Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский

Это обещание есть не что иное, как «утешение человечества ввиду неизбежности смерти». Смерть не может пугать нас, поскольку небытие есть ничто. Причина боязни смерти не в ней самой, а в природе человека, в присущем ему инстинкте самосохранения. И вера в Бога – всего лишь защитная реакция стремящегося сохранить себя организма. Страх смерти – следствие того, что человек не проживает положенного срока. Из-за несправедливого общественного устройства, неправильного образа жизни люди умирают преждевременно, не достигают возраста, когда смерть становится для них естественной и желанной. Мечников вспоминает библейских патриархов, которые умирали, «насыщенные жизнью». Он высказывает уверенность, что наука, отыскивая средства продления жизни, победит страх смерти.

Мысль, что наука, улучшая организм человека, продлит сроки нашего существования, освободит нас от страха смерти и подвинет к постижению смысла жизни, вызывает страстное, насмешливое даже, неприятие Толстого: «Ну, а как же до этого жить всем?.. А что как, по вашей же науке, солнце остынет, мир кончится до полного усовершенствования человеческого организма?..»

Основной причиной преждевременного старения Мечников считает яды гнилостных бактерий, гнездящихся в толстой кишке; сама кишка, по его мнению, относится к органам, которые достались нам от предков и ныне совершенно бесполезны; она без всякого вреда может быть удалена из организма.

Дальнейшие исследования покажут, что Мечников заблуждается в этих своих посылках. Но для Толстого важны не ученые предположения и опровержения: для него здесь почти художественной силы образ несовершенства медицинской науки с ее обращенностью не к духу, а к телу.

«Думали прежде вас, г-н Мечников, и думали не такие дети по мысли, как вы, а величайшие умы мира, и решали и решили вопрос о том, как обезвредить старость и смерть, только решали этот вопрос умно, а не так, как вы: искали ответа на вопрос не в заднице, а в духовном существе человека».

Это он – в дневнике. Существо сказанного точь-в-точь совпадает с тем, что сказано им о трудности работы скульптора: «должен передать душу человека, а ему нужно лепить его задницу» (даже крепкое словцо кстати). Продолжает:

«Смерть (и старость) не страшны и не тяжелы тому, кто, установив свое отношение к Богу, живет в нем, знает, что то, что составляет его сущность, не умирает, а только изменяется… Умереть легко и хорошо, когда знаешь, за что, зачем умираешь, и самой смертью своей делаешь предназначенное себе дело…»

Их единственная встреча, 30 мая 1909 года, – этот день Мечников проводит в Ясной Поляне – не омрачена острыми спорами. Ожидая гостя, Толстой готовится «не оскорбить его неуважением к его деятельности, на которую он посвятил жизнь и которую считает очень важной». Едва познакомившись с ним, отмечает: «Он мне очень симпатичен», «приятен и как будто широк». В беседе они взаимно проясняют свои взгляды и разногласия. Сойтись им вроде бы не на чем. Толстой хочет выяснить религиозно-нравственные основы научных исследований Мечникова – и не находит их («арелигиозный» – охарактеризует его в дневнике). Мечников же видит свою задачу в том, чтобы убедить Толстого, что именно наука может привести человека к нравственному пониманию жизни, – и, понятно, тоже не преуспевает.

Но, как говаривает Лев Николаевич, – «крайности сходятся». Толстой, по воспоминаниям Мечникова, в конечном счете нашел много общего в их мировоззрениях. Но яснополянская беседа обозначила и решающую разницу их точек зрения. Идеи Мечникова основаны на первичности материального, толстовские идеи – на первичности духовного.

Общие положения. Из предисловия к статье Карпентера

Он произносит однажды огорченно и задорно: «Вот что удивительно: я всю жизнь стремился к знанию, искал и ищу его, а так называемые люди науки говорят, что я отрицаю науку; я всю жизнь занят религиозными вопросами и вне их не вижу смысла в человеческом существовании, а так называемые религиозные люди считают меня безбожником».

Наука и религия не случайно поставлены рядом: Толстой, высказываясь, отмечает не факт биографии, а связь понятий. Наука и религия, для многих, для большинства, противостоящие одна другой, более того, одна другой враждебные, пребывающие в состоянии вечной войны, по Толстому начинают, продолжают и завершают одна другую: «Науку нельзя противопоставить религии. Обе одно – просвещение».

Не забудем, что религия для Толстого прежде всего этическое, нравственное начало, постоянные поиски любовного объединения людей: «Одно для всех людей учение о том, что такое жизнь человеческая и как надо проживать ее, и есть настоящая вера». Потому-то он и зовет не искать Бога в храмах, а искать Его в себе самом. Одна из важнейших религиозных книг Толстого знаменательно названа «Царство Божие внутри вас». Сущность религии – в предвидении и указании пути, по которому должно идти человечество, чтобы установить новое, справедливое мироустройство.

Разговор о связи религии и науки, то есть, по существу, о нравственности в науке Толстой ведет в предисловии к статье английского поэта и публициста Эдуарда Карпентера «Современная наука» (статья с предисловием напечатана в мартовском номере журнала «Северный вестник» 1898 года). Читая корректуру, Лев Николаевич сокрушается, что оскорбляет, огорчает многих «добрых заблудших»: «Очевидно, 0,999 не поймут, во имя чего я осуждаю нашу науку, и будут возмущены. Надо было сделать это с большей добротой. И в этом я виноват…»

Начиная предисловие, он пишет об укоренившемся с развитием опытных наук убеждении (по-Толстому: «суеверии»), «что для блага человечества совсем не нужно распространение истинных религиозных и нравственных знаний, а нужно только изучение опытных наук, и что знание этих наук удовлетворяет всем духовным запросам человечества».

Речь, по сути, о том, что повторится несколько десятилетий спустя и останется памятным старшим поколениям как «спор физиков и лириков». Повторяемость явления предопределена размахом и скоростью движения научной мысли: увлечение новыми поражающими открытиями науки и замечательными практическими результатами, которые они приносят, возобладает над интересом к «вечным вопросам», нравственным и гуманистическим.

Толстой не отрицает успехов современной науки – тысячелетия не принесли того, что сделано за последнее столетие. Но была ли при этом наука сосредоточена на главном вопросе: как сделать жизнь человеческую добрее и счастливее. Когда же вопрос этот не поставлен, оказывается, что научные достижения приводят на практике к еще более тяжелой эксплуатации миллионов тружеников, уничтожению богатств природы, усовершенствованию орудий уничтожения людей, приумножению роскоши и разврата. В иных же случаях наука занята лишь удовлетворением «праздного любопытства»: ее выводы не только не приносят пользы людям, но никак не соотносятся с жизнью большинства живущих на земле.

Здесь, справедливо предполагает Толстой, собеседник, с которым он ведет мысленный спор, непременно вспомнит, предъявит главный козырь:

«– А медицина? Вы забываете благодетельные успехи медицины? А прививки бактерий? А теперешние операции? – восклицают, как