Осенние дали - Виктор Федорович Авдеев

берез, похожие на смутные лесные просветы. Ему все казалось, что под ветвями кто-то притаился и вот-вот выскочит наперерез, гаркнет: «Стой!» Чтобы лучше слышать, Зонин отогнул меховой воротник куртки. Сухой шелест листвы то и дело заставлял его вздрагивать, оглядываться: никто не бежит сзади? Тучи то затягивали месяц, и тогда над лесом оставалось лишь тусклое желтоватое пятно, то он вновь прорезался — далекий, безучастный ко всему. Тучи ползли низко.

Чтобы рассеяться, Зонин опять, как и в поле, решил поразмышлять о чем-нибудь приятном. На чем он тогда остановился? Ведь об интересном, хорошем думал. А все проклятая сосна — перепугала. О чем же? Как соберет деньги на телевизор? Нет. Что меньшая дочка стала разговаривать? Тоже нет. Ага, вспомнил. О своей работе. Как ему было не пойти сразу, когда корова может сдохнуть? Если бы еще какой другой завфермой вызывал, а не Агеев. Этот не болтун, зря слова не скажет. Да теперь Зонин сам увидит, что там с Зинкой.

Удивятся небось и Агеев, и Зинкина доярка из «Восхода», что он так быстро появился. Ждут-то, поди, с нетерпением, все время выглядывают. Да, он не районный ветврач Гуркин, тот тяжел на подъем. А что? И он, Зонин, вполне может стать врачом! Вон алексинский фельдшер учится заочно, панюхинский тоже, сейчас многие берутся за повышение квалификации. Еще со временем и в профессора выдвинется, как Фиолетов, который им читал на курсах лекцию о борьбе с яловостью.

Отмеривая шаг за шагом, Зонин попытался представить себя в роли авторитетного акушера-гинеколога, но эти мечты не доставили ему обычной сладости. Уши его, против воли, ловили малейший шум ветвей, глаза старались пронзить темноту, разглядеть, что впереди — на шпалах, что сбоку — на откосе у леса.

Он был один, совсем один в огромном темном и таинственном мире, с глазу на глаз с неприятной, подстерегающей опасностью. Может быть, именно вот эти шаги, которые он сейчас так торопится делать, и ведут к гибели? Дорогу перегородит ражий детина, дубинка свалит его, Зонина, с ног, а там разденут, ограбят… Слабо шумел ветер, глухо отзывались вершины елей, осин, мокрая капля коснулась лица: дождь, что ли?

Тропинка свернула к шпалам, сапоги застучали гулко, словно по бочке: мосток через овраг. Значит, скоро должна показаться вторая будка, о которой Зонин начал мечтать, едва миновав первую. Но теперь приближение железнодорожной будки почему-то вызывало не радость, а новое опасение. Вдруг путевой обходчик в ней сам промышляет разбоем? Ему тут легче всего: зарежет человека, оттащит на рельсы и скажет, под поезд попал.

Вот она.

Будка под елями стояла темная, словно затаившаяся. Лишь когда Зонин поравнялся с ней, в окошке, что выходило на рельсы, стал виден красноватый огонь-ночник. Выступила бледно освещенная стена, струганый, непокрытый стол, угол печи. Внутри никого не было видно. Косясь на будку, Зонин старался ступать легче, чтобы не хрустел балласт под ногами. От напряжения, что ли, в глазах рябило. А все-таки до полустанка теперь оставалась только половина пути.

Вдруг где-то впереди, за елями, и одновременно сзади, за будкой, вырос шум. Кто-то откуда-то бежал, приближался, слышно было тяжелое дыхание. Зонин весь напрягся, стиснул кулаки, глаза стали отыскивать камень, прямо по-кошачьи пронзая тьму. В самом деле, он и ветви елей различал, и желтую траву, и рельсы. Да что это? Рельсы тоненько вибрировали, вдруг на них проскользнул свет, двумя змеями пополз к Зонину. Задрожали шпалы — и, ослепив фельдшера, из-за поворота выскочили огни локомотива!

Зонин облегченно расправил грудь и стал глядеть на состав. Он всегда любил глядеть на поезда, а тут в одиночестве, в глуши темной ночи, особенно приятен был этот голос жизни. Лес вдруг стал ему совсем не страшен, ведь здесь каждая береза, ольха, ель знакомы. Чего он боялся? Вот чудак: нервы не в порядке. Мимо Зонина, гремя колесами, пронесся паровоз, красно блеснуло пламя: кочегар шуровал топку. За тендером потянулись темные вагоны с пломбами на дверях, платформы с автомашинами, накрытыми брезентом, со штабелями досок. Кое-где на тормозных площадках висели светляки фонарей, торчали дремлющие кондукторы, толстые от шуб. Зонин считал в уме: «Двадцать пятый… двадцать восьмой». Он вдруг обратил внимание на то, что крыши вагонов совсем белые: на них лежал снег. Поезд шел с севера и привез зиму. Зонин посмотрел на небо: месяц давно исчез, тучи словно цеплялись брюхом за ежик деревьев, и мелкий сухой снежок крошился на шпалы, землю. Так вот почему у него рябило в глазах!

Состав громыхал за поворотом, затихая, вокруг снова стало одиноко и темно, даже показалось — глуше. Однако так страшно Зонину уже не было. Две трети пути остались за спиной. Все-таки он почему-то прибавил шагу и следующий километр шел быстрее.

Далеко-далеко впереди родился багровый огонек. Он словно висел над лесом. Семафор. Не за горами и полустанок. Значит, самые опасные места остались позади, вот только еще переезд неприятен. Напряжение спало, Зонин незаметно сменил шаг на более спокойный, размеренный. Сами собой стали возвращаться прежние мысли. Так о чем он в последний раз думал? Да. О профессоре Фиолетове и о том, что на будущий год надо поступить на заочное отделение ветинститута. Вот уж как станет врачом, не придется пешком ходить на вызовы, небось будут присылать подводу, а то и автомашину. Еще лучше, если он переедет в районный город. Там кинотеатр, универмаг, в ресторан пиво завозят. Центральная улица булыжниками вымощена. Квартиру по его новой должности дадут не меньше чем из двух комнат: одну — для тещи и ребят, вторую — для него и Липки… а может, еще и кабинетик будет. Заведет себе шкаф с книгами — разными там авторитетами…

Зонин шел по шпалам, оживленно размахивая руками. И вдруг точно на дерево налетел. Прямо перед ним стояла черная фигура, густой бас спрашивал:

— Что за человек?

Все в Зонине оборвалось, но испугался он не очень сильно: не успел.

— Ветфельдшер. В Уваровку на ферму иду.

Фигура преграждала ему путь — огромная, бородатая. И лишь сейчас Зонин понял, что с ним произошло. Быть ограбленным или убитым перед самым полустанком? Закричать? Но вокруг еще лес, а поселок не так близко… Фигура сделала движение, и Зонин инстинктивно прищурился: на него навели фонарь. Сперва он разглядел руку, что держала «летучую мышь», черный полушубок, затем выше — меховую шапку с торчащими ушами. Это был обходчик.

— Закурить нету? — спросил железнодорожник.

— Не занимаюсь.

Фонарь опустился, будочник пробасил:

— По линии не ходи. Штрафуем.

Огонек его фонаря заскользил, удаляясь, некоторое время слышалось шуршание камней под калошами, надетыми на валенки.