Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

В общем-то баррикада у ворот мало что изменила в ситуации. Войска, в сопровождении бунтовщиков, под их крики, призывы и угрозы, вошли на завод через другие ворота. По некоторым воспоминаниям, бронетранспортер просто сделал пролом в стене. В него и прошли солдаты. Попытки остановить военнослужащих, преградить им путь уже на внутренней территории казались толпе успешными. Внешне все это вообще производило впечатление настоящего сражения: перевернутые машины, баррикада и т. д. В действительности же «заложников» из заводоуправления все-таки вывели. После этого войска покинули «поле боя», оставив толпу в прекрасном боевом настроении, полной опьяняющей уверенности в собственных силах.

Завершающий этап «сражения» с войсками в описании КГБ выглядел так: «На один из бронетранспортеров беспрепятственно влез один из преступников и призывал продолжать беспорядки, а солдат — присоединяться к ним. После этого под свист, выкрики и насмешки толпы машины с солдатами развернулись и уехали обратно.

На площади началось сборище. Выступавшие предлагали продолжать волынку, не расходиться, выделить делегацию к органам власти, которая предъявила бы требования о снижении цен на мясо, мясопродукты и масло и о повышении зарплаты.

Беспорядки все время продолжались. Посланную на завод для выяснения обстановки военную автомашину с рацией толпа перевернула, при этом у одного из солдат была сломана рука.

Через некоторое время к месту сборища вновь было направлено усиленное воинское подразделение, которое толпой было окружено, а затем под свист и хулиганские выкрики отправлено обратно.

Сборища и бесчинства возле завода продолжались. Наиболее активные участники беспорядков призывали направить делегации на другие заводы города с призывом прекратить работу»[640].

Фактически после перерыва на «изгнание» войск стихийный митинг у козырька пешеходного перехода продолжился. Суть выступлений не изменилась, программа дальнейших действий была уже многократно озвучена — у нее не было конкретного автора. По устным воспоминаниям, собранным И.Мардарь, когда стало темнеть «из портретов Хрущева, изъятых из кабинета заводоуправления, был устроен большой костер. Очевидцы митинга рассказывают, что выступающих было много. Запомнился мужчина, со словами: «Я, пользуясь темнотой, хочу сказать, что не желаю состоять в такой партии» и разорвал свой партийный билет»[641]. Скорее всего история о сожженном партбилете всего лишь красивая легенда. Подтверждений в других источниках найти не удалось. Продолжавшееся «осквернение» портретов Хрущева — действительный факт[642], но, по всей вероятности, тоже разукрашенный молвой. Я, например, совсем не уверен, что в здании заводоуправления было достаточно портретов Хрущева даже для маленького, не говоря уже большом костре.

«Поход» Сергея Сотникова на газораспределительную станцию и электродный завод

Прокурор Шубин в своей предварительной справке о волнениях в Новочеркасске попытался придать событиям более логичный и целенаправленный характер, чем это было на самом деле. По его мнению, на стихийном митинге «было принято решение продолжать забастовку, послать делегации на другие заводы и утром 2 июня организованным порядком идти в город, к горкому партии, с предъявлением своих требований»1. Все это, конечно, сильное преувеличение. Действительно установленным фактом можно считать только то, что один из «аранжировщиков» волнений, Сергей Сотников, сумел не только «озвучить» спонтанные желания толпы, сформулировать «программу» (распространить забастовку на другие предприятия города), но и попытался организовать выполнение этой программы.

В обвинительном заключении по делу № 22 действия Сотникова вечером 1 июня описаны подробно и очень предвзято:

«Сотников организовал группу хулиганов (150 человек, организовать которых за полчаса не удалось бы никому. — В. К.), во главе которой отправился к газораспределительной станции. Там они ворвались в операторскую и под угрозой расправы потребовали от оператора Федорова отключить подачу газа на промышленные предприятия города. При этом Сотников лично проверил, перекрыты ли вентиля подачи газа».

С газораспределительной группа отправилась на электродный завод. Как показал один из свидетелей, «группа хулиганов бегала по цеху со свистом и криками «кончай работу»«. Они подходили к станкам, требовали прекратить работу, самовольно выключали электродвигатели. Бунтовщики ворвались в насосно-аккумуляторную станцию электродного завода, окружили машиниста Вьюненко и потребовали поддержать забастовку. Лишь после ответной угрозы машиниста (взорву станцию вместе с вами) толпа разбежалась1.

Итак, героические усилия Сотникова поднять на забастовку электродный завод натолкнулись на столь же героическое сопротивление идейного противника бунтовщиков — машиниста Вьюненко, который в одиночку сумел переломить ситуацию и даже обратить не очень уверенных в собственных силах забастовщиков в бегство. Проблема властей заключалась в том, что на их стороне практически не было таких «сознательных рабочих», способных по идейным соображениям противостоять забастовочной стихии. А большинство из тех, кто выступал на стороне власти (например, дружинники, коммунисты и комсомольцы, пытавшиеся днем отправить остановленный пассажирский поезд или посланные к месту волнений солдаты и офицеры), по всей вероятности, внутренне признавали обоснованность протеста рабочих. Не удивительно, что, например, оператор газораспределительной станции Николай Федоров так и не дал следствию уличающих показаний против забастовщиков и показал, «что опознать кого-либо из числа хулиганов он затрудняется»2. Люди, подобные Федорову, вероятно, в глубине души сочувствовали рабочему протесту, хотя и не принимали экстремистских форм его выражения. Но ведь других форм у рабочих НЭВЗ просто не было, ибо эти «другие формы» предполагали уже наличие (или хотя бы ростки) альтернативной рабочей организации, подобной, например, польской «Солидарности».

«Поход» Сергея Сотникова закончился неудачей, а сам он за свой героический порыв заплатил жизнью. Жестокий расстрельный приговор был явно неадекватен содеянному. По информации И.Мардарь, были и другие группы агитаторов, направившиеся на крупнейшие предприятия города. «Их встречали там по разному. — Пишет И.Мардарь, — Кто-то присоединялся, кто-то воспринял призывы рабочих НЭВЗ с опасением и недоверием. Были случаи, когда делегации просто прогоняли из цехов»[643]. Скажем прямо, толпа из 150 человек, во главе которой шел Сергей Сотников, совсем не походила на «делегацию», скорее уж на боевую группу, если бы в ней существовали хотя бы зачатки организованности. Что же касается других «делегаций», то вся их деятельность развернулась лишь на следующий день — 2 июня. А 1 июня агитация свелась к тем нескольким описанным выше эпизодам, когда отдельные рабочие приходили на другие заводы и рассказывали товарищам о забастовке на НЭВЗ. Некоторые, действительно, призывали поддержать товарищей, но в первый день эта примитивная «агитация» в основном оставалась уделом энтузиастов-одиночек.

Ночь с 1 на 2 июня. Ввод танков. Листовка электромонтажника Жарова

Как следует из докладной Ивашутина, «скопление людей на электровозостроительном заводе продолжалось до глубокой ночи, пока на его территорию не были введены войска… Хулиганы нападали на танки, портили приборы, забрасывали камнями, в результате чего некоторые танкисты были ранены»[644]. Полной картины ночных событий следствию восстановить не удалось. В обвинительное заключение попали яркие, но случайные эпизоды ночных событий. В темноте сотрудникам КГБ и милиции трудно было опознавать «зачинщиков», а потенциальные свидетели — здравомыслящие зеваки предпочли провести ночь дома в своих постелях, а не рядом с ревущими танками и опасными бунтарями и хулиганами.

Среди людей, попытавшихся вмешаться в ход событий в ночь с 1 на 2 июня и выразить свое отношение к вводу танков, оказался 36-летний тракторист электродного завода Григорий Катков (отец двоих детей, с пятиклассным образованием, ранее несудимый). По скромный меркам своего окружения он был человеком очень богатым. У него и у жены была хорошая зарплата, вместе с братом Григорий владел половиной большого каменного особняка, а была еще и автомашина «Москвич-401», которую Катков собирался заменить на новую «Волгу» (стоял в очереди). Он был немного брюзга, любил пожаловаться на жизнь и свое материальное положение. Коллег по работе его жалобы на бедность, вероятно, слегка раздражали. Все знали, что Катков, в отличие от многих других, живет — не бедствует. Но соседи Григория уважали, считали его тружеником, хорошим семьянином, всегда готовым прийти на помощь соседям. Двое и них вскоре после ареста Каткова не побоялись написать что-то вроде «положительной характеристики» на него. Такую же положительную характеристику, правда состоявшую всего из одной фразы («к работе относился добросовестно, замечаний по работе не имел»), дали и с места работы[645].