муссолини оказался в немыслимом положении. Допросы заключенных в Вероне начались несколькими днями раньше, и ему докладывали, что Чиано всю вину за катастрофическую внешнюю политику Италии возлагал на тестя. Приняв предложение Гитлера о помощи в создании нового правительства Сало, Муссолини убедил себя, что ему удастся смягчить становящееся все более и более жестким и хищническим поведение немцев по отношению к итальянцам. Но для этого он должен был выглядеть сильным. Решил ли он теперь, что если проявит слабость, то Гитлер его устранит, а Италию сровняет с землей? Муссолини постарел, выглядел разбитым физически и морально, он мало спал, боль в желудке почти не прекращалась. Кожа стала желтого цвета. Анализы подтвердили язву двенадцатиперстной кишки. Гитлер прислал своего личного врача Георга Захарие, который изменил диету – выпиваемые дуче ежедневно два литра молока заменил на фрукты, рыбу и множество витаминов. Его пациент, заметил немецкий врач, был «развалиной, совершенно очевидно, на краю могилы». Еще в 1937 году Муссолини говорил одному из своих посетителей: «Я никогда в жизни не знал нежности и покоя, которые сопутствуют счастливому детству. Поэтому во мне столько жесткости, горечи, я замкнут, почти как дикарь». Теперь он был в полном одиночестве. Дни проходили тихо, тянулись долгие часы грусти и подавленного настроения. Министры приходили и уходили, мрачные и молчаливые. Муссолини всегда терпеть не мог озер и с отвращением смотрел на спокойную серую гладь озера Гарда.

Рождество прошло в мрачном настроении, которое усугубилось еще и тем, что отправившийся на озеро вместе с итальянскими солдатами Романо оттуда не вернулся. Бушевал шторм, и спасатели прочесывали озеро в поисках пропавшего катера. В конечном счете все закончилось благополучно: солдаты нашли тихую гавань, в которой бросили якорь, но прошло 24 часа, прежде чем Романо вернули насмерть перепуганным родителям.

Муссолини понимал, что Чиано ненавидят все: фашисты, считающие его виновным в падении режима, и немцы, возлагающие на него ответственность за разжигание антигерманских настроений. Десятого декабря в разговоре с журналистом Карло Сильвестри о предстоящем судебном процессе, Муссолини сказал, что Эдда не понимает его положение: «Я был непричастен, я сейчас непричастен и не буду причастен». Правосудию было позволено идти своим чередом. В записке без даты он написал собственной рукой: «Было бы хорошо, если бы Чиано знал, что, несмотря ни на что, я его не бросил». Что именно он хотел сказать этими словами, неясно. Но за стоящим перед ним мучительным выбором крылся простой факт: Эдда была не только его любимым ребенком, но и одним из немногих людей, быть может, даже единственным человеком, с которым он ощущал подлинную близость. Он любил ее так, как никогда не любил никого другого из своих детей, как не любил, по всей видимости, и Ракеле.

Жизнь Чиано в тюрьме, несмотря на сохраняющийся запрет на прогулки, сильно улучшилась благодаря присутствию фрау Бетц, которая приходила почти каждый день в два часа дня и оставалась с ним на пять-шесть часов. Они играли в карты и в шахматы, заваривали чай, запекали хлеб и жарили каштаны на печке-буржуйке, которую принесли в камеру с наступлением холодов, когда к Чиано вернулись приступы бронхиальной астмы. Пока он читал, Бетц молча сидела рядом. Говорил он с ней свободно, признавал, что всегда относился к немцам с недоверием, а к Муссолини и Ракеле – с презрением. Какими бы ни были подлинные чувства Бетц к Чиано, положение, в котором она оказалась, было волнующим и романтичным. И Эдда ей доверяла.

Тюрьма Скальци постепенно наполнялась другими заговорщиками, хотя большая их часть сумела избежать ареста. Привезли Тулио Чьянетти, министра корпораций, который сразу после заседания Большого совета написал Муссолини письмо, полное раскаяний и извинений. За ним последовала очередь Карло Парески. Парески, друг Бальбо, с внешностью средневекового воина, во время голосования предложения Гранди в Большом совете отсутствовал, но, войдя в зал и услышав, что другие голосуют «за», решил, что должен поступить так же. Привезли и Стараче, которого тоже в Большом совете не было и который теперь для поддержания формы бегал по коридорам тюрьмы и писал умоляющие письма Муссолини, остававшиеся без ответа. Общаться друг с другом заключенным было категорически запрещено. Однажды ночью в здание тюрьмы в сопровождении проституток ворвалась орава пьяных немецких солдат, они размахивали пистолетами и требовали показать им «знаменитого предателя». Они сорвали со спящего Чиано одеяло, одна из проституток сделала перед ним издевательский реверанс, а немецкий офицер с громкими выкриками «Бум! Бум!» приставил ему к голове пистолет. Джованни Маринелли, самый старший по возрасту из так называемых заговорщиков, услышав шум, жалобно взмолился о помощи, после чего упал на колени.

Во время одной из своих бурных встреч с отцом Эдда сказала ему, что пары решительных людей будет достаточно, чтобы освободить Чиано. Слова ее мгновенно были переданы в Берлин, и немецкие офицеры в городе Гардоне получили суровый нагоняй за то, что позволили Эдде общение с отцом. К делу с дневниками подключилась теперь и несколько загадочная фигура главы гестапо в Италии Вильгельма Харстера, невысокого роста баварца, с крупными руками, обветренным лицом и едва заметной хромотой. Чтобы не допустить освобождения Чиано, у его камеры был установлен постоянный эсэсовский караул со стульями и столом, за которым сменяющие друг друга охранники играли в карты. В случае опасности им было приказано стрелять на поражение. Увидев их впервые, Чиано сказал Марио Пеллегринотти, итальянскому охраннику, с которым у него установились дружеские отношения: «Ага, ага! Это пахнет смертью».

Эдду в тюрьму по-прежнему не пускали. В письме ей Чиано писал, что кормят его нормально, а также: «…читаю, читаю, читаю… Постоянно думаю о тебе. С надеждой и грустью… и всегда с неизбывной ностальгией». Эдда отвечала: «Галло, любимый, сохраняй спокойствие и верь, когда я говорю, что чувствую не только глубочайшее сочувствие к тому, что тебе приходится переживать, но абсолютную уверенность, что все это закончится благополучно». 8 декабря Чиано написал ей, как ему хочется ее видеть, пусть даже на полчаса – это придает ему силы. «Время практически остановилось. И в самом деле скука – враг непобедимый». 14 декабря Эдда ответила. С детьми все в порядке. «Я знаю, как тебе тяжело, но сохраняй силы. Я всегда с тобой».