Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский

(Читая диалог, не упустим из виду объема знаний об электричестве и его применении в то время, когда он пишется.)

В другой главе романа сатирически изображен сам спиритический сеанс. Оказавшийся его свидетелем Стива Облонский широко отворял глаза, желая разбудить себя, если он спит, и «чувствовал, что у него в голове становится все более и более нехорошо». При первой же возможности он, «как из зараженного дома, выбежал на улицу и долго разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее в чувство».

Более чем десятью годами позже «Анны Карениной» пишется комедия «Плоды просвещения» – и здесь Толстой вновь сердито и непримиримо смеется над спиритизмом и теми, кто в него верит, над так называемыми «просвещенными» людьми – знатными господами, профессорами и кандидатами всевозможных наук.

В одном из главных действующих лиц, профессоре Кругосветове, не без оснований угадываются черты академика Бутлерова, убежденно отстаивавшего спиритизм (в рукописях профессор поначалу именуется Кутлером, Кутлеровым), а также его друга, профессора Вагнера.

После публичного чтения комедии Вагнер, лично знакомый с Толстым, пишет ему: «Мне тяжело и больно было слышать, как вы с обычным вам художественным мастерством глумились надо мной и моим покойным другом А.М.Бутлеровым». Толстой сожалеет, что огорчил, хотя и нечаянно, человека, которого любит и уважает. Он отрицает, что намеревался вывести какое-либо определенное лицо, когда сочинял комедию. И это, конечно, правда. Черточки, совпадения, даже сходство фамилии – это вешки на пути к образу. Задачей же своей он ставил вывести не какое-то определенное лицо, а некий тип: «Профессор же является, как олицетворение того беспрестанно встречающегося и комического противоречия: исповедание строгих научных приемов и самых фантастических построений и утверждений».

Толстой заканчивает письмо исключительно миролюбиво: «Я скажу, как дети: простите, это в первый и последний раз, последний раз потому, что, раз высказавшись, я уже никогда не буду впредь говорить с вами о спиритизме, а если вы не лишите меня своей дружбы и общения, буду общаться с вами теми сторонами, которые у нас согласны». Но – общение прекращается. Между покаянным началом и миролюбивым концом в письме слишком много высказано о суевериях вообще и спиритизме в частности, и высказано с толстовской ясностью и неподатливостью. Он пишет о своем отвращении к суевериям, которые, прирастая с разных сторон к истинному учению, мешают ему проникнуть в души людей. «Суеверия это те же ложки дегтя, губящие бочки меду, и их нельзя не ненавидеть или, по крайней мере, не смеяться над ними… Не могу я не ненавидеть этих суеверий».

Бесчисленные страдания и духовное существо

Путь к истине в науке – как движение к идеалу: цель никогда не может быть достигнута, главное – не останавливаться, не сбиваться с курса. Понимание относительности знания больше приближает к цели, чем самодовольное заблуждение, будто обладаешь этим знанием во всей полноте. В медицине, полагает Толстой, относительность знания выказывает себя особенно зримо. Он даже не убежден, что медицина может быть названа «опытной» наукой. При химических опытах, например, всякий раз более или менее точно воспроизводятся одинаковые условия и, таким образом, есть основания весьма точно судить о результатах. В медицине прежде бывшие условия никогда не повторяются, «хотя бы из одного того, что меняется индивидуальность больного и с нею почти если не буквально, все».

Припомним, что пишет Толстой в «Войне и мире» о болезни Наташи – прочитаем написанное до конца, не обрывая многоточием. Докторам, объясняет он, не могла быть известна ее болезнь, «как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек; ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений и страданий этих органов».

Среди любимых авторов Толстого – Блез Паскаль, французский математик, физик, мыслитель, живший в 17-м веке. Читая суждения этого «человека великого ума и великого сердца», собранные в книге «Мысли», Лев Николаевич, по его признанию, умиляется до слез, сознавая свое полное единение с ним. Из книги он выписывает мысль о бесконечности познания – доказательства Паскаль основывает как раз на возможностях медицины:

«У нас не хватает знаний, чтобы даже понять хоть только жизнь человеческого тела. Посмотрите, что нужно знать для этого: телу нужны место, время, движение, теплота, свет, пища, вода, воздух и многое другое. В природе же все так тесно связано между собою, что нельзя познать одного, не изучив другого… Жизнь тела нашего мы поймем только тогда, когда изучим все то, что нужно ему; а для этого необходимо изучить всю вселенную. Но вселенная бесконечна, и познание ее недостижимо для человека. Следовательно, мы не можем вполне уяснить себе и жизнь нашего тела».

Толстой идет дальше. Поскольку каждый человек неповторим, наше тело и, соответственно, наши болезни предлагают медицине «бесчисленные соединения и страдания».

Неизвестное – «х в степени х» – еще труднее постижимо, поскольку медицина должна быть обращена не только к физической, но в неменьшей степени к духовной, душевной жизни человека. Толстой убежден, что «едва ли не 50 %, иногда больше, иногда меньше в каждом страдании зависит от духовных причин». Эти причины могут быть, в свою очередь, устранены «духовным лечением».

Именно духовными причинами (увлечение недостойным человеком, разрушившее ее любовь к князю Андрею) вызвана тяжелая болезнь Наташи Ростовой. Между тем болеет Наташа всерьез: «она не ела, не спала, заметно худела, кашляла». Ошибка докторов, ее пользующих, в том, что они подходят к делу, что называется, с другой стороны: лечат кашель, дурной аппетит, бессонницу. Молитва приносит исцеление не потому, что чудотворна сама по себе: она помогает Наташе разобраться в душевном неустройстве, обрести надежду, подсказывает новый взгляд на жизнь. «Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастья».

Точно так же крушение любви становится причиной болезни Кити в «Анне Карениной», и на заграничном курорте, куда отправляют ее доктора, выздоровление ей приносит не медицина, а встреча с прежде незнакомой ей жизнью, сравнение своего положения с тем, что происходит в этой жизни. «Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила».

Толстой, по его словам, время от времени переживает состояние «чистки души». В «Воскресении», рассказывая о герое романа Нехлюдове,