Том 2. Огненное испытание - Николай Петрович Храпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во дворе у корейца Ли — директора известкового заведения, петух прокричал какую-то послеобеденную команду, чем оповестил проходящего наблюдателя, что здесь все в порядке; жизнь идет своим чередом.
Между постройками мелькнуло цветастое платье начальницы Зинаиды. Павел, при виде ее, вышел из раздумья о кошмаре, оставшемся позади, и задумался о ней. Ему было известно, как и всем лагерникам, что Зинаида Каплина, как и другие ее подруги-начальницы, была заключенной, что в первом отделении БАМлага на «Красной Заре» она окончила годичные курсы начальников, что сидит она за растрату, что в Москве ее ожидает муж и детки; здесь же она сошлась с рябым «опером» (тоже заключенным, и тоже окончившим, специальные на то, курсы). В голове у Павла никак это не укладывалось: как могла такая молодая, красивая женщина оказаться способной к таким диким, нечеловеческим поступкам — избивать больного человека, сквернословить неслыханной тюремной бранью, глумиться над обессилевшим, голодным заключенным. Вспомнил последние, только что высказанные слова участия: грубые, но с искоркой людской доброты. Эту искорку доброты ему так хотелось разжечь у нее в пламя. Ведь была же она доброй, нежной, любящей девушкой, женой, матерью. «Что делает порок, грех! Как способен он самое чистое, самое прекрасное превратить в мерзкое, ужасное, пагубное, и человек безвольно отдается этому, как бы не замечая. Да еще неизвестно, чем кончится эта жизнь, где и кто будет свидетелем ее последних дней, и какими они будут?» — при этих размышлениях Павлу представился самый ужасный конец Зинаиды Каплиной. А ведь, совсем недавно, он сам был близок к такому падению, как она. Но могущественная десница Спасителя остановила его в самое критическое время, вырвала из плена греха и страстей, когда оставался один шаг к потере целомудрия. Несомненно, что этому содействовали молитвы отца, матери, бабушки Катерины, наставления и особая любовь старичка Хоменко и всей церкви. А вот ее, видно, не охраняла ничья молитва, тогда как Христос умер и за нее. В сердце Павла вдруг вспыхнула к ней большая-большая жалость и чувство, неизведанной еще, но чистой, спасающей любви, какую он, читая Евангелие, видел у Христа к той поруганной женщине, которую привели к Нему фарисеи, с камнями в руках. Павел, как-то моментально, перевел взгляд свой на старую протоку, которая превратилась (с годами) из чистого, журчащего ручья в эту, покрытую ржавчиной, болотную трясину, от которой пахло прелью. Недалеко от этого болота стоял барак, в котором жила Зинаида Каплина. Ах, какое наглядное поучительное сравнение! Когда-то совсем недавно, жизнь Зинаиды Каплиной, возможно, протекала, как этот чистый, прозрачный мой «Хораф», где я на берегу часами находил наслаждение в молитвенном общении с Господом, а теперь он превратился в отвратительное, ржавое болото, на берегу которого она и поселилась. Уста Павла дрогнули и зашевелились в тихой молитве:
— Господи, милостью Твоей, я покидаю эти страшные места и верю, что в моих скитаниях, Ты еще пошлешь мне дорогой живительный «Хораф», из которого я мог бы черпать, как из реки воды живой. Но эта страшная женщина, с ее несчастными подчиненными, остается в этом смердящем болоте. За нее, видно, некому было молиться, поэтому она так страшно погибает и губит других. Она много обижала меня, но за доброту, которую она оказала мне в последний час, я прошу Тебя, окажи ей милость, чтобы она не погибла, хоть в последние дни своей жизни, в этой греховной трясине. Мне ее искренне жаль, а Ты умирал за нее. Аминь.
После молитвы, Павел в веселом настроении и уверенно, с отцовским чемоданом в руке, зашагал вперед, навстречу своей неизвестной будущности. Оделся он по-праздничному: поверх своей синей косоворотки на нем был надет черный костюм, которым его премировали еще на факультете, на коленях брюк он аккуратно пришил заплатки.
По дороге он, молитвенно, прощался с каждым знакомым кустиком, приметной выработкой; с каждым местом, где в прошлом молился. С нескрываемой завистью провожали его в забоях арестанты, мимо которых он проходил. На станцию Кимкан он пришел за несколько минут до прихода поезда и, несмотря на немалое скопление народа, все же чувствовал себя одиноким, чужим. Такими же глазами, как ему казалось, смотрели на него и местные жители, так как они всех своих знали в лицо. Каким-то странным чувством была наполнена его душа: он не был под конвоем, как и все пассажиры, но и та «свобода», с которой он ехал, не прибавила, ни на иоту, радости в его душе.
Он вздохнул немного облегченно толыко после обхода, когда оперативник проверил его пакет. Затем вошел в вагон и сел с народом.
Глава 5. Вознаграждение
В город Облучье Павел прибыл к концу дня и увидел многих, подобных себе, приезжих. Совершенно без радости, проходил по улицам поселка, разыскивая свою штабную фалангу. В лагере был, по его выражению, идеальный порядок, и его без затруднения определили, согласно его документам, которые он передал в пакете. В бараке Павла поместили, к его удивлению, рядом с юношей, сверстником его — Сережей, который работал чертежником в том же отделе, куда направлялся и он. В простом знакомстве и оживленной беседе оказалось, что его уже давно ожидает начальство, ожидают также сотрудники. Сережа отрекомендовал себя профессионалом вором-карманником — сыном добрых родителей, из интеллигенции, даже неудачным студентом одного из технических училищ города Луганска. В отдел его привезли (из штрафного каменного карьера) месяцем раньше, но на работе он себя зарекомендовал мастером-чертежником. Сережа был до крайности удивлен, узнав, что Владыкин, будучи таким молодым и грамотным, оказался в заключении за веру в Бога, но вместе с тем, не скрывал своего расположения к нему. За вечер Павел успел познакомиться со всеми порядками и условиями на новом месте и был бесконечно рад тому, что он здесь может свободно выходить из зоны лагеря и на природе находить уединение, для молитвы Богу.
Утром, следующего дня, Сережа торжественно представил Павла в отдел секретарю, где его приняли, как-то необычайно приветливо, просто, не по-арестантски. Секрет этого он узнал тут же, от своего товарища. Оказывается, во всем управлении вольнонаемных было всего 4–5 человек, а весь остальной состав был из заключенных и делился на инженерно-технических работников (ИТР), старших технических работников (СТР) и младших технических работников (МТР). Вольными были Аристокесян — начальник, два начальника топографического отдела,
