Современный политик: охота на власть - Рифат Шайхутдинов

Расширение степени свободы человечества

Поскольку схематизм свободы закреплен в способах самоорганизации людей, то его реализация приводит к тому, что человечество на протяжении своей истории получает все большую степень свободы. Конечно, можно заметить сдвижки в обществе и в обратном направлении, то есть в сторону контроля, организации и ограничения свободы, что необходимо для повышения способности к мобилизации общества — к примеру, в случае атаки агрессора или для реализации новых великих свершений. Но после этого принцип свободы порождает обратную реакцию, то есть сдвижку к еще большей свободе и независимости, что в целом означает, что в обществе степень свободы увеличивается.

Примером реализации принципа свободы может являться американское общество. В нем был провозглашен и в значительной степени реализован приоритет свободы. Тем самым обществу был задан большой динамизм развития: американцы быстро освобождались от прежних систем норм (сначала феодальных, а потом норм раннего капитализма). Вопрос здесь не столько в провозглашении принципа свободы (это сделали довольно много других стран), сколько в том, что американцам действительно в значительной степени удалось его реализовать. Довольно интересный парадокс зафиксировал Фукуяма в своей работе «Великий разрыв» (4): в испаноговорящих странах Латинской Америки, несмотря на схожесть условий и копирование американской конституции и системы законодательства, не получилось такого же быстроразвивающегося общества, как в США. Проблема состояла в том, что, хотя аналогичные законы и были приняты, но социальная структура и система власти в испаноговорящем мире не предполагает действия принципа внутренней свободы. Люди там не борются за свою свободу. В США же принцип свободы не просто провозглашен: он является принципом жизни.

Способности людей, живущих в условиях свободы

Процесс расширения свободы в обществе ограничен теми требованиями, которые накладываются на людей, способных жить в условиях свободы.

Во-первых, степень свободы увеличивается в той степени, в которой в появляющихся зонах свободы люди способны нести ответственность за свои поступки и действия, отвечать за них не формально, а сознательно. К примеру, раб не отвечает за последствия своих поступков — за них отвечает его господин; свободный же человек сам несет ответственность за свои поступки. Это требование довольно сильное, поскольку предполагает достаточно высокую степень развитости интеллекта, этики людей, их способностей и возможностей. В этом смысле зоны свободы формируются людьми в той степени, в которой они могут нечто делать сами.

Во-вторых, расширение свободы для людей предполагает определенную их квалификацию. В этом смысле свободными становятся те люди, которые достаточно квалифицированы и подготовлены для того, чтобы самостоятельно организовать собственную деятельность, и которые не будут нуждаться в разного рода внешних вспомогательных конструкциях (институты, организации, государство и пр.).

В-третьих, появление новых зон свободы предполагает высокие способности людей к самоорганизации и внутренней организации людей. Речь здесь идет об умении людей выстраивать отношения и организации для разрешения собственных проблем (при этом не прибегая к ограничению свободы других). Появление зон свободы связано с тем, что люди начинают все более осваивать себя и свою природу.

Свободные люди

Ряд категорий людей не могут быть теми, кто они есть, не будучи свободными. Свобода есть условие их существования.

Свободными людьми являются, во-первых, люди, которые действительно стоят у власти (а не являются высшими чиновниками). Люди власти способны делать то, что считают нужным, невзирая на внешние обстоятельства. Во-вторых, свободными являются люди, которые стали кумирами: общество позволяет им быть свободными, поступать, как им вздумается, невзирая на внешние обстоятельства. В-третьих, это люди, достигшие некоторого совершенства в тех или иных областях, — они в этом смысле являются носителями образцов культуры[224] и могут их менять. Иными словами, максимальная свобода достигается тогда, когда люди выходят на границы известного: границы существующей культуры, границы власти, границы социальной организации и пр. В этом смысле расширение свободы тесно связано с процессами освоения человечеством самого себя, своего социального, культурного, властного устройства.

Освоение природы власти, появление таких способностей и возможностей, за счет которых мы можем власть изменять, модернизировать и переорганизовывать (чему и посвящена данная книга), в этом смысле означает фиксацию новой зоны свободы.

Свобода в России

Важно отметить, что свобода не присутствует в качестве базовой трансценденции власти[225] в России. Понятие свободы в этом смысле не присуще российской жизни. Вместо свободы в России есть понятие воли и ограничивающей ее справедливости: если в других обществах воля ограничивается наличием других людей (что и фиксируется понятием свободы, а именно — невозможностью причинить им вред в результате своих действий или нарушить их свободы), то в России ограничением воли служит справедливость.

В России люди в большинстве своем не готовы умирать за некоторую абстрактную свободу. Другое дело — ради справедливости, а также — ради реализации некоторой высшей идеи: как показывает российская история, ради такого люди готовы истребить полстраны, а остальные полстраны закабалить.

К понятию справедливости

Этимологически русское слово «справедливость» с очевидностью восходит к словам «правда», «праведность». В европейских языках соответствующие слова указывают на происхождение от латинского слова justitia ~ «юстиция», которое свидетельствует (как и греческое dikaios) о его связи с юридическим законом. Но и на Руси слово «правда» означало также установленный закон (ср. «Русская Правда»).

В словаре Даля «справедливость» также приравнивается к слову «правда», однако в значении «правосудие». «Справедливый»: «правильный», «сделанный законно», «по правде», «по совести», «по правоте».

История обсуждения понятия «справедливость»

СЕГОДНЯ ПОНЯТИЕ справедливости используется в нескольких смыслах: это и справедливость в отношениях между людьми, и справедливость некоторого порядка (тогда говорят об экономической справедливости, о социальной справедливости, даже об исторической справедливости). В некоторых случаях справедливость является предметом регулирования в законодательном порядке: в основном это относится к обеспечению честности выборов или предоставлению возможности излагать свою позицию.

Однако закон может обеспечить справедливость лишь в очень редких, вырожденных случаях. Как правило, картина наблюдается обратная: справедливость обеспечивает саму возможность законности, поскольку она проявляется там и в тех ситуациях, когда другие регулятивы отсутствуют.

Это первым заметил еще Аристотель, назвавший справедливость добродетелью особого рода: она — «величайшая из добродетелей», «совершенная добродетель». Справедливость является регулятивом других добродетелей.

Аристотель различил два вида справедливости — распределительная и уравнивающая. Первая связана с распределением почестей, имущества и других материальных благ между гражданами. Здесь справедливость заключается в том, чтобы ограниченное количество благ было распределено по достоинству — пропорционально заслугам. Вторая связана с обменом: справедливость призвана уравнять стороны, участвующие в обмене, и достоинство лиц не принимается во внимание.

В античные времена обсуждение справедливости было связано с обсуждением самих принципов законодательства. По Платону (диалог «Горгий»), именно законы должны обеспечить общественную справедливость. При этом Платон противопоставляет это понимание и «природной справедливости», и пониманию закона как обеспечивающего механическое воздаяние. Платон трактует «природную справедливость» так: «Это когда сильный грабит имущество слабого, лучший властвует над худшим и могущественный стоит выше немощного». С другой стороны, закон, осуществляя неумолимое воздаяние по принципу талиона, не оставляет возможности для изменения злой воли. Платон здесь защищает принцип, близкий к принципу «не судите, да не судимы будете»: «Если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы переносить», — говорит Сократ.

Христианская этика дает как будто бы тот же ответ на сократовскую дилемму: чем совершить несправедливость, предпочтительнее самому испытать ее. Однако в христианской этике справедливость, отличаемая от милосердия, сопряжена с ним: справедливость выводится из милосердия или сострадания.