Ссора с патриархом - Джованни Верга

Потом и маркизу пришлось поспешить из дома, чтобы самому проголосовать после второго приглашения. И он прошел сквозь расступившуюся толпу, почти стыдясь этого своего первого публичного акта, который вынуждал его выставляться на виду у стольких людей, не меньше, чем он сам, удивленных его появлением тут.

А вечером в его доме допоздна толпились разного рода посетители, пришедшие порадоваться победе. Они вспоминали, как было дело, нахваливали свое усердие, вертелись возле него, молча намекая: «Не забудьте о нас, когда понадобится!», «Мы старались не ради ваших прекрасных глаз!», «Мы пустились в эту авантюру не только ради вашего удовольствия!».

«Так уж устроен мир! — думал маркиз. — Все одна видимость. Меня принимают за порядочного, безупречно честного человека, потому что ничего не знают обо мне. Так уж устроен мир! Может быть, многие из них совершили что-либо еще более ужасное, и я, не зная этого, тоже ценю и уважаю их. Может, им просто не хватило смелости, дерзости, хитрости, и они волей-неволей остались уважаемыми людьми, а может, не представилось случая, и они порядочные люди по чистой случайности!»

Он чувствовал, что именно в эти минуты в нем опять пробуждается все тот же суеверный страх, все та же боязнь затаившихся где-то по углам опасностей. Ему казалось, что общение с таким множеством людей вынуждает его жить в какой-то гнетущей атмосфере, в которой он не в силах дышать свободно. Он не мог дождаться часа, когда избавится наконец от их внимания и вернется в Марджителло. Работы там были приостановлены: не слишком доверяя инженеру, он сам хотел наблюдать за ними. Вот-вот должны были прибыть прессы для отжима винограда и оливок, бочки, бочонки, кувшины, а помещения еще были завалены строительными материалами, и кое-где еще только начинали возводить стены!

Кроме того, он спешил поскорее привести в порядок свой дом, свою жизнь; вернуться хоть ненадолго к привычному уединению; отдохнуть после стольких волнений, которые в конечном итоге не помогли ему, как он надеялся, спастись от душевных терзаний, какими он по глупости изводил себя.

Баронесса Лагоморто неодобрительно относилась к тому, что маркиз вздумал принять участие в муниципальных делах.

— Ты что воображаешь! Они же используют тебя в своих целях! Скажи, прежде они когда-нибудь обращались к тебе?

— Я всегда отказывался.

— Ты поступил бы еще лучше, если бы и сейчас не стал слушать их. Вчера Цозима говорила мне: «У него же столько дел в своем доме!» Словно боялась, бедняжка, что… Короче, когда ты наконец решишься? Я не хочу умереть, не побывав на твоей свадьбе!

— Через несколько месяцев, тетушка!

— Я уже по опыту знаю, что значат эти твои несколько месяцев. Счастье рядом, а тебе трудно руку протянуть! Почему? Не понимаю. Цозима права, подозревая…

— Я сожалею.

— Ты говоришь это как-то странно! Я тоже начинаю беспокоиться.

— Я не думал, что стройка в Марджителло будет отнимать у меня столько времени. А теперь еще эти выборы…

— А завтра еще что-нибудь!

— Ничего, тетушка! Я устал. Мне нужны покой и тишина. Вот и все! Вы же знаете, если я чем-то увлекусь…

— Вот именно!

— На днях, скорее всего в ближайшее воскресенье, мы с вами, с синьорой Муньос и Цозимой обсудим, как все подготовить. И в две или три недели… Я подумал, и мне кажется, что Цозима права: пусть все будет просто, скромно, без роскоши, без шума. Никто не сможет сказать, что я поступаю так из скупости или потому, что у меня нет денег. Свадьба — семейный праздник.

— Цозима будет очень довольна.

И он уехал в Марджителло вместе с инженером и кавалером Перголой, который, как никогда раньше, неотступно следовал за ним. Надо было ковать железо, пока оно горячо, и не терять выгоды, которую давала крупная победа, одержанная на выборах.

— Наши «друзья» просто ошарашены, но вовсю обхаживают супрефекта и депутата, чтобы выбор мэра пал на кого-нибудь из них.

— Я же не могу сам себя назначить мэром! — раздраженно ответил маркиз.

— Если мы позволим им интриговать, если не напомним о себе!.. Всего лишь один визит к супрефекту…

— А кто он такой, этот синьор, чтобы я наносил ему визиты?

— Не имеет значения. Это правительственный чиновник, и для него будет великой честью, если маркиз Роккавердина засвидетельствует ему свое почтение.

— Оставим до поры до времени этот разговор. Смотрите, все вокруг похоже на цветущий сад!

Необъятный зеленый простор, тысячи оттенков зеленого цвета — от нежного до густого, казавшегося почти черным, торжество, буйство растительности даже на самых неблагодатных землях, где прежде никогда не росло ни травинки!

По обе стороны дороги тянулась как бы сплошная изгородь из великолепных желтых, красных, белых, голубых цветов, возвышавшихся на длиннейших стеблях над изумрудной листвой, словно умелая рука садовника позаботилась о том, чтобы слить их краски и оттенки в необычайно выразительный узор. И это были дикорастущие, не имеющие названий цветы. Они переплетались между собой, теснили друг друга, не оставляя ни малейшего свободного пространства, и ослепительно сверкали, Словно улыбаясь живительным лучам солнца.

А всходы! Бескрайний зеленый бархатный ковер был усыпан алыми цветами маков, расцвечен тонкой вышивкой голубых и сиреневых ирисов. С одной стороны преобладали маки — огромные кровавые пятна, а с другой — нежные серебристо-голубые цветы льна покрывали полоски и квадраты земли, И повсюду мириады бабочек, которые носились друг за другом, трепеща крыльями, крохотные и огромные, самых разнообразных окрасок и форм, каких никто никогда не видывал, каких никогда еще на памяти человека не вылуплялось в таком количестве из куколок и коконов!

Запряженные в коляску мулы бежали весело, и стаи голубей из Марджителло, встреченные у поворота на проселочную дорогу, часто взмахивая крыльями, повернули назад, к дому, словно спешили сообщить о прибытии хозяина.

22

Уже прибыли машины и появились мастера, которые должны были собрать и установить их. И опять здание в Марджителло еще больше, чем прежде, стало походить на склад: бондари клепали бочки, бочонки и чаны для сусла; одна за другой подъезжали повозки — на каждой вместительный кувшин для масла, и подсобные рабочие вместе с крестьянами, обвязав сосуды веревками, переносили их в готовый уже «склад» с цементным полом, гладким и углубленным в центре, где «мертвец» — зарытый по самое горло в землю кувшин — подставлял свой черный рот, чтобы собрать масло, если вдруг треснет какой-нибудь сосуд.

Со всех сторон неслись крики и ругань. И над всем этим гамом властвовал громовой голос маркиза, который распоряжался, бранился и сыпал проклятия, отчего у всех голова шла кругом. Понадобилось еще не меньше недели, чтобы все привести в полный порядок.

И вот настал день, когда прессы для отжима винограда с огромными стальными винтами и гайками, сверкавшими как будто отлитые из серебра, заняли свое место напротив маленьких красивых прессов для выжимания масла из оливок; кувшины вокруг поблескивали своими выпяченными лакированными животами; бочки с торчащими кранами и затычками, поднятые на подставки из тесаного камня, выстроились по ранжиру — от самой большой до самых маленьких бочонков.

— Словно курица с выводком! — восхищенно воскликнул управляющий.

Сравнение понравилось маркизу, и он передал его инженеру.

Когда был наведен полный порядок и огромные помещения, освобожденные от ненужных вещей, стали казаться шире, светлее, будто церковь, где впору служить мессу — еще одно сравнение управляющего (главный алтарь — самая большая бочка, и он охотно отслужил бы мессу, чтобы она наполнилась подлинной кровью Христовой!), акционеров аграрного общества пригласили на торжественный обед по случаю окончания строительства, и за столом, поставленным между прессами для отжима винограда и прессами для выжимки масла из оливок, не оказалось только кузена Перголы, у которого из-за громких перебранок на выборах воспалились гланды, как это у него нередко бывало.

День этот принес маркизу огромнейшее удовлетворение: под аплодисменты и поздравительные тосты сотрапезников он окрестил самую большую бочку именем Цозимы.

— А вот этой, что рядом с ней, — сказал нотариус Мацца, — мы дадим имя святого Джуранни, покровителя вина, дабы он повторил свое чудо и все бочки постоянно были полными, как та, под которой убийцы похоронили его, надеясь скрыть преступление. Чем больше из нее брали, тем больше из нее лилось вина. Да еще какого вина! Как это было? Однажды матушка святого Джуранни заприметила, что молодой еще, зеленый, покрытый листьями побег виноградной лозы, выросший возле бочки, добрался до самой затычки и проник внутрь. Она велела раскопать землю в том месте, где он рос, и там оказалось нетленное еще тело ее сына… Но бочка уже больше не давала вина!.. Надо убить какого-нибудь святого, дорогой маркиз, — со смехом заключил нотариус, — и закопать его здесь!