Новый Мир ( № 4 2008) - Новый Мир Новый Мир

“Я не охотник до сплетен о больших поэтах и смакования их промахов (хоть житейских, хоть творческих), в том, что Высоцкий был наделен огромным даром, никогда не сомневался (хоть и полагаю, что его поэзия была неотделима от театрального дела, питалась актерской энергетикой), считаю многие суждения Вл. Новикова о поэтике Высоцкого точными и перспективными, но не могу проникнуться тем духом безоглядного восхищения, что камуфлирует неровности поэзии Высоцкого и превращает его в стопроцентного победителя. (Сама по себе слава — критерий сомнительный. В истории искусства всяко бывает.) Мне кажется, что когда к Высоцкому применяются слова Пушкина („самостоянье человека”) и Толстого („скрытая теплота патриотизма”), когда он оказывается „нашим всем” (как Пушкин в трактовке Аполлона Григорьева), из речений классиков выветривается их реальное содержание, а трагическая суть Высоцкого исчезает из поля зрения интерпретатора и доверчивого читателя”.

Андрей Немзер. Человек слова. К семидесятилетию Александра Чудакова. — “Время новостей”, 2008, № 14, 1 февраля.

“Профессиональное сообщество знало, что Чудаков автор неотменимых — одновременно фундаментальных и первопроходческих — трудов о Чехове, ярких статей о других русских классиках (Пушкине, Гоголе, Достоевском, Некрасове, Толстом), блестящий публикатор и комментатор филологической классики (Тынянов, Виноградов), и высоко эти работы ценило. Более широкая (даже гуманитарно ориентированная) публика едва ли задерживала на них внимание. Скрыто живущая во всех научных сочинениях Чудакова мощная и свободная этическая и общественно-историческая мысль, их человеческое содержание не были должным образом расслышаны, а потому и удивительная личность автора была явью преимущественно для близких, друзей, не слишком многих учеников. Положение это должно было измениться с появлением „мемуарного” романа „Ложится мгла на старые ступени” — книги, подводящей итоги русского ХХ века, не только фактурой, но всем строем своим объясняющей, что нами за десятилетия большевистского ига утрачено и почему мы вопреки диктату „логики” и „фактографии” все еще вправе надеяться на воскресение свободной России. Оно и изменилось — для тех, кто роман прочел”.

Николай Плотников. “Философии в России просто не существует...” Беседовал Алексей Нилогов. — “Русский Журнал”, 2008, 18 января <http://www.russ.ru/culture>.

“При характеристике состояния философии в России мне приходит в голову замечание Гегеля о той „странной картине”, что являет собой „образованный народ без метафизики”, подобный разукрашенному храму без святыни. Можно добавить в развитие этой метафоры то, что по храму все еще бродят толпы жрецов и производят какие-то ритуальные действия, предназначение которых непонятно ни им самим, ни собравшейся публике. Если говорить без метафор, то, на мой взгляд, философии в России, как организованного дискурсивного пространства, просто не существует. Есть локальные и даже весьма продуктивные группы, никак не связанные между собой ни по проблематике, ни по интересам, ни по пониманию задач философии. Диалог между ними почти невозможен, а следовательно, невозможно и формирование того поля общих вопросов, которые определяют „интеллектуальную повестку дня” в академическом сообществе”.

“<…> никакой десоветизации в философии не произошло. Ни институционально, ни концептуально. Соответственно и „ресоветизации” быть не может. Советский период — это не просто прошедшая историческая эпоха, а целый пласт языка и мыслительных привычек, размазанный по сознанию всего населения. И приобретающий какой-то мифический характер в сознании поколения, социализовавшегося уже в постсоветский период. Если раньше каждый советский человек мог указать авторство цитаты „сознание — это осознанное бытие”, то ныне мне приходилось встречать утверждение, что это пословица. Рефлексия советского опыта для нас все еще форма саморефлексии, каковая со времен Сократа является наиболее трудным, но и наиболее философским занятием”.

Александр Проханов — Глеб Павловский. Этажи веры. Главный редактор “Завтра” беседует с руководителем Фонда эффективной политики. — “Завтра”, 2007, № 4, 23 января <http://zavtra.ru>.

Говорит Глеб Павловский: “Представим, что через десять лет Россия все-таки будет существовать. Хотелось бы, правда? Но если так случится, это будет значить только одно: что нам удалось перемениться. Не хотели, упирались, а решились — и удалось. Сильный русский человек 2017 года, живущий в своей стране, в независимом государстве, — это вообще другой русский тип, чем сегодня. Я не знаю, как такое с нами произойдет. По правде, о некоторых вещах неприятно даже догадываться. Что с нами, сегодняшними, надо сделать, чтобы мы и живы остались, и независимы, и свободны? — страшно вообразить. Будет какая-то переплавка. Не хочется — а надо. Вот пройдем живыми через полосу национальной переплавки — и победим”.

Михаил Ремизов. Национальное государство и его враги. Беседу вел Александр Самоваров. — “Москва”, 2007, № 12.

“Давайте признаем, что РФ возникла не в результате консолидации народа в ходе борьбы за выделение из СССР, а в результате того, что СССР просто рухнул, а РФ осталась самым крупным осколком этого государства. Если право на существование СССР было завоевано в Гражданской войне и подтверждено в войне с Гитлером, то Российской Федерации ее суверенитет достался случайно. Та общность, которая является по Конституции источником власти в РФ — „многонациональный народ Российской Федерации”, — это не что иное, как совокупность людей, которые оказались проживающими на территории РСФСР в момент распада СССР. Российская Федерация возникла как государство без субъекта, то есть государство без народа”.

“В Российской Федерации нет ни государя, ни идеократического проекта. Осталась только „многонациональность”. Ее-то и пытаются положить в основу государственной конструкции. То есть многонациональность из вторичного атрибута государства превращается в само основание его легитимности. <…> Это действительно очень интересно — потому что такое государство существовать не может. Возможно многонациональное государство, но государство, которое существует на том основании, что оно многонациональное, — это нонсенс. И такое государство в истории долго не протянет”.

“Реальный враг — потому и реальный, что он заставляет себя признать. И на сегодня реальный враг — это враг внутренний. Россия всегда испытывала давление со стороны двух сил — Запада и Юга. Это вполне привычная ситуация. Но сегодня эти силы опасны для нас постольку, поскольку присутствуют внутри нас самих. Запад — в лице колониальной части российской правящей элиты. Юг — в лице агрессивных криминализованных этнических кланов, которые видят всю Россию пространством своей экспансии. Я думаю, что из преодоления этих двух вполне реальных, а не бутафорских угроз и родится современная русская политическая нация”.

Наталья Рубанова. Бесконечно удаленная точка. Королевский дуэт. — “НГ Ex libris”, 2008, № 2, 24 января <http://exlibris.ng.ru>.

“Однако [Марина] Палей идет дальше земных границ, мысля как бы и не совсем „по-человечески”. В „Записках с Западно-Фризских островов” она отмечает: „Я не хочу писать на языке людей”, что роднит ее с Беккетом, которому в конце жизни каждое слово казалось „ненужным пятном на тишине””. Королевский дуэт — это Владимир Набоков и Марина Палей.

Екатерина Сальникова. Марсианские хроники. Прямой эфир. — “Взгляд”, 2008, 27 января <http://www.vz.ru>.

“На ТВ идет неуклонный, но, быть может, никем не санкционированный тренинг по изъятию социально полноценного человека из пространства социальных бед и человеческих несчастий. Чтобы все страшное, что существует рядом, воспринималось как чужое, далекое, не имеющее ко всем нам, „нормальным людям”, никакого отношения. <…> Сейчас ТВ последовательно способствует герметизации в обществе слоев благополучных и слоев неблагополучных. Информация идет. Но блокируется душевная энергия, блокируется внутреннее признание того, что у общества есть единое жизненное пространство”.

Николай Симаков. Соблазн радикализма и раскола. — “Москва”, 2007, № 12.

“Фактически современный религиозно-политический радикализм полностью отверг евангельского Христа и создал русский вариант так называемой „теологии революции”. Традиционное церковное Православие не санкционирует „национальную революцию”, поэтому идеологи радикализма не принимают его, постоянно обвиняя в „толстовском непротивленчестве” и „толерантности”. Они стремятся создать свое „боеспособное христианство яростного Спаса”, способное поднять народ на восстание и на религиозно-национальную революцию”.