Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот вечер, расспросив Задачина о работе, о планах на будущее, Журавский дал согласие принять его делопроизводителем станции и захватить с собой на обратном пути из Петербурга в Усть-Цильму. Жемчугов, улучив минутку, шепнул, что Прыгин «за недоказанностью обвинения» скоро будет Чаловым выпущен.
* * *
В Петербурге событий и дел нахлынуло столько, что даже грандиозная афера Тафтина помельчала, отодвинулась. Друзья встретили Журавского грустной вестью: умер академик Федосий Николаевич Чернышев, наказав Юлию Михайловичу Шокальскому представить Андрея Журавского пред светлые очи и государственный неподкупный ум Семенова-Тян-Шанского.
«Надо спасти станцию!» — заботился академик. Это, видимо, было признанием своей ошибки, снятием с души единственного греха по отношению к Андрею.
— Беда в том, Андрей Владимирович, — говорил со слезами Юлий Михайлович, — что тяжко и, как ни прискорбно сознавать, безнадежно болен Петр Петрович. Но вас он примет. Примет обязательно, ибо сам напоминал о воле незабвенного Федосия Николаевича. Собирайтесь, поедем на Васильевский остров.
Патриарх географической науки, прожив восемьдесят восемь лет, сделав невероятно много в географии, в статистике, в издании энциклопедических трудов, был, в сущности, беден — снимал скромную квартиру и кое-как сводил концы с концами, кормя, обучая и воспитывая многочисленную семью. Принял он Журавекого у камина, зябко кутаясь в плед. С ним был Александр Петрович Карпинский. Шокальский заехал в Адмиралтейство за князем Голицыным, у которого оказался профессор Александр Иванович Воейков, читавший в Высшем морском училище лекцию по метеорологии. Так, вчетвером, и поехали, так и зашли после доклада сына к Петру Петровичу: Шокальский, Журавский, Голицын, Воейков.
— Его светлость пророк с Печоры со свитой, — пошутил Семенов-Тян-Шанский, машинально, дрожащими руками разделяя белую бороду на две половины. — К огоньку, к огоньку присаживайтесь, — тихонько попросил он. — Вот так... Вы, юноша, — глянул он на Журавского светлыми бирюзовыми глазами, — вот тут садитесь — ко мне ближе... О вас речь...
— Петр Петрович, — легонько перебил Шокальский. — Вам трудно... Может, мне позволите доложить новейшие воззрения Андрея Владимировича, с которыми успел познакомиться Федосий Николаевич...
— Чего ж их докладывать-то, голубчик вы мой, Юлий Михайлович... Все называют Север гиблым, Танфильев — более того, сей юноша же сулит рассвет России с Севера... И не беспочвенно сулит... Не дожить мне до его правды, однако ж, судари и преемники мои, дайте мне слово, что не погаснет светлячок, зажженный им, — показал Петр Петрович на Андрея.
Все молча согласно склонили головы: Семенов-Тян-Шанский не выносил громких слов, в которых тонула, захлебывалась Россия. Голицын поднял голову первым и тихо сказал:
— Мы с Александром Ивановичем отпустили Андрею Владимировичу деньги на строительство метеорологической станции по ведомству Главной обсерватории и утвердили на должность заведующего. Это будет наша помощь, если...
— Запасные позиции хороши, князь, однако и основную станцию нельзя закрывать... Закрыть и олух сможет, открыть же на Севере научную станцию не каждому таланту под силу.
— Отстоим, смею вас заверить, — пообещал Голицын.
— Ох-хо-хо, — вздохнул Семенов-Тян-Шанский, — спасаем знания, как в годы инквизиции... Юлий Михайлович сказывал, что бьетесь вы, Андрей Владимирович, в Главном гидрографическом управлении с разумным планом спасения Седова и Русанова. С вами какой-то капитан-помор...
— Иван Петрович Ануфриев — лучший капитан Поморья. Он собирался идти с Владимиром Русановым, вместе намечали путь «Геркулеса», но его не отпустили — не расторгнули контракта. План поиска принадлежит ему. Вилькицкий не в силах что-либо решить...
— Завтра я еду и как вице-президент общества, и как член Государственного совета к премьеру. Подготовьте мне со своим капитаном толковую докладную...
Семенов-Тян-Шанский добился решения правительства об организации спасательных работ летом 1914 года, о выделении четырехсот восьмидесяти тысяч рублей на поиски экспедиций Седова и Русанова.
Журавский же добился того, что помор Ануфриев был назначен капитаном спасательного судна «Герта» с правом самостоятельного поиска Владимира Русанова. Кроме того, по настоянию Журавского в команду спасателей был включен Писахов, славший потом с борта самый правдивый репортаж.
Через неделю шестерка белых коней увозила с Васильевского острова крытый ковром лафет орудия с гробом ученого-генерала Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского.
Журавский шагал в скорбной толпе и не мог сдержать слез.
Спустя два дня Андрей покидал Петербург навсегда. Провожали его только Павел Борисович Риппас и тетя Маша: Руднев был в кругосветном путешествии, Шпарберг строил железную дорогу в Сибири, Григорьев совершенствовал географические знания в Германии.
— Не ездил бы, Андрюша, — плакала Мария Ивановна, — что-то уж очень тягостно на сердце...
Глава 18
ВЫСТРЕЛ
Лето 1914 года было на Печоре на редкость благодатным. Июньские дожди вовремя растворили принесенный половодьем ил и живительными соками вскормили корни трав. Печорское разнотравье, вроде бы недружное по весне, к петрову дню вымахало по лошадиные холки и шелковилось, нежилось под запашистым ласковым ветерком, ходившим зримыми волнами над широкой речной поймой. Радуясь таким укосным травам, старики загодя, до петрова дня, перевозили из усть-цилемских деревень на запечорские пожни нехитрое сенокосное снаряжение, готовили шалаши и кострища, чтобы отгулявшая «горку» молодежь разом взялась за косы, не тратя время на подготовительные работы.
А молодежь, так же как и двенадцать лет назад, когда Андрей Журавский впервые вступил на улицы Усть-Цильмы, свивала «петрову горку». Яркими летними бабочками выпархивали из домов «княгини», нарядными шмелями гудели «бояра», слетаясь на Каравановский угор.
Да вы, бояра, да вы куда пошли?
Да молодые, вы куда пошли? —
пробовали, настраивали голоса девушки.
Да мы, княгини, мы невест смотреть,
Да молодые, из хороших выбирать! —
вглядывались, высматривали парни своих суженых в рукотворной радуге из девичьих сарафанов и шалюшек.
Под угором, как и десятки лет назад, чалились обшарпанные барки чердынских купцов, шла бойкая праздничная торговля заедками[25]. Сюда же метил носом поднимающийся с низовьев «Александр» — бывший «Доброжелатель» Андрейки Норицына, перекупленный у него чердынским пароходчиком Черных. «Александр» вез на усть-цилемскую «горку» «княгинь» и «бояр» из нижнепечорских сел. Из Куи, из Пустозерска,
