Алоха из ада - Ричард Кадри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я же сказала, что в конце ты придёшь ко мне, — говорит Медея Бава.
— Так это твой грязный маленький секрет. Тартар — это Инквизиция.
— Нет. Я Инквизиция. Тартар — это твоя судьба. “Dies Irae”[266], — декламирует она: —«Боже праведного мщенья, в день последнего свершенья удостой нас отпущенья».
— Мне нравится, как звучит эта часть с отпущеньем.
— И некоторые удостаиваются его, но, боюсь, ты для этого слегка опоздал.
Я делаю шаг в сторону с дорожки Бавы, топча её идеальный газон кроваво-сточно-помойными ботинками.
— Тогда почему бы тебе не подбросить нас к Клубу Дважды Мёртвых, и не впустить меня? — Она выходит, запирая дверь. — Серьёзно? Ты считаешь, что кто-то собирается проделать такой путь, чтобы стащить твою коллекцию марок?
— Ты не единственный в аду, кто зол на весь мир. Я не хочу глупо рисковать.
— Какое занудство.
Она ведёт меня к шатко выглядящей металлической лестнице, ведущей сквозь выдолбленную в дорожном полотне дыру на мост. Медея жестом показывает мне идти первым. Я берусь за перила и трясу их. Лестница слегка шатается, но, похоже, выдержит. Я начинаю подниматься.
— Знаешь, я ждала тебя здесь всю твою жизнь.
— Надеюсь, у тебя есть кабельное, иначе ты пропустила много хороших телепередач.
Когда мы оказываемся наверху, она направляется к дальней стороне моста, и я следую за ней. На полпути она резко останавливается и смотрит на меня.
— Знаешь, что как только попадёшь внутрь, ты уже никогда не сможешь уйти.
— Это то, что в выпускной вечер сказала Энджи Саммерс на заднем сиденье «Кадиллака» своего отца. Если я смог уйти от неё, то смогу уйти и от тебя.
— Отрадно встретить человека, так стремящегося воспользоваться аннигиляцией.
— Ладно. У тебя был свой момент суперзлодея, теперь можешь показать мне входную дверь?
Медея отступает на несколько шагов и простирает руки.
— Мы здесь. Узри Тартар.
Я оборачиваюсь, ища хоть что-то.
— Мы нигде. Узри нихуя.
— Посмотри вниз. Затем прыгай.
Я заглядываю за край. Мы прямо над Стиксом.
— В твоих мечтах, Вампирелла[267].
— Сэндмен Слим боится небольшой крови?
— Он боится, насколько там глубоко. Хочешь, чтобы я прыгнул и разбил голову о дно.
Она качает головой. Тени делают её изменчивые черты лица ещё более тревожащими.
— Это вход. Можешь сохранить чуточку достоинства и прыгнуть, либо я могу подтолкнуть тебя.
— Попробуй.
Я бросаюсь к ней и внезапно оказываюсь в воздухе. Приземлившись, я скольжу примерно шесть метров. Медея просто ударила меня заклинанием, похожим на порождающее ураган торнадо. Я поднимаюсь на ноги и отряхиваю пыль с пальто.
— Если ты так ставишь вопрос, может, я просто пойду вперёд и прыгну.
— Первая здравая мысль, произнесённая тобой с тех пор, как ты здесь.
Я забираюсь на широкий бетонный парапет и как по канату иду туда, где поджидает Медея.
— У тебя здесь преимущество своего поля, но держу пари, ты не сможешь швырнуть подобное худу на земле.
— Мы не на земле, и какой бы силой ты ни обладал в этом месте, у меня всегда будет её больше. Теперь прыгай.
— Я обязательно тебя найду, когда вернусь в Лос-Анджелес.
— Ты не первый, кто говорит нечто подобное.
— Ага, но я первый, кто говорит серьёзно.
Она нетерпеливо указывает в сторону реки.
— Давай.
Я смотрю вниз на кровавые волны и поворачиваюсь к ней.
— У меня ведь нет времени на последнюю сигарету?
— Прыгай, или я сброшу тебя.
Я вытягиваю руки и делаю вдох.
— Как однажды сказал один великий: «Не нужно было переходить со скотча на мартини».
Я откидываюсь назад и даю себе перевалиться через край, делаю кувырок в воздухе и плюхаюсь в красную реку.
Я падаю плашмя на спину. Ощущение настолько же приятное, как и звучит падение в кровь с высоты пятнадцати метров. Я задерживаю дыхание и стараюсь ничего не вдохнуть.
Я тону и продолжаю тонуть, словно гравитация в реке не такая же, как гравитация снаружи. Меня тянет вниз к мягкому илу на дне. По крайней мере я надеюсь, что это ил. Один гладиатор как-то клялся мне, что приплыл в Пандемониум по реке дерьма. Надеюсь, здесь нет никакого обратного потока.
Я мгновенно погружаюсь в донные отложения. Мои лёгкие хотят выползти в горло и поймать попутку обратно в Голливуд. Ангел в моей голове бормочет нараспев молитву о смирении. Если бы я мог пнуть собственный мозг, то сделал бы это. Ангел прерывается на время, чтобы напомнить мне, что у всего есть дно, даже у ада.
Меня продавливает сквозь осадок, который становится плотнее с каждым пройдённым дюймом. Вскоре всасывание превращается в выталкивание, как будто меня вколачивает в русло реки гидравлический пресс. Должно быть, так себя чувствует паста, выходящая из экструдера для спагетти. А затем я, блядь, снова падаю. Но на этот раз всего на несколько метров. Проскальзываю сквозь тугое мясистое отверстие в крыше и спускаюсь по крутому склону, как по мусоропроводу. Мило.
Я соскальзываю ещё на один уровень и шлёпаюсь на землю. Хотя бы я больше никуда не двигаюсь. Лежу на полу и дышу. Сердце бешено колотится. Я знаю, что меня окружают души, но они не обращают на меня никакого внимания. Они привыкли к тому, что по этому говномёту скатываются неудачники.
Ангел охвачен благоговейным страхом от того, где мы находимся, и злится из-за того, что застрял внутри меня. Он никогда по-настоящему не верил, что я заведу нас так далеко. Абсолютная конечная остановка.
Добро пожаловать в Тартар.
Я провалился сквозь то, что казалось целой милей крови, но, когда поднялся на ноги, на мне нет ни капли, и моя одежда сухая.
Здесь холодно и тускло, словно рассвет, который никак не может решить, чем он хочет быть. Тьмой. Светом. Или какой-то странной длиной волны, которая одновременно противоположна каждому из этих состояний. Стены и пол из унылого серого металла. Над головой поблёскивают цепи транспортёра. На крюках за лодыжки подвешены души. Их увозят, но отсюда я не вижу, куда именно. Если бы мы были на земле, то я бы
