Не был, не состоял, не привлекался - Михаил Бейлин

– Сколько лет, сколько зим! – восклицает прямой и массивный старик. У него басок, с повелевающими нотками. Вероятно, главный в своей семье.

Другой сгорблен. Позвоночник согнулся, будто вопросительный знак. Взор замкнут. Вероятно, у него что-то неотступно побаливает внутри, выключает внимание от происходящего вокруг. Знакомый голос выводит его из оцепенения, он поднимает голову, не разгибая скованной спины. Вдруг глаза его оказываются голубыми с молодым блеском. Неожиданно.

– Да, вот уж я, по хозяйству, в магазин, – указывая на хозяйственную сумку, говорит он немного виновато. И всем видом старается дать понять, что он бодр, как в те годы, когда я его не замечал. А если увял и согнут – это как бы понарошку, а на самом деле такой, как всегда, наперекор времени.

И мне, быть может, невпопад, вспоминаются слова песни: «Мы кузнецы / И дух наш молод / Куем мы счастия ключи…». Ковали, ковали… Всю жизнь.

Однажды я вообразил себя автомобильчиком. Качу себе по свободному шоссе, ни быстро и ни медленно, никто не мешает. Позади остались перекрестки, светофоры, машины, пешеходы… По сторонам приятный пейзаж – рощи, лужайки, поля. Солнышко ласково светит, свежий легкий ветерок. Дыши и радуйся. Взглянул на приборную панель. Так и знал – бензина осталось совсем немного. Вспомнил вопрос вождя знаменитому летчику, когда тот собрался лететь через Северный полюс в Америку: «А бензина хватит?». Самолет, наверно, жег не бензин, а керосин… Впрочем, какая разница. Всегда есть сомнение – хватит ли бензина. Быстрее ехать уже очень нелегко. Моторчик поизносился. Да и остальные агрегаты уже, увы… Были в прошлом ремонты. Капитальные и текущие. А в остальном все-таки хорошо. Порой даже просто отлично. Замигал предупредительный сигнал. Бензина осталось совсем немного. Хорошо, если прибор неточен и показывает, что бензина меньше чем на самом деле. А если на самом деле вовсе меньше? И начинает казаться, что пейзаж по сторонам не такой уж радостный, что лучше бы солнышко светило поярче, а не пряталось за облаками. Наверно было бы веселее, если бы все-таки иногда встречались другие машины и пешеходы.

Мало новых впечатлений и остается вспоминать прошлые мгновенья. Да, были сложности, были огорчения, но совсем не думалось о том, что может не хватить бензина, и так приятно было иногда мчаться с большой скоростью, так чтобы ветер свистел, и на душе становилось весело.

Бензин убывает, а по дороге ни одной заправочной станции. Нет, и не предвидится. И моторчик чихает время от времени.

Я перестал воображать себя автомобильчиком и решил, нечего думать о бензине, все равно надо ехать, не снижая скорости до момента, когда приборчик просигналит: «Приехали!».

Восемнадцать ступенек вверх по лестнице. Слева перила. В конце они загибаются к двери нашей квартиры. Лестница пройдена. Площадка. Еще одна ступенька перед дверью. Я звоню, но никто не отвечает. Я поднимаюсь на ступеньку перед дверью и сажусь на перила. У меня нет ключа, мне мало лет и доверять мне ключ нельзя. Я сижу и жду маму. Может быть, она скоро придет, а может быть, и не очень скоро. Наверно пошла в магазин, покупать продукты. Возвращаться во двор, где я гулял, неохота. Двор – колодец между высокими домами, пыльный серый асфальт. Он невелик, но играть в лапту можно.

Можно играть в классы и другие незамысловатые игры. Еще можно прыгать через веревочку. Мальчишки постарше играют в расшибалку или пристеночек, такие игры с мелкими монетами. Иногда дворник дает счастливчику резиновый шланг, ребята его называют кишкой, полить асфальт. Через минуту другую счастливчик окатывает струей воды других ребят, они визжат, дворник ругается, или делает вид, что сердится. Получив удовольствие, счастливчик удирает. Часто просто нечем заняться, и тогда двор становится противным, а помойка, кирпичное сооруженьице под железной крышей, противно воняет. На стене дома во дворе висит доска. Половина красная, другая – черная. На красной половине фамилии тех, кто исправно платит за квартиру, на черной фамилии должников. В нашем подъезде на стене справа от лестницы тоже висит доска. На ней написаны номера квартир и фамилии ответственных съемщиков. Фамилии обыкновенные, но одна непонятная – Болдано. И никто, наверно, не знает и не может мне объяснить, что это значит. А я и не спрашиваю.

В основания лестничных ступенек вмурованы желтые металлические колечки. Латунные, а может быть, медные. Когда-то давно на лестнице лежала ковровая дорожка, а продетые в колечки стержни прижимали ее. А теперь ступени голые, из какого-то желтого камня. Потертые. Все это знакомо мне до мелочей и неинтересно. И я скучаю. Скучаю и думаю, что вот придет мама, откроет дверь, и мы войдем в квартиру, я чем-нибудь займусь. Потом, через неделю или, может быть, раньше или позже, наступит другой день, и я опять буду сидеть на перилах и ждать маму. От этих мыслей мне нисколечко не становится весело.

Десятки лет прожил я в этой квартире, потом переехал. Пролетело еще много лет и как-то, случайно, проходя мимо, я заглянул в подъезд. Дверь моей бывшей квартиры оказалась другой, железной, запертой наглухо.

Прошла жизнь. Довольно долгая. Были разные занятия. Интересные и неинтересные. Были ожидания. Что-то сбывалось, что-то не сбывалось. Случались дни радостные и печальные. Латинское предупреждение «мементо мори» (помни о смерти) приобрело прямой смысл. Мамы давно нет в живых. Никто не придет и не откроет дверь. Понятнее стала поговорка: все из рук валится. А мысли все чаще бегут в прошлое. Все проходит. Это ужасно, но не очень.

Я очень долго не заходил в универсальные магазины. Да и вообще в магазины, можно сказать. Сиднем сидел на даче, жена привозила продукты, готовила. Одна машинка стирала белье, другая мыла посуду, а я развлекался, забивая гвозди, иногда пилил или строгал электроинструментами, передвигал мебель, слушал радио, выбирая не слишком ангажированные радиостанции, посматривал телевизор, не слишком возмущаясь, но часто с презрением. Читал разное, играл в шахматы с умной машинкой. Шахматы удивительно помогают забывать обо всем на свете. Даже забываешь, что хочется есть, когда обед еще не скоро. Иногда что-то сочинял, тыкая пальцами в клавиши пишущей машинки, а позже компьютера. Гулял, по утрам регулярно делал зарядку. Одним словом, коптил небо.

Я знал, что построены и строятся супермаркеты, мегамаркеты, гипермаркеты и тому подобные цветки нефтяного бума. Однако, когда я попал с супругой в новый шикарный и неправдоподобно для наших географических широт начисто вылизанный грандиозный магазин, прокатился по этажам на роскошном эскалаторе, с которого не хочется сходить (додумались даже до подогрева поручней!) и на каждом этаже узрел бесконечное разнообразие красиво выставленных вещей, то невольно подумал – а зачем такая никчемная красота? Такая прорва труда затрачена на создание бесчисленных форм разных бесполезных безделушек. И все эти изощрения направлены не на решение простых и необходимых задач, а для того чтобы покупатель получил удовольствие на манер пещерного человека, когда тот рисовал на стенах пещеры или разрисовывал свое тело. И снова я вспомнил слова одного литературного героя: никчемная красота – воображение идиота! Вот если бы весь труд, затраченный, на мой взгляд, понапрасну, был обращен на простые жизненно необходимые цели… Мысль рациональная, но никому не нужная, и почти для всех смешная.