Золотые мили - Катарина Причард

Том с Эйли подыскали свободный домик на длинной унылой улице, застроенной маленькими дощатыми хибарками горняков, и переселились туда. Дик с Билли остались у Салли. Дик, казалось, несколько оправился от удара, разрушившего его семейную жизнь, свыкся и со своей работой под землей, а в свободное время с явным удовольствием и интересом наблюдал, как его сын из шумливого неугомонного малыша превращается в крепкого, уверенного в себе парнишку.

Билли уже ходил в школу и приставал ко всем с бесконечными вопросами. Он висел на калитке и катался взад и вперед, с нетерпением дожидаясь возвращения Дика с работы: он знал, что отец всегда выберет часок, чтобы поиграть и повозиться с ним. Каждый вечер Дик купал мальчугана и читал ему перед сном. Они были большими друзьями.

Дик не делал никаких попыток устроиться на другую работу.

— Не все ли равно, кем я работаю, лишь бы заработать на хлеб, — говорил он.

— Все равно, конечно, — отвечала Салли, — если тебе не хочется работать головой.

— Да кому она нужна — эта голова, Салли моя, — небрежно, но не без горечи отзывался Дик.

— Вот для этого и нужно работать головой — чтобы она стала нужна, — возражала Салли. — Ничего не дается без труда, сынок. В этой жизни приходится воевать за все мало-мальски ценное.

Вскоре после этого разговора Дик навел справки насчет работы в Вилуне. Его сильно интересовали опыты с рудой, содержащей мышьяк. Салли очень не хотелось отпускать Дика в Вилуну, но ей пришлось скрыть это и подавить свой страх, так как она надеялась, что эта работа поможет ему восстановить свое положение на рудниках и преодолеть боль и унижение, причиненные изменой Эми. О Билли она, конечно, позаботится, пообещала Салли, и Эйли тоже предложила присматривать за мальчиком, если Дик уедет в Вилуну.

Желая успокоить любопытство соседей и досужих сплетниц, Салли неопределенно говорила, что жена Дика получила небольшое наследство после родственников своей матери и поехала в Англию, чтобы выправить кое-какие бумаги. Салли надеялась, что если Эми когда-нибудь вернется, эта маленькая ложь поможет объяснить ее отсутствие, но Дик отказался поддерживать эту версию. Первое время казалось, что удастся избежать пересудов, но вскоре, как сообщил Динни, всему городку стало известно, что жена Дика удрала с Пэдди Кеваном.

Динни уверял всех, что в этой болтовне нет ни крупицы правды. Он даже себе не мог признаться, что это правда, и был ужасно расстроен.

— Ей-ей, я всегда любил Эми, — говорил он Салли, вытирая платком вспотевший лоб. — Может, она и была малость ветреная, но все равно я никогда бы не поверил, что она выкинет такую штуку. Да и никто бы не поверил, что дочь Олфа решится на такое, ведь правда, мэм?

— Если бы она была сильно влюблена в Пэдди, я бы еще могла это понять, — сказала Салли, взволнованная промелькнувшим воспоминанием. — Но этого не может быть. Эми нужны только его деньги да развлечения.

На той же неделе к Гаугам зашла Вайолет, и тут Салли поняла, откуда пошли разговоры об Эми и Пэдди Кеване.

Вайолет расцвела, располнела, от нее веяло благополучием. Теперь она была миссис Айзек Поттер, мать двоих детей. Она казалась спокойной и довольной, но Салли чувствовала, что в этой зрелой Вайолет жива та девушка, которую она когда-то знала, — горячая, волевая, независимая.

— Вам, конечно, известно, почему весь Калгурли говорит об Эми и Пэдди Кеване, — сказала Вайолет. — Жена Арчи Мэллисона и жена Боба Доусета останавливались в Перте в одном отеле с ними. Они говорят, что Эми и сэр Патрик отплыли на «Орионе» в Лондон.

— Неужели они не могли придержать язык? — с огорчением сказала Салли.

— Эмми — дрянь, — напрямик заявила Вайолет. — Всем известно, что она последнее время вовсю крутила с этим старым боровом. Надеюсь, Дик даст ей развод и поставит на этом крест.

— Не думаю, — сказала Салли. — Дик необычайно верен всему, что ему дорого, а Эми — единственная женщина, которую он по-настоящему любил. Мне кажется, он думает, что когда-нибудь может снова понадобиться Эми, и потом — ради ребенка…

— Все вы такие, — нетерпеливо прервала ее Вайолет. — В вас сидит какой-то нелепый идеализм. Я вот уже давно отбросила все свои возвышенные бредни… Ну, не все, конечно… — прибавила она, и напускное самодовольство, казалось, слетело с нее. — Во всяком случае, я старалась их отбросить, хотя некоторые еще и держатся. Не могу вот забыть, как я хотела стать примадонной и что помешало мне. Но я уже больше не расстраиваюсь. Я люблю Айка и детей — и ведь я по-прежнему могу петь здесь для рудокопов. Я могла бы петь в Ковент-Гардене или в парижской Опере, но разве это дало бы мне такое удовлетворение? Знаете, это многое искупает, когда поешь для наших горняков и видишь, как эти угрюмые, измученные люди слушают тебя, затаив дыхание, и как светлеют их лица!

— Здесь все обожают вас, — сказала Салли. — Для всех вы по-прежнему маленькая Вайолет О'Брайен.

— На том концерте в пользу забастовщиков я думала, что они разнесут весь зал, — с довольной улыбкой сказала Вайолет, отдаваясь приятным и лестным для нее воспоминаниям. — Вы бы послушали, как они орали, топали, кричали: «Браво! Бис!»

— Я была там, — засмеялась Салли, — и тоже орала и топала. Вы никогда не пели лучше, Вайолет.

— Мы с Айком сильно повздорили из-за этого, — задумчиво сказала Вайолет. — Но я ему прямо сказала: «Я всегда пела для рудокопов и буду петь. Я слишком хорошо знаю их жизнь и знаю, что рудокоп заслуживает, чтобы каждый сделал для него что может. Так что, когда забастовка — я с горняками. Придется тебе примириться, друг мой, даже если это тебе и не по вкусу».

— И он примирился? — спросила Салли.

— Конечно, — улыбнулась Вайолет. — Айк очень добр ко мне. Теперь мне даже нравится, когда он берет на себя все заботы, но это не значит, что у меня не бывает собственного мнения — и тогда Айку приходится с ним считаться. Я столько лет прожила на приисках, и, знаете, миссис Гауг, просто нельзя не сочувствовать рудокопам, когда они восстают против этой жизни.

— Да, я это понимаю, — сказала Салли. — Особенно теперь — ведь у меня два сына работают под землей. Сердце так и обрывается каждый раз, как заслышу сирену скорой помощи. Но, слава богу, Дик надеется вернуться к прежней специальности, как только вилунская компания возобновит работы.

— Я поговорю об этом с Айком, — пообещала Вайолет. — Он сейчас помогает этой компании наскрести деньжонок.

Глава LII

В то черное утро, услышав издалека пронзительный вой сирены, Салли бросила все и опрометью кинулась к калитке.

На дорожке в саду она столкнулась с Томом. Лицо Тома, его глаза сказали Салли то, чего он не мог выговорить. Это Дика повезли в карете скорой помощи под истошные гудки сирены.

— Он умер? — спросила Салли, и собственный голос донесся до нее словно издалека. Она увидела, как в палящих лучах солнца промелькнула мимо новенькая белая карета.

— Да, — сказал Том.

Все потемнело у Салли в глазах. Она очнулась у себя в комнате, около нее были Том и Мари. Ей дали коньяку, он обжег ей губы и развеял черную пелену, обволакивавшую мозг. Она слышала, как вполголоса переговаривались Том и Мари. Потом прозвучал вопрос Динни:

— Ну как, пришла она в себя? Может, сходить за доктором?

— Нет, — через силу сказала Салли. — Не нужно доктора.

Она приподнялась, помутившимися глазами уставилась на Тома.

— Скажи мне, как это случилось, — сказала она.

Том сел на стул возле кровати, сжал матери руку; он весь дрожал, но старался говорить спокойно.

— Не знаю точно, — сказал он. — Мы вместе спустились в шахту и пошли работать. Я больше не видел Дика, пока за мной не прислали. Говорят, в том месте, где он работал, осыпалась порода — он потерял равновесие и упал…

— О господи! — простонала Салли. — Это слишком. Я не вынесу этого, Том!

— Мне тоже очень тяжело, мама, — сказал Том.

— Как могло это случиться! — стонала Салли. — Почему это случилось как раз теперь, когда Дику стало легче и он, наверно, получил бы работу в Вилуне!

Том надеялся, что она не захочет видеть тело Дика. Сам он видел немало людей, искалеченных и раздавленных при катастрофах в шахтах, но когда он увидел разбитую, залитую кровью голову Дика, его переломанные руки и ноги, бессильно болтавшиеся в синей спецовке, это так его потрясло, что он потерял самообладание. Он зашатался, как пьяный, и не смог сдержать рвавшихся из груди рыданий.

— Надо сообщить матери. Том, — сказал ему Барней Райорден.

Это привело Тома в чувство.

— Я скажу сам, — ответил он и бросился домой, чтобы успеть предупредить Салли прежде, чем проедет карета скорой помощи.

Салли настояла на том, чтобы пойти в больницу. Перед дверью мертвецкой, где лежало тело Дика, Том стал умолять ее не подымать простыни, которой оно было накрыто.