Опытный некромант - RedDetonator
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 — Парамирий — греч. Παραμήριον от Παρα+μήριον — возле+бедра — византийское длинноклинковое оружие. Оригинальное название это оружие получило, как нетрудно догадаться, из-за крепления на бедре, тогда как другой меч, спафий, предполагалось носить на плечевой перевязи, чтобы воин всегда имел выбор наиболее удобного для выхватывания оружия. Вооружали двойным количеством мечей преимущественно катафрактов, что свидетельствовало и о неебическом богатстве Византии, потому что всё Средневековье мечи стоили охренительно дорого, даже поделия среднего качества, спешу заметить. До изобретения пудлинговой печи, а затем и бессемеровского конвертера, сталь являлась крайне дефицитным материалом, поэтому два меча — это именно роскошь. Возвращаясь к теме парамирия — там всё не так однозначно, на самом деле. В ранних источниках, конкретно в новелле Юстиниана I, указывается, что парамирием называли также ксифос, носимый именно на бедре, но мы ведь знаем, что ксифос — это просто меч, причём имеющий, в среднем, длину не более 60 сантиметров. Держа в голове то, что сталь стоила неприлично дорого, можно подумать, что всем было насрать, что за штука будет висеть у воина на бедре, лишь бы это был меч. Также следует учитывать, что сабли, согласно мнению историков, появились ближе к VII веку, поэтому Юстиниан I о них не мог даже слышать, а никак не писать о том, что его воины вооружены саблями. Из этого следует, что парамирий — это лишь обозначение меча, который носится на бедре, а к более поздним источникам, написанным в X-е века, в качестве парамирия было принято носить именно саблю. Душной-то всё понимает, но я посчитал, что здесь требуется пояснение, чтобы вы, уважаемые читатели, не погружались в бездну этих ваших интернетов и получили ещё одну порцию бесполезной информации не отрываясь от чтения данного произведения.
3 — Хризма — ☧ — монограмма имени некоего И. Христа. Состоит из двух начальных греческих букв имени (греч. ΧΡΙΣΤΌΣ) — Χ и Ρ, скрещённых между собой. Хризму восточные и западные римляне помещали везде, где удобно: на чеканных монетах, на барельефах саркофагов, на кольцах и амулетах, а также на деревянных щитах.
Глава тридцатая. Прощание с судьбой
//Фема Фракия, среди плодородных, но непаханых полей, 19 сентября 2021 года//
Судьба никогда не может быть сильнее мужества, которое противостоит ей. А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно.
Эрих Мария Ремарк, «Триумфальная арка»
Знаете, чем вы отличаетесь от меня?
Вы точно так же, как и я, подвергаетесь действию сверхъестественного механизма, предопределённой последовательности, исходящей из того, что когда-то давным-давно был дан старт всему этому дерьму. Большой взрыв, сотворение мира — называйте это как угодно. Вы нихрена не решаете, я нихрена не решаю. Камешки притянулись друг к другу именно таким, а не иным, образом, поэтому всё будет происходить именно так, а не иначе. Вы и я, мы ведь даже не выбирали, где мы родимся, не выбирали родителей, даже не выбирали набор значимых и незначимых признаков, прописанных в нашем генетическом коде, бесконечной нитью проходящем через бесконечность. Где во всём этом наборе несвязанных событий только ваше? Если у вас нет ничего своего, следовательно, изначально для вас даже не подразумевается свободы.
Почему? Потому что во всей этой последовательности нет места свободе выбора. Это фикция, беспонтовая и дешёвая обманка, предназначенная для того, чтобы успокоить наивных идиотов, которые старательно верят в то, что от их выбора что-то зависит.
Как можно осознанно и независимо выбирать что-то, если ваши личные мысли, даже в эту самую секунду, формируются на основании неких исходных данных и приобретённого за их счёт жизненного опыта?
А вот кто-то делает вид, что не верит в неопределённость и свободу воли, но даже у них, глубоко в душе, где-то на задворках подсознания, есть недобитая трусливая мыслишка, выживающая вопреки всем рациональным объяснениям и объективным знаниям, что выбрать свою судьбу можно и свобода воли всё-таки есть.
И в этом главное отличие между нами.
Я своими глазами видел нечто, угробившее эту трусливую мыслишку наповал. И от этого я по-особенному несчастен.
Вы не уверены в этом наверняка, вы, даже если вам предоставят возможность это проверить, внутренне не захотите удостоверяться. Это, м-м-мать его, противоестественно для человека — желать получить доказательство того, что всё кончено.
Даже эти страдания, которые я испытываю с того дня, как повстречался с Судьбой, неслучайны, а закономерны и предопределены. Эта сука хочет, чтобы я страдал и мучительно больно обдумывал всё это, несмотря на жуткую головную боль, буквально убивающую меня.
Я это видел и не принял. Эстрид приняла и покорилась Судьбе. Я не принял и не покорился. Проклятая Судьба уже заранее знала, что так и будет, но обозначила, лично для меня, свою осведомлённость. Кто-то наивный из-за этого недвусмысленного знака бы подумал, что эта сверхсущность имеет некие интересы, раз можно «привлечь» её внимание, но это умозаключение возникает лишь от недалёкого ума. У неё все ходы записаны, причём записаны в момент создания вселенной.
Всё уже состоялось, понимаете? Как в безошибочно написанной компьютерной программе, которая исполняется прямо сейчас. Единственное, что следует знать: программа написана и исполняется на аналоговом компьютере. Поэтому возможны незначительные неточности и сбои, которые и нацелена исправлять Судьба. Но программа будет исполнена, это даже не обсуждается. Я — это сбой или неточность, причём очень незначительного масштаба. (1)
Но это всё мои теоретизирования, что есть результат тяжких дум, которым я предаюсь уже который месяц…
— Господин, — тихо произнёс вошедший в шатёр Сухой.
— Чего хотел? — сквозь зубы процедил я.
— Пора выдвигаться в путь… — ответил немёртвый.
Вставать не хотелось. Из-за непрерывной головной боли я не могу заставить себя есть. Если всё же перебарываю нежелание, то практически сразу выблёвываю всё, что успел напихать в себя. Тётя Галатея очень старается, готовя настоящие кулинарные шедевры, но всё напрасно.
Слабость, голод, боль — жить стало хуже, жить стало грустней…
— Ох… — тяжко вздохнул
