Догоняй! - Анатолий Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это ты! – прошептал он окровавленными губами и протянул дрожащую руку. – Пощади, прошу…
В ответ снова взметнулось лезвие, полыхнув ледяным светом, – Ш-ШИХ-Ч-ЧВАК! Все закружилось перед глазами Синдзабуро и растаяло в пустоте.
Отрубленная голова покатилась в очаг и осталась там лежать, облепленная золой. В неподвижном зрачке застыл лунный блик. Тело мешком повалилось рядом.
Убийца постоял немного, словно любуясь содеянным. Потом наклонился, поднял голову за волосы и запихнул в дорожную сумку, висевшую на спине. Завтра главный редактор «Тюгоку» господин Ямамото, явившись на работу спозаранку, обнаружит на клумбе у входа в редакцию кол с насаженной головой, тщательно отмытой в реке по древнему обычаю сюкю-но агэру; выкаченные глаза и рот, разинутый в немом крике, будут до конца жизни преследовать его в кошмарах.
В своем укрытии Кацу слышал, как дверь в сад с шорохом отъехала. Лунная дорожка легла на пол и тут же исчезла, когда дверь снова встала на место. Воцарилась тишина. Примерно через полчаса Кацу осмелел довольно, чтобы вылезть из-под столика. Он подошел к хозяину, стараясь не запачкать лапок в расползшейся по полу липкой луже, потыкался розовым носиком в неподвижную руку и горестно мяукнул. Камень бы прослезился, услышав его! Однако бестолковый хозяин, видать, до того набегался, что продолжал валяться пластом, вместо того чтобы погладить Кацу и наполнить его миску.
Что поделаешь! Кацу подошел к противной луже и принялся неохотно лакать.
По всем народным приметам он после этого должен был стать кайбё, грозным котооборотнем, способным принимать человеческое обличье, повелевать стихиями и наводить на людей морок. Однако он оказался, в отличие от хозяина, начисто лишен честолюбия и предпочел остаться обычным котом; во всяком случае, господин Ямамото, в память о лучшем своем сотруднике приютивший Кацу, до конца его жизни не замечал за ним никаких странностей.
5. Секретное оружие Гитлера
БАБАХ!
Джун, моргая, сел на постели и тут же вскрикнул, ослепленный лучом белого света. Ночной ветер, ворвавшийся в лачугу, принес с собой запах спиртного и грубый, животный хохот. Так могли бы смеяться черти-о́ни из сказки про Момотаро.
Акико проснулась и заревела.
Чертей было трое, все в американской военной форме. Старший из них, рослый, подтянутый, с волосами цвета выжженной солнцем соломы и голубыми глазами-льдинками на бронзовом от загара лице, обшаривал комнату лучом фонаря, сжимая в другой руке бутылку «Сунтори». На его одежде Джун разглядел офицерские нашивки. Оба его спутника, кажется, были из рядовых. У рыжего веснушчатого парня с рыбьими глазами на груди висел фотоаппарат. Рядом с ним, уперев кулачищи в бедра и попыхивая сигаретой, стоял человек-гора – груда мышц, чудом втиснутая в военную форму.
Он покрутил стриженой башкой на бычьей шее и выплюнул с клубом дыма:
– Holy shit! What a hole[28]!
Юми закашлялась, замахала ладошкой, разгоняя дым. Соломенные Волосы подмигнул ей, отсалютовав бутылкой, а громиле сказал:
– Were you waiting for a room at the Plaza Hotel? This is a poor Japanese whore, what do you want from her[29]!
– Very much, sir, very, ve-e-er-r-ry much[30]!
Рыжеволосый фотограф заржал, зафыркал, словно норовистый жеребчик, и хлопнул великана по широкой спине. Тот загоготал в ответ и боднул товарища лбом в плечо.
Мэдзу и Годзу [31], мелькнуло в голове мальчика. Он заметил, что Юми тоже проснулась и, сунув пальчик в рот, глазеет на незваных гостей.
– Кто вы такие?! – крикнул Джун звенящим от страха голосом. – Что вам нужно?
В ответ белая вспышка полоснула его по глазам. «Пикадон»! Вскрикнув, он прижал к себе Юми, почти чувствуя, как ослепительный свет сплавляет их с сестренкой в единый комок обожженной плоти.
Снова раздался смех. Сквозь дрожащие огненные круги Джун увидел, как Мэдзу, ухмыляясь, опускает фотоаппарат. А за широченной спиною Годзу неожиданно появилась мама, бледная и дрожащая.
– Пожалуйста, не пугайте моих детей! – Просеменив на середину комнаты, она опустилась на циновку. – Джун, Юми, это наши гости. Они нам ничего плохого не сделают.
Юми она явно не убедила. Когда Годзу протянул лапищу, похожую на ковш экскаватора, чтобы погладить девочку по голове, она бросилась к маме и уцепилась за ее кимоно. Громила гоготнул, огонек сигареты в его зубах заплясал светлячком.
Соломенные Волосы шагнул вперед и направил луч фонаря на маму. Она отвернулась, заслоняясь рукавом.
– Убери руку, бэби-сан! – с нажимом произнес офицер на чистейшем японском.
Луч света метнулся от мамы и Юми к Джуну, мазнул по личику Акико, которая заголосила от этого пуще прежнего, и снова уперся маме в лицо. Она заморгала, выдавила дрожащую улыбку и сложила руки на коленях, зажмурившись. Здоровяк Годзу воскликнул:
– Damn it! She’s pretty one. I thought Hiroshima was a city of freaks[32].
– Wait, – отозвался Мэдзу-фотограф, – we haven’t seen what she’s hiding under that kimono yet… Maybe she has terrible burns all over her body there[33].
– Well, then you, Murphy, can take a couple more spectacular pictures! Besides, she has a mouth anyway[34]…
– No way! I want to give her one more baby[35]!
Взрыв хохота. Годзу так треснул приятеля по спине, что тот чуть не уронил камеру.
Сердце Джуна трепыхалось пойманной птичкой (ка-гомэ, каго-мэ). О чем они толкуют? Из всего английского языка он выучил только слова hello и hungry: если долго бежать за армейским грузовиком, выкрикивая их как можно звонче и жалобнее, какой-нибудь улыбчивый янки обязательно кинет брусок жутко невкусного шоколада или пару монет. Ну или достанет изо рта комок липкой противной жвачки и с криком Pearl Harbour! запулит тебе в лицо, и поди еще успей увернуться. Варвары, что с них взять? Большинство американцев, которых ему доводилось видеть, не походили на чудовищ, какими их описывали, и, скорее, напоминали школьных задир, забывших повзрослеть. Их даже трудно было увязать со страшным днем «пикадона». Но эти трое выглядели так, будто в них вселился дьявол, и, хотя мама улыбалась им и кивала (она тоже вряд ли понимала их речь), Джун видел, что ее всю трясет.
– Мамочка, – проговорил он дрожащим голосом, – чего им от нас надо?
– Джун, – прошептала она, боязливо покосившись на офицера, который в этот момент прикладывался к бутылке, – уведи Юми на улицу, слышишь? Они скоро уйдут, обещаю, они скоро уйдут!
Мальчик яростно замотал головой. Ни
