Атаульф - Елена Хаецкая

Такие столбы везде люди нашего народа ставят у себя в селах и бургах. И вандалы ставят. И гепиды тоже. Великий ущерб терпят те, у кого такие столбы повалены — несчастьем ли, набегом ли вражеским. Ибо посредством копья, солнцем с неба метаемого, боги указывают людям, когда им сеять и когда жать. Ибо ведомо мудрым мужам, как надлежит луны считать, со столбом сверяясь.

И добавил Хродомер, что в те времена все мудры были, не в пример нынешним, за которыми если не приглядишь, так зимой пахать начнут. Один Теодобад чего стоит — по весне в поход отправился!

И долго ворчал еще Хродомер. Вспомнилось ему, как Винитар (он совсем недавно тогда уверовал в Бога Единого) мимо тех столбов ходя, как кот лесной, шипел — разве что спину не выгибал и шерсть дыбом на загривке не ставил. И то потому лишь, что не было у Винитара на загривке шерсти.

А Тарасмунд сказал, что хорошо помнит он те столбы. И дядя Агигульф сказал, что столбы помнит. И даже Гизульф сказал, что помнит, как стояли те столбы. Ибо там сейчас тоже столбы есть, но они лежат, в землю ушли и мхом заросли.

Перед тем, как в село чума пришла, разразилась гроза невиданная. И в высокий столб ударила молния, расщепив его. С того-то мгновения и начал портиться мир, сказал Хродомер. Седмицы с той грозы не прошло, как бык Агигульфа-соседа (держал тогда Агигульф, отец Фрумо, быка), в озорство войдя, загон сокрушил, на волю выскочил и оба столба повалил. И долго еще скакал, а за ним Агигульф-сосед гонялся. И хоть поклонялся Агигульф тогда уже Богу Единому, а богам отцовым не поклонялся, все же отдал он того быка старейшинам, а старейшины быка в капище свели.

Винитар же радости своей не скрывал. Говорил, что это Бог Единый своей рукой поразил «мерзкие идолища» — так он священные столбы именовал у себя храме. Но до чумы немногие слушали Винитара.

В тот год, когда сокрушены были священные столбы, пришел в наше село Князь Чума. Совсем закручинился Хродомер. Как вспомнил про столбы, так печаль охватила его сердце. Дивно хороши столбы те были, когда стояли. Украшены на радость богам и людям. И польза была от них великая. И гнев богов ясно по ним читался. Ибо если в свой день не посылало солнце луч свой на столбы, то понимали люди: гневается на них то божество, которое не пожелало с ними разговаривать.

Ульф же сказал тут, что когда в вандальском селе жил, видел там не два столба, а четыре. Два еще дедовские были, старинные, а два — новые. И по-разному те столбы показывали, отчего немало споров и склок в селе вандальском чинилось. Все оттого, что старый столб глубже в землю ушел.

Когда Ульф сказал про то Вильзису, отцу Велемуда, то чуть не съел его старый Вильзис, так прогневался.

Хродомер, про вандалов услышав, бранился долго. И Ульфу досталось: как он мог с вандалами трех готских героев сравнивать, что бесстрашно выступили в путь и село основали на месте священном! Слыхал он, Хродомер, что у вандалов вообще так заведено: приходит жрец, ставит друг против друга двух вандальских старейшин и смотрит, как они друг на друга тень отбрасывают. Так вот и выбирают время для сева. Низкорослый старейшина попадется, так вообще по снегу рыхлить начинают. Про то Хродомеру еще Аларих рассказывал, а Алариху — отец его Ариарих. И все готские воины про то знают. А коли Ульф про то не знает, так то его, Ульфа, скорбь.

И незачем Ульфу его, Хродомера, учить. Мал еще Ульф — учить его, Хродомера. А коли Ульф среди вандалов терся и мудрость среди них какую-то отыскал — то лишь о глупости ульфовой говорит.

Помнит Хродомер, как кровавыми слезами умылся Рагнарис, когда вздумал в первый раз Ульфа, сынка своего, к сохе приставить. Едва сохи не лишился. Так усердствовал Ульф, где не надо, что чуть пашню из сердца земли не вырвал. Наслушался, видать, рассказов, как в былые времена герои у врагов своих голыми руками легкие из груди вырывали.

Зато в те времена, когда Хродомер с Рагнарисом да с Сейей хозяйствовали, такого не случалось. Не припомнит Хродомер, чтобы во время пахоты пытались по дури своей до хеля пробороздиться да в хель провалиться. А вот Ульф пытался, видать. Да по Ульфу заметно, что рано или поздно, а своего достигнет и быть ему в хеле, если не угомонится.

И долго не мог успокоиться Хродомер, все бранился, в непотребствах и озорствах Ульфа уличая. А что непотребства и озорства те старше меня и даже Гизульфа были — о том позабыл Хродомер. Еле успокоили Хродомера, пива ему поднесли.

И продолжил сагу свою Хродомер. В те времена, когда мир молод был и еще далеко было до порчи мира, все иначе было. И сыновья почтительны были, а мужи — рачительны, на поле боя неистовы, в хозяйстве же трезвы да расчетливы. И оттого все у них спорилось.

И столь рачительны хозяева в те, прежние времена были, сказал Хродомер, что все у них в руках так и горело: не только дома сумели поставить, но и новь поднять, так что были к зиме с хлебом. Вот каковы были.

А Сейя — тот настолько рачителен был, что не только урожай собрал, но и двух сынов еще родил, близнецов, Авива и Арбогаста. Друг за другом из лона матери вышли, но друг на друга были не похожи. Авив с медведем обличьем был схож, а Арбогаст — с волком. Так Сейя говорил, сынами новорожденными гордясь.

Чтобы от Сейи не отстать, Рагнарис тоже сына зачал по весне. И летом носила жена его Мидьо ребенка, поэтому от Мидьо пользы было мало. Двух лун не прошло с того дня, как солнце на лето поворачивает — и родился у Рагнариса второй сын, Тарасмунд. И жив остался, ибо сытно было в новом селе, не в пример первому году.

Так, соревнуясь, родили детей в новом селе Рагнарис и Сейя.

Зато Хродомеру в охотничьем промысле равных не было. Первым был он и на охоте, и на рыбалке — за рыбой на озеро ходил, страха не ведая. И неизменно удача была с Хродомером.

Хродомер и зимой охотничьего дела не бросал и часто возвращался то с оленем подстреленным, то с лисой. Рагнарис лис не ел, говорил, не вандал, чтобы лисичьим мясом питаться. А он, Хродомер, иной раз ел. В мех лисий все село одел.

По свежему снегу заметил как-то в лесу Хродомер следы. И не понравились ему эти следы. Ибо бродил кто-то вокруг села, но в село не заходил, а всякий раз поворачивал обратно в лес. Понятное дело, многим в округе ведомо было, что герои свое село на берегу поставили и жили в первозданной свирепости, по завещанию богов и в силу клятвы, Алариху данной во время памятного пира на берегу. Потому в село за безделкой просто так не ходили. Особенно зимой, когда лютость в героях возрастает от бескормицы.

Но те следы в лес уходили и в чащобе терялись, а к жилью человеческому или к дороге не вели.

Постоял над следами Хродомер, поразмыслил, после же снял след и в село его принес. Возле дома своего на снег возложил и стал прочих старейшин звать, чтобы все они на след поглядели и подумали — что бы он мог означать.

Посмотрел Сейя и сказал:

— Гепид.

И Фредегаст, сын Сейи, посмотрел и тоже сказал:

— Да, это гепид.

Вутерих же долго в след всматривался, и нюхал его, чуть не лизал; после же сказал:

— Вождь гепидский.

Сейя, от глупости сыновней освирепев, как был, в рукавице с маху по шее его съездил. И сказал Вутерих, шею потирая:

— Нет, то и впрямь гепид был.

Рагнарис же согласился с ним:

— Воистину гепид. Уж больно след большой.

А Хродомер сказал Рагнарису:

— Нет, это не гепид. Это Арбр вокруг села ходит, тебя, Рагнариса, убить ищет.

Но повторил Рагнарис упрямо:

— Нет же; вовсе нет. Это гепида след.

Однако лицом Рагнарис помрачнел и с той поры смурен был. И ходить стал с оглядкой.

Когда уже снег сошел, однажды утром увидел Рагнарис, что к косяку дверному белка весенняя, облезлая стрелой пригвождена. А хвоста у белки той не было.

И без того знал Рагнарис, что прав был Хродомер, когда остерегал его насчет Арбра. Тут же и вовсе замрачнел.

Два дня дома сидел Рагнарис, думал и с богами разговаривал. На третий день пошел Рагнарис к Хродомеру и так спросил: нравится ли тебе, Хродомер, жена моя Мидьо? Хродомер отвечал, что Мидьо женщина домовитая и собою не уродливая, а лоно у нее плодовитое — так чему тут не нравиться? Так осторожно сказал Хродомер, ибо не ведал еще, что на уме у Рагнариса, друга его.

Рагнарис же в огонь глядел и молчал.

И спросил Хродомер: ужели все силы свои растратил Рагнарис в потехах воинских, что Мидьо послала его к другу за просьбой подобной? Хлопнул друга своего по плечу и так молвил: ради дружбы их великой все сделает и в тайне сохранит. И поначалу ничего не потребует, а когда семь лет минет — пусть отдаст ему Рагнарис за услугу эту десятую долю урожая. И если дитя зачато будет, пусть это будет дитя Рагнариса.

На то Рагнарис только одно и сказал: мол, жениться тебе пора, Хродомер. Но только попросил не жениться до той поры, покуда он, Рагнарис, дела одного не уладит. В лес Рагнарис собрался — Арбра искать. И если одна луна минет с тех пор, а он, Рагнарис, еще не вернется, то взял бы Хродомер себе в жены жену его Мидьо.