Алоха из ада - Ричард Кадри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, мудачьё, я рискнул прийти сюда лишь потому, что здесь должно было быть полно крутых чуваков из «Броска кобры»[270]. Вы годами топтались, засунув большие пальцы в свои дважды мёртвые задницы, так что у вас было достаточно времени, чтобы выяснить уязвимые места в защите машины. Где они?
Семиаза указывает на печь.
— В теории атака является простой. Нас считают беспомощными, так что вокруг печи практически нет защиты.
— Кто эти выпускающие пар работники? Они бойцы? Могу я их поиметь?
— Тебе это не нужно. Они — Гобах. Ангелы, восставшие после того, как нас сбросили с Небес. Их наказанием было то, что Отец лишил их разума и отправил сюда.
— Если они тут не главные, с кем мне сражаться?
— С Черновогом, — говорит Маммона, — он был вождём второго восстания.
— Где он? Я его не вижу.
— Ты не можешь. Отец забрал его зримую форму, не оставив ему ничего, кроме пустого пространства в воздухе.
— Откуда ты знаешь, что он здесь?
— Вельзевул. Иди сюда, — кричит Семиаза.
Я помню Вельзевула. Он здорово сопротивлялся, когда я прокрался в его дворец. Мне пришлось изрядно покромсать его, чтобы убить. Кажется, он тоже помнит, потому что не особо спешит приближаться ко мне.
— Встань под углом, — велит ему Семиаза.
— Иди сюда, — говорит он мне. — Когда я приближаюсь, добавляет: — Смотри.
Требуется какое-то время, чтобы увидеть. Вельзевул всегда был щёголем, и его доспехи похожи на золотое зеркало. Пока я гляжу на отражение печи, на площадке высоко над остальными в поле зрения медленно появляется седьмой рабочий. Он крупнее остальных Гобах. Он хорошо двигается и, кажется, всё ещё обладает разумом. Он лазает по всей печи на руках и ногах, словно паукообразная обезьяна, внося тонкие настройки. Тяжёлую работу он оставляет дронам внизу.
Минуту спустя Вельзевул отворачивается и снова растворяется в толпе.
— Видишь? Ни одна душа, ни один ангел или адовец не могут напасть на Черновога, — говорит Семиаза.
Кажется, я только что понял, почему Небеса зовут меня Мерзостью.
— Тогда вам повезло, что я не являюсь никем из этого списка. Я нефилим.
Несколько адовцев смеются. В основном военные. Богатые закатывают глаза. Большинство просто пялятся.
— Нефилимы мертвы, — говорит женщина-генерал. Кажется, я мог проделать дыру в её груди наацем. — Прежде чем мы пали, я командовала одним из батальонов, направленных на их выслеживание. Те немногие, кого мы не убили, покончили с собой. Импульсивные дети, все они.
— Я последний, потому что родился после того, как вы, дебилы, сыграли с остальными в Хрустальную ночь[271].
То же, что и раньше. Смешки. Закатанные глаза. Пристальные взгляды.
— Я сын Уриэля.
Это заставляет их заткнуться.
— Я заметил, что его нет здесь с нами. Кому-то придётся поговорить об этом. Но прямо сейчас я должен убить ещё одного ангела. Посмотрим, вызовет ли это какие-то приятные воспоминания.
Я оглядываюсь в поисках Вельзевула, но тот давно исчез. Оно и к лучшему. Его доспехи такие же призрачные, как и он сам, так что у меня не получилось бы стащить их у него и использовать, чтобы увидеть Черновога.
— Генерал Семиаза, пойдём со мной, но не приближайся слишком близко. Все остальные могут следовать за нами или оставаться здесь и проваливать на хуй. Мне плевать. Но если встанете у меня на пути, я сам засуну вас в печь ногами вперёд.
Довольно долгий путь к передней части помещения. С сегвеями в Тартаре было бы гораздо веселее. Боже. Взгляни на то дерьмо, которым я занимаюсь. Как я могу втягивать кого-то в такую жизнь? Я никогда прежде не пытался убить Бога, но если Нешама хотя бы нанесёт Элис царапину, я попытаюсь.
Передняя часть толпы представляет собой в точности то, что я и думал. Адовские сборщики мусора, дворники и мелкие торговцы. Офицеры и адовская элита сосредоточились в дальнем конце помещения, предоставляя возможность смертным душам, Таящимся и рабочему отребью адовцев первыми быть отправленными в топку. Держу пари, некоторые из этих адовских тяжеловесов веками прятались в жопе Тартара. Можно подумать, что один из этих дронов нарушает скуку и время от времени забирает души из задней части комнаты. Я бы вызвался добровольцем заточить для них крючки.
Когда я приближаюсь к печи, толпа держится на почтительном расстоянии. Я медленно подхожу к машине, ожидая реакции Гобах. Не думаю, что они вообще видят меня. Они дроны, обслуживающие мертвецов. Держу пари, они даже не видят живых. Они даже не дёргаются, когда я прохожу мимо них. Я подпрыгиваю, хватаюсь за клапан и забираюсь на машину, направляясь туда, где видел, как работает Черновог. На ходу шепчу кое-какое простое худу.
Вытекающий из труб пар скатывается вниз и окутывает верхнюю часть котла ураганом непроницаемого жара. Я добираюсь до платформы Черновога и поднимаюсь. В метре над головой я вижу его. Черновог представляет собой отрицательное пространство в облаках пара. Окутанный горящим туманом призрак в форме ангела. Здесь наверху чертовски жарко. Если бы я покумекал, то опробовал бы на нём греко-римский стиль. Намазался маслом и прикончил бы его голым, вместо того чтобы заворачиваться в шерстяное пальто и тяжёлые ботинки. Запишу это в свою записную книжку на следующий раз, когда придётся уничтожать одного из совершенных творений Господа.
Черновог стучит гаечным ключом по ручкам управления печкой, пытаясь остановить то, что заставляет котёл выпускать так много пара. Я являю гладиус и врезаю ему по ноге. Он вскрикивает, когда я сжигаю часть его левой ноги, и затем проделывает свой трюк паукообразной обезьянки и скрывается высоко в тумане. Я двигаюсь к середине платформы, высматривая любое странное движение в облаках пара. Прислушиваясь к движению над головой и ощущая смещение веса на платформе. Черновог спрыгивает позади меня. Я притворяюсь, что не замечаю. Когда он оказываюсь рядом, я опускаюсь на одно колена, разворачиваюсь и делаю взмах по его ногам. Задеваю край одной из них. Он снова вскрикивает. Но даже с раненой ногой, он прыгает прямо через мою голову на котёл, прежде чем исчезнуть.
Этот говнюк где-то наверху. Я ловлю проблески пустого пространства в клубах пара. Пот заливает мне глаза. Мне приходится постоянно вытирать его рукавом пальто, просто чтобы видеть. Из-за шипения пара трудно расслышать его передвижения.
Что-то врезается мне в левую руку. Черновог замахивается тяжёлым разводным
