Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

Бородач достал двуствольный обрез, положил поверх стола. Мои спутники занервничали. Я прошёл, с облегчением опустился на лавку. Оба ствола смотрели прямо мне в лицо.

– Не дури, отец. Я – командир отдельного истребительного батальона. На что ты надеешься? Напугать меня хочешь?

– А если так?

– Отец, я не в такие стволы заглядывал и то не боялся.

– Это в какие такие?

– В пятидесятимиллиметровые. В танковые. С чёрно-белыми крестами на броне. А потом жёг их. Сколько там на моём счету, Кадет?

– Три танка, один самолет…

– Достаточно. А этот броневик – наш трофей. Это он тебя смутил, отец?

Бородач убрал обрез. В комнате пронёсся выдох.

– И одежда на многих трофейная. Мы пленных освободили. А они сильно в плену поиздержались, вот и одели вражьи шмотки. Не мёрзнуть же. Понимаешь, с вещевым довольствием как-то сложновато стало.

– Тогда добро пожаловать, гости дорогие!

– Давно бы так. Но я понимаю, время непростое. Только так, как ты поступил – чистое самоубийство.

Бородач опустил голову. Похоже, так и было. Не надеялся старик утро встретить.

– Ты лучше, отец, расскажи, где жильцы твои?

– Какие жильцы? – насторожился дед.

– Хромой парень и девушка. Чего нам ждать? Засады врага? Или ты их просто спрятал?

Бородач молчал, потупившись.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Сами споймаем. Кадет, распределяй людей на ночлег. Леший, по сценарию. Архип, позаботься об ужине и помывке. Я тут баньку видел. Думаю, хозяин не сильно осерчает, если мы его баней воспользуемся. Чистота – залог здоровья. А мы неделями рожи не мыли.

– Почему Кадет? – вдруг глухо спросил бородач.

– Молодой, но перспективный. На учёбе он тут у меня. Со временем офицером станет, а может, и генералом.

Глаза бородача засверкали из-под густых бровей. Ого, да похоже, что дядя-то из бывших. И тут он меня несказанно удивил:

– Значит, правду он говорил… – пробормотал бородач.

У меня аж сердце зашлось.

– К-кто? – я даже заикаться стал. – Кто говорил?

Но бородач опять замкнулся.

– Командир, – позвал Леший и протянул ко мне на раскрытой ладони бычок с фильтром и дешёвую одноразовую зажигалку из прозрачного пластика. Ух, ё!

Бородач начал опять поднимать на меня обрез, но от всплеска эмоций из-за увиденной вещицы из моего времени я уже был в боевом трансе. Я одним движением вырвал обрез из его рук, хлопнул бородача раскрытой ладонью в лоб. И всё это поднимаясь с лавки. Я бросил обрез в угол.

– Леший! – заорал я (я уже не мог себя сдерживать), – Отменяется всё! Всех поднимай! Догнать его! Во что бы то ни стало! Он! Это его вещи! Девку не ловить, хер на неё, сама вернётся. Дома чувствуется женская рука, девицей до сих пор пахнет – она ему родственница, А вот он – чужой! Совсем чужой! Он дороже всех наших жизней! Лови его! Умри, но поймай! Только бы он немцам не достался! Ух, ё! Что будет тогда!

Глаза всех присутствующих были, как чайные блюдца, но быстро все ретировались, создав давку в дверях. Я не мог сидеть, мерил шагами комнату, меня трясло от избытка эмоций, миллионы мыслей проносились табуном бешеных мустангов по голове.

И вдруг я услышал плач. Тяжелый плач сильного, но сломленного человека. Это бородач очнулся, ревел, раззявив отверстие в бороде, но не шевелясь. Глаза его были закрыты, дорожка слёз терялась в бороде:

– Я его подобрал, лечил, а он… Он…

– Что он? Что он сделал?

– Он её, кровинушку мою, внученьку единственную…

– Что? Она живая была, мне докладывали!

– Не углядел, старый остолоп! Не пронюхал нутра его гнилого! Он же так ругал Россию, как я не понял?

– Что он сделал?

– Обесчестил…

– С-сука! Придушу!

– Он к немцам хотел идти. Я отговаривал. А он всё одно. Не будет по-нашему, говорит. Наши всё одно войну в сорок шестом проиграют.

– С хера ли?

– С Америкой и Англией немцы договорятся. А по нам какой-то сверхмощной бомбой ядовитой ударят.

– Ядерной?

Бородач аж глаза открыл, а рот захлопнул.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, отец, знаю. И жизнь положу, но не будет по его! Весной сорок пятого война закончится в Берлине. Наши солдаты все уцелевшие стены распишут своими именами. А амеры своим ядрён батоном на пару месяцев опоздают. Да так и не рискнут его по нам применять. А в шестьдесят первом в космос полетит русский парень Юра.

Бородач смотрел на меня радостно, потом опять расплакался:

– Слава богу!

– А ну, отставить! Ты же, твою дивизию, офицер, а растёкся, как кисейная барышня!

– Бывший я, бывший.

– Русский офицер бывшим не бывает. Тебя от присяги никто не освобождал. Встать! Смирно!

Бородач встал, но как-то заколебался.

– Я присягал царю и Отечеству.

– Отечество никуда не делось. А может, и от нас зависит, как будет: как я тебе сказал или как тот предрекал. Понял? Присягу давал перед Богом и во имя народа, во имя Родины. Насколько я знаю, Бог тебя от клятвы не освобождал. Из всех пунктов только царя не хватает. Но это временно.

– Царя вернут? Когда?

– Кто вернёт? До седых волос дожил и не знаешь – царь – он сам приходит. По велению Божьему. Но, это заслужить надо. В двадцатом веке – точно нет.

– Кто ты?

– А ты умеешь хранить тайны?

– Я офицер!

– Слава богу, вспомнил. Вот чем хернёй заниматься, лучше помоги нам долг наш исполнить. Люди мои очень устали.

– Банька! Я затоплю! И снедь соберу. Сколько есть. Где же внучка моя? – он опять всхлипнул. – Не вынесет душа её надругательства, руки на себя наложит. Она же у меня – чисто ангел!

Девчонку нашел Кадет. По плачу и скулежу огромного чёрного пса. Пёс ей не дал удавиться, в петлю не пустил. А Кадет нашел слова, утешил, молодец!

А потом привели Гостя из Будущего. Тут меня ждал ещё один удар.

Передо мной стоял – Я. Тот, каким я был в том времени, в их будущем.

Стены и потолок поплыли передо мной, и я потерял сознание, как гимназистка от переизбытка эмоций.

Вечера на хуторе близ… или Королевство Кривых Зеркал

На следующий день решил дать людям отдых, хотя отдых нужен был прежде всего мне. С Я-2, как я его для себя назвал, решил не контактировать. И остальным запретил. Его связали, завязали рот и глаза и бросили, как полено. Он сильно мучился, что вызывало довольство всех моих бойцов – они услышали, как он поступил с Настей, девочкой красивой, нежной. Дед был прав – чисто ангел. Теперь она сторонилась людей, подпуская только деда, Таню и Кадета. Как одичавший зверёк. Видя такое, люди впадали в ярость, но мой приказ останавливал их от расправы. Но украдкой пинали, проходя мимо, меж делом или специально, полено связанного насильника.