Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Барбара Хэмбли

Улыбка тронула ее губы, затем исчезла.

— Она была первым моим наставником на путях познания колдовских сил, когда мне было всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда, запутала его в своих долгих волосах… Я тоже так думала, пока не увидела, как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было пять лет, они ушли в пургу и не вернулись — она и волк с ледяными глазами, ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я…

Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи, дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи. Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она беседовала сама с собой:

— Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала. — Она вздохнула. — Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала, что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной — так оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их…

За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею-реку, вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура всадника маячила на хмурой дороге; в холодном дневном свете очки блеснули, как кругляши истаявших льдинок, словно сообщая, что опасности впереди нет.

В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли…

Лагерь они разбили с внешней стороны крепостного вала — уже в сумерках. Дженни собрала кору бумажной березы для растопки и сходила за водой к ближайшему источнику. Стоило ей вернуться, как Гарет тут же бросил свои дела и подошел к ней с самым решительным видом.

— Дженни… — начал он, и она взглянула на него снизу вверх.

— Да?

Юноша помедлил, как обнаженный пловец на берегу очень холодного омута, затем решимость оставила его.

— Э… Мы не случайно разбили лагерь за городом?

Это было явно не то, что он собирался сказать, но Дженни только бросила взгляд на белые кости твердыни, оплетенные тенями и лозами.

— Да.

Голос его упал.

— Ты думаешь… кто-нибудь может прятаться в развалинах?

Она усмехнулась уголком рта.

— Нет, насколько я знаю. Но город полностью похоронен в зарослях ядовитого плюща — самых обширных по эту сторону Серых гор. В любом случае, — добавила она, склоняясь над горкой сухого хвороста, которую ей удалось собрать, и подсовывая под нее березовую кору, — я уже окружила лагерь охранными заклятиями, так что постарайся больше не покидать его.

В ответ на эту безобидную насмешку Гарет быстро наклонил голову и покраснел.

Слегка позабавившись, она продолжала:

— Даже если твоя леди Зиерн колдунья — при всем твоем нежном к ней отношении, — она бы не смогла явиться сюда с юга, сам понимаешь. Волшебники превращаются в птиц только в балладах, ибо превращение сущности — а иначе ты не обретешь нужного тебе обличья — дело весьма опасное и требующее огромной силы. Когда колдуну надо куда-то добраться, он пользуется для этой цели своими ногами.

— Да, но… — Его высокий лоб пошел морщинами. Полагая себя поклонником столичной ведьмы, Гарет, видимо, не допускал мысли о чем-то, лежащем вне ее власти. — Леди Зиерн делает это постоянно. Я сам видел…

Дженни застыла с хворостиной в руке, ужаленная внезапной, почти забытой болью — горькой завистью к тем, кто превзошел ее в искусстве магии. Всю свою жизнь она старалась подавить это чувство, зная, что оно искалечит ее и лишит силы. Именно это заставило Дженни момент спустя напомнить себе, что раз уж она едет на юг, то не грех поучиться там у других.

Но на самом краешке сознания отчетливо звучал голос старого Каэрдина, вновь говорившего, что даже если ты обладаешь достаточной для превращения силой, то все равно пребывание в чужом образе разрушит любого, кроме, пожалуй, самых великих магов.

— Тогда она в самом деле весьма могущественна, — с трудом проговорила Дженни. Мысленным усилием она подожгла кору, и пламя горячо скользнуло под хворостом. Даже эта маленькая магическая уловка уязвила ее, как иголка, беспечно оставленная в шитье, — уязвила сознанием ничтожности ее собственной власти. — И в кого же она превращалась? — Дженни спросила об этом так, словно надеялась, что Гарет сейчас ответит, что сам ничего не видел и что все это не более чем слухи.

— Однажды она обернулась кошкой, — сказал он. — Другой раз — птицей, ласточкой. И еще она являлась ко мне во снах такой… Это странно, — продолжил он несколько торопливо. — В балладах о подобном почти ничего не говорится. Но это было чудовищно, самая ужасная вещь, какую я только видел: женщина, женщина, которую я… — он спохватился, — которую я знаю, искажает облик и обращается в зверя. А потом зверь смотрит на меня ее глазами.

Он ссутулился, сидя, скрестив ноги, перед костром, а Дженни устанавливала на огонь сковороду и смешивала муку для лепешки.

— Так вот почему, — сказала она, — ты упросил короля послать тебя на север… Ты бежал от нее?

Гарет отвернулся, потом кивнул.

— Я не хочу предать… предать короля. — Слова его прозвучали странно. — Но я чувствую, как что-то вынуждает меня это сделать. И я не знаю, как быть… Поликарп ненавидел ее, — продолжил он через некоторое время, в течение которого слышимый неподалеку голос Джона бодро проклинал развьючиваемых мулов — Кливи и Тыквоголового. — Мятежный господин Халната. Он всегда говорил мне, чтобы я держался от нее подальше. И он ненавидел ее за то, что она околдовала короля.

— И поэтому восстал?

— Что-то послужило причиной, не знаю, что. — Гарет с несчастным видом поигрывал чешуйкой засохшего теста, оставшейся в чаше. — Он… он пытался убить короля и… и наследника — королевского сына. Поликарп — следующий наследник, он племянник короля, а во дворец его взяли в качестве заложника, когда восстал его отец. Поликарп натянул веревку через дорогу в охотничьем поле. Утро было туманное, и он, наверное, думал, что даже если кто ее и заметит на всем скаку, то будет уже поздно. — Голос его дрогнул, когда он добавил: — Но я видел, как он это сделал.

Дженни взглянула ему в лицо, превращенное темнотой и скачущими отсветами костра в грубую подвижную мозаику.