Застава «Турий Рог» - Юрий Борисович Ильинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— То, что вы мне сейчас рассказали, святой отец, не более, чем страшная сказка. Такого не может быть!
— В подлунном мире и невозможное возможно. В средние века в Европе свирепствовала чума. Ее жертвами стали десятки миллионов людей, иные государства лишились половины населения. Ныне мир столкнется с худшими бедами, в секретной лаборатории у Павлиньего озера любовно выращиваются новые виды микроорганизмов, доселе неизвестные науке.
Современная медицина не умеет с ними бороться, болезни станут беспрепятственно косить свои жертвы, а эпидемии столь же легко распространяться. Потери будут неисчислимыми.
Речь монаха лилась плавно, говорил он долго, а Горчаков сидел в неудобной позе. Раненую ногу сводила судорога, он энергично массировал старый рубец, морщась от боли. Свет не зажигали, сидели в темноте. Когда монах замолчал, Горчаков хватил кулаком по журнальному столику.
— Нет, не верю! Гнусная выдумка вражеской пропаганды. Ловкая дезинформация. Не верю! Почему вы умолкли, святой отец?
— Я все сказал…
— Все?! Нет! Для чего вы пришли ко мне? Почему вот уже столько времени вы вертитесь вокруг меня? Зачем я вам понадобился? То, что вы сейчас поведали, уму непостижимо, однако почему я, человек в достаточной степени информированный, слышу об этом впервые? Повторяю, я не знаю, где находится Павлинье озеро, и никогда там не был. И уж, конечно, не имею никакого отношения к делам дьявольской кухни, именуемой научным центром. Ничего не знаю, ровным счетом ни-че-го! И знать не хочу!
— Значит, вас не тревожит судьба Родины?
— Родины у меня нет. Я обрету ее вновь после крушения сталинского режима, когда сдохнет последний коммунист. Коммунисты должны быть уничтожены, и они будут уничтожены, будут!
— А старики, женщины, дети? А русская природа?
Горчаков злобно выругался и посмотрел в темное окно, за которым порхали редкие снежинки.
— Что вы от меня хотите? Конкретно?
— О базе у Павлиньего озера известно немногое: мы хотим знать все.
— Кто это — мы?!
Монах не ответил. Молчал и Горчаков. Затем негромко, но твердо проговорил:
— Рассказанное вами захватывающе интересно, однако все это из области фантастики. Разговор окончен, сударь, прошу вас уйти. Я ничего не стану предпринимать вам во вред, слово русского офицера. Вам я обязан жизнью, святой отец, но постарайтесь, чтобы наши дороги не пересеклись, так будет лучше для нас обоих.
— Этого со своей стороны обещать не могу: пути господни неисповедимы. Сожалею, что мы не пришли к соглашению. Вы, простите, нравственный слепец. А жаль.
— Можете считать меня кем угодно, но только не иудой. Своих друзей, свои убеждения я не предам. Идемте, святой отец, я провожу вас.
— Я готов. В воскресенье вы найдете меня возле лавчонки в двух кварталах отсюда. Я буду ждать с девяти вечера до полуночи. У вас есть три дня. Подумайте…
— Напрасно потратите время, святой отец. Прощайте.
Худощавая фигура монаха растаяла во мраке ночи. Горчаков поднялся по лестнице в квартиру, запер дверь, достал из бара початую бутылку коньяка, плеснул в стакан — тащиться за фужером на кухню не хотелось. Сел в кресло, погасил люстру, включил торшер и, отхлебнув полстакана, рассмеялся: священнослужитель-то липовый, вот тебе и ом мани падме хум!
А может, настоящий? Каким же образом чекисты затащили его в свой лагерь? Видать, нагрешил батя с три короба, на чем-то попался, вот и подцепили его красные на крючок. Посмеиваясь, Горчаков потянулся к бутылке, наполнил стакан и резко, едва не опрокинув, опустил на лаковый столик; едкая коричневая жидкость выплеснулась на зеркальную поверхность — это же враг! Только что здесь сидел враг! НКВД с помощью этого ловкача раскинуло свои липкие тенета. Начали издалека, имитировали попытку покушения. Инсценировка! Бесстрашный спаситель приходит на выручку своевременно, минута в минуту. Естественно, спасенный ему горячо благодарен, завязывается знакомство. Ход довольно простой. Потом герой разок-другой попадается на глаза спасенному, тем самым напоминая о себе, затем является в дом. Наглость потрясающая! Грубая работа. А расчет верный — спасителю не откажут. Спаситель… Любопытно все же, монах он или замаскированный шпион? Так или иначе, но это опасный противник, которого необходимо обезвредить. А что стоит его рассказ! Весь этот неуемный бред о бактериологическом оружии. Чушь собачья, надо же такое придумать! По словам монаха в отряде был представитель исследовательского центра. Кто он? Человек Мохова? Один из хунхузов? Бездарная выдумка, редкая глупость!
Что же делать? Будь на месте монаха кто-либо другой, Горчаков бы не колебался, монаху же он обязан жизнью. Впрочем, так ли это? Не поставлена ли сцена покушения «режиссером» из советской разведки? Похоже на то. А коли так — какие могут быть колебания? Сомненья прочь, идет война. Беспощадная. Жестокая. Она не прекращается с октября 1917 года, а на войне не место сантиментам.
Что предпринять? Поставить в известность Кудзуки? Пожалуй, так и придется сделать. Но к полковнику нужно идти не с пустыми руками, иначе выигрыш будет мизерным. Товарищ монах упрется, не пожелает раскалываться, красные упрямы — станет все отрицать. Как тогда будет выглядеть поручик Горчаков? Его поднимут на смех — после прогулки по советской земле князь захворал шпиономанией! Нет, такой ход не годится, чекистам нужно подыграть, поиграть в их игры, чтобы через святого отца выйти на его хозяина, советского резидента, а если повезет, засечь и других большевистских агентов и разом уничтожить всех. Монах будет ждать в воскресенье, жаль, что не назначил рандеву пораньше, — Горчакова охватил охотничий азарт.
Выйдя из дома в назначенный час, он никого не обнаружил. Возле лавки две женщины болтали с толстым лавочником, поодаль с важным видом прохаживался полицейский. Вот уж некстати! Стоять на углу неудобно, Горчаков зашел в лавчонку, купил сигареты, не спеша вышел на улицу, чиркнул зажигалкой. Прикрывая язычок пламени от резкого ветра, оглянулся — монаха нигде не было. Подождав еще немного, Горчаков вернулся домой, полистал вечерние газеты, встал, подошел к двери, но передумал, заставил себя подождать еще полчаса. Привлекать внимание полицейского не стоило, да и как знать, не работают ли досужие кумушки на полковника Кудзуки?
Взглянув на часы, Горчаков переоделся, вместо пальто облачился в теплую спортивную куртку, кепи, которое носил еще в студенческие годы, надвинул на лоб, обмотал шею пушистым шотландским шарфом.
