Окончательная реальность - Вильгельм Зон

Шифровка была немедленно доложена Шелленбергом Гейдриху. Тот за своей, естественно, подписью, без ссылок на Шелленберга, а уж тем более его сотрудника, переслал идею Риббентропу. Министр пришел в восторг и немедленно ознакомил с донесением Гесса. Гесс собирал по крупицам все материалы, связанные с русско-английскими отношениями. После бесед с Хаусхофером он окончательно понял, что евразийство ему не по плечу. Шифровка Макса усилила опасения Гесса, что Черчилль не просто так кобенится, удумав крепить союз с коммунистами, и надо бы поторопиться. Гесс попросил Гиммлера попристальней ознакомиться с проблемой и запросить возможно больше подробностей из Югославии. Гиммлер, занятый другими важными делами в Вевельсбурге, вызвал Шелленберга и поручил разобраться. Все! Круг замкнулся. Шелленберг уехал от Гиммлера довольный. Его план сработал. Теперь дело в шляпе: при любом раскладе – он в дамках.

Шелленберг сразу же отписал шифровку Максу:

«Дорогой Макс!

Можете приступать к осуществлению своего плана. Материалы на Симовича вышлю через пару дней.

Хайль Гитлер! Любящий Вас Шелленберг».

Документы, пришедшие от Шелленберга, были качественными. В них со всей «неопровержимостью» доказывалось, что переворот, проведенный в Белграде ночью после присоединения Югославии к странам оси, совершен при прямом участии инструкторов Интеллидженс сервис. Присутствовали милые подробности, например реплика Симовича в ответ на предложение назначить посла в Москве Гавриловича министром иностранных дел: «Кто же будет с ним целоваться на дипломатических приемах, после того как он столько лет лижет вонючую жопу кремлевского хозяина».

Макс усмехнулся. Да, молодец Шелленберг, работу знает. Вряд ли такое понравится Иосифу Виссарионовичу. Здесь же приводились кое-какие высказывания Симовича о Тито плюс несколько панегириков Черчиллю. В целом достаточно. Общую тональность вбрасываемой информации предлагалось додумать Максу. Это было удобно. Можно немного оттянуться, правда, поджимало время. Макс чувствовал, что именно сейчас, в эти дни, а может быть, и часы, в Москве решается судьба договора с Югославией.

Теперь надо было искать связь, кто-то же должен передать в Центр «особо важные материалы, касающиеся сербо-британских контактов». Надо только обдумать детали, подобрать нужные слова и выходить, выходить на контакт с резидентом.

Центр знал, что первую явку связнику в другом городе Макс обычно назначал около самого большого и известного здесь моста, когда становилось совсем темно и фонари расплывались на черной воде жирными электрическими тенями. Центр знал, что Макс, приехав в новый город, назначал связь с правой – если смотреть из Москвы – стороны моста, около первого фонаря справа или, если фонарей не было, на первой скамейке справа. В Центре иногда шутили: «А не правый ли уклонист этот Макс?»

Впрочем, дальше шуток дело не шло. Старшие товарищи считали подобного рода дискуссию преждевременной: пусть поработает еще.

Время встречи было оговорено раз и навсегда – десять часов, как и слова пароля с отзывом: «Интересно, много незадачливых влюбленных бросается с этого моста?» – «Скорее всего, они выбирают другое место, здесь слишком илистое дно».

Макс обычно приходил на встречу заранее, чтобы осмотреться, приметить всех, кто поблизости, и в зависимости от этого выбрать, как поудобнее подойти к человеку сзади. Так, на всякий случай.

Однако в Загребе в центре города моста не было; река протекала за далекой рабочей окраиной. И когда в день приезда Макс решил поглядеть на самый большой городской мост, он испытал леденящее чувство одиночества и страха. Встречаться здесь со связником было делом рискованным – оба они тут как на ладони; скамеек и в помине нет; а если тот таскает за собой наружное наблюдение, провал неминуем. Но и остаться без связи Макс не мог. Как класть кирпичную стену с завязанными глазами? Развалится.

Макс опасался сейчас, что на встречу вообще никто не придет. Но, тем не менее, он не изменил многолетней привычке, приехал поглядеть и сразу же заметил вдали одинокую фигуру в белом макинтоше с поднятым воротником, в шляпе, нахлобученной на глаза. Человек вел себя странно – расхаживал вдоль дороги, не выпуская из правой руки руль старого велосипеда. Левой он, словно бывший кавалерист, придерживал несуществующую шашку.

Макс переехал мост, выключил фары, поставил машину на обочину и осторожно открыл дверь. С реки поднималась студеная, густая, пепельная прохлада. Вода была черной, дымной, и гул от мощного течения единой, властно перемещающей самое себя массы был постоянным, похожим на работу генератора. Тем не менее, дверцу машины Макс закрывать не стал, чтобы не было лишнего, чужого звука.

Он перешел мост, направляясь к одиноко расхаживающему человеку.

Не поняв еще почему, подумал, что человека этого когда-то где-то встречал. Выходя на связь в разных городах мира с разными людьми, Макс каждый раз покрывался холодным потом, оттого что он, как никто другой, знал всю ту сумму случайностей, которые могут привести разведчика к провалу во время подобной встречи.

Он неторопливо прошелся вдоль шоссе, постоял у края моста. На часы Макс мог и не смотреть. В такие мгновенья секунды тащились медленно и четко. Пульс отсчитывал время надежнее минутной стрелки. Ну что, пора. Он подошел, а когда связник обернулся, все тело Макса начало деревенеть – перед ним был Абрам Ермаков, за которого Макс писал мемуары много лет назад. Неизвестно почему, но опытный разведчик испытал приступ тоски и даже мало чем объяснимого страха. Макс хотел было уйти, но потом решил, что это может показаться странным Ермакову, смотревшему на него веселым скабрезным взглядом маслянистых темных глаз.

– Вот уж не думал, что свидимся…

– Да, – ответил Макс хриплым, чужим голосом, – грешен, люблю ночную природу. – Интересно, много незадачливых влюбленных бросается с этого моста? – спросил Макс, неизвестно зачем повторив слова пароля.

– Наверное, много, – ответил Ермаков, нагло глядя на Макса. – Хотя, скорее всего, они выбирают другое место, здесь слишком илистое дно.

Макс почувствовал наконец облегчение. А Ермаков вдруг звонко рассмеялся.

– Вы что? – отшатнулся Макс.

– Да так, ничего, – ответил Абрам.

В шифровке, переданной Максу у моста советским разведчиком Абрамом Ермаковым, значилось:

«Максиму.

В возможно короткий срок сообщите точную дату начала военных действий, если они действительно планируются Гитлером.

Центр».

Начальник разведки смягчил текст, поначалу он был написан словами Сталина, который сказал, нахмурившись:

– Пусть немедленно выяснит точную дату войны. Повторяю – точную. Я не Гитлер, на кофейной гуще гадать не умею. Я должен знать точно.

Вторая радиограмма предназначалась Ермакову:

«Товарищ Абрам.

Вы переходите в подчинение Максу. Просьба оказывать всемерное содействие в поставленной перед ним задаче.

Центр».

Вскоре начальник советской разведки положил на стол Сталину сообщение, полученное через Ермакова от Максима:

«Центр.

Предлагаю начать работу среди русской эмиграции в Белграде. Мой сотрудник Зонненброк уже сейчас ведет секретные консультации с лидерами белой эмиграции. Нашим руководством в Германии принято решение (не зафиксированное пока в документах) создать «Русский охранный корпус», пронацистскую силу, подчиненную непосредственно СС. Считается целесообразным, чтобы высшие русские офицеры немедленно отправились в Берлин для составления топографических карт Советского Союза, считая это задачей первостепенной важности. Члены «Русского охранного корпуса», который будет создан здесь в тот день, когда немецкая армия войдет в Югославию, должны быть готовы к операциям против Красной Армии немедленно. Таким образом, из данной информации можно сделать вывод, что нападение на СССР состоится сразу после оккупации королевства.

Максим».

– «Сразу после оккупации королевства», – передразнил Сталин. – Еще неизвестно, будет ли Гитлер воевать в Югославии вообще. Скажите вашим работникам, пусть они наконец разберутся окончательно: начнет он кампанию там или нет? А если начнет, когда именно? Приблизительный ответ меня больше не устраивает. Торопиться с договором, между тем, не будем. Временно снимите этот вопрос с Политбюро.

После категоричного требования Сталина одна шифровка ушла Максу, другая специальному агенту Центра по кличке Абдулла.

«Абдулле.

Найдите возможность выйти на контакт со штандартенфюрером СС по имени Макс. Необходимо проконтролировать достоверность предоставляемой им информации о действиях Гитлера на Балканах.

Центр».

Абдуллой в Центре называли Адама Витицкого.

– Русская нация – не устоявшаяся, в отличие от саксов и латинян, – сердито повторил приват-доцент Родыгин, – это говорю я, русский, до последней капельки крови русский.