Терновый венец Екатерины Медичи - Неля Гульчук

От этих мыслей у Екатерины пробежал нервный холод по спине. Она откинулась на спинку кресла, собрала всю силу воли и самообладания и приказала себе: «Надо думать о будущем! Сейчас нет времени предаваться слезам и отчаянию!»

Она вновь погрузилась в размышления, ибо подумать в эти сложные для Франции дни было над чем. Последние события, происходившие в королевстве, особенно тревожили Екатерину. Она прекрасно видела и сознавала, что король попал в полную зависимость от козней заговорщических группировок, которые привели к полной анархии власти, упадку в экономике, религиозному расколу внутри государства. Девальвация, инфляция, чрезмерно высокие налоги, рост цен довели до изнеможения рантье, чиновников, мелкую знать. Целые города после испанского вторжения лежали в руинах, в провинциях вдоль дорог можно было увидеть умерших от голода людей, большинство из которых составляли дети.

Невидимый размах идей Реформации охватил страну. И Диана, ее соперница, ее злейший враг, вновь встревожилась и засуетилась. Еще бы!.. Неслыханное оскорбление, которое несколько лет назад нанес фаворитке ее собственный портной, вновь и вновь повторялось в протестантских проповедях, стало содержанием памфлетов.

Протестанты во всеуслышание порицали фаворитку, а вместе с нею и короля за супружескую измену. А уж Диана, не сомневалась Екатерина, лучше всех знала, как Генрих панически боится скандалов. Эти публичные осуждения заставляли короля цепенеть от ужаса. Злословие протестантов превратило стареющую любовницу ее мужа, стоящую на пороге зимы своей жизни и страшащуюся лишиться королевских объятий, в настоящую Иезавель, столь же искусную и злую, не пренебрегающую никакими средствами для достижения своей цели, сумевшую превратить короля в фанатика, одержимого идеей сурово карать еретиков. Объятая ненавистью Диана убедила короля просить у папы разрешения на установление инквизиции во Франции. Впрочем, усмехнулась Екатерина, протестанты, к которым каждый день примыкало множество недовольных людей, ничуть не были этим напуганы.

Екатерина вспомнила свой разговор с еще одной фанатичкой, Жанной д’Альбре, во время ее пребывания в Париже на свадьбе дофина. Жанна, еще совсем недавно бывшая ревностной католичкой, после женитьбы перешла в веру своего мужа, Антуана де Бурбона, и пренебрегла верой отца, одного из самых убежденных католиков, едва Генрих д’Альбре скончался. Поистине неисповедимы пути Господни!.. Во время встречи Екатерина всячески старалась обходить все спорные вопросы, была предельно предупредительна и дружелюбна. Но прямолинейную, отрицающую всякие компромиссы Жанну, взволнованную репрессиями против ее вновь обретенных единоверцев, буквально распирало от желания высказаться.

– Я никогда не отступлюсь от своей религии. Буду стоять по колено в крови, но не покорюсь. Уверена, что истинная религия и ее злейшие враги никогда не придут к согласию, – упрямо, точно давая клятву, твердила королева Наваррская.

– А что такое истинная религия? – спокойно вопросила Екатерина изможденную постами и воздержаниями Жанну. – Право же, и католикам, и протестантам пора взяться за ум, вернуться к политике компромисса и веротерпимости мудрого короля Франциска I. Так ведь недолго из-за междоусобиц и Францию потерять. Вот я, например, не чувствую никакой ненависти к протестантам в отличие от герцогини де Валентинуа и считаю: пусть ваши единоверцы свободно исповедуют свою религию, а католики свою.

Наблюдательная Екатерина видела, что Жанна, дай ей волю, готова наброситься на нее с кулаками, что королева Наваррская, как и герцогиня де Валентинуа, считает себя богиней гнева.

Королева, вспомнив об этом разговоре, усмехнулась: «Нашлась еще одна воительница за веру! Эти две фанатички прольют еще немало крови на землю Франции…» И оказалась права: две противоборствующие партии вставали в полный рост друг против друга.

Генрих под влиянием Дианы вновь прибег к крайним мерам, приказал преследовать и сурово наказывать еретиков.

Вскоре в Париже была обнаружена ассамблея, проводимая на улице Сен-Жак, где присутствовало много мужчин и женщин благородного происхождения и простого люда, которым читали проповеди на женевский манер. Большинство из участников было арестовано. Диана потребовала жестокого наказания еретиков за грехи.

Во всех концах королевства вновь запылали костры.

Однако протестанты, к которым каждый день примыкало множество недовольных, казалось, ничуть не были этим напуганы. На протяжении шести дней тысячи сторонников идей Кальвина во главе с королем Наварры Антуаном де Бурбоном, чье религиозное рвение было лишь бледной тенью веры его жены, Жанны д’Альбре, шествовали по улице Пре-де-Клерк в Париже и распевали псалмы. Городские власти были бессильны что-либо сделать, чтобы заставить их молчать, а вмешавшиеся стражи порядка вынуждены были отступить.

Генрих, потрясенный услышанным, будучи не в силах скрыть охватившего его бешенства, в присутствии советников и королевы вскричал:

– Клянусь, как только улажу внешнеполитические дела, сделаю так, что на улицах Парижа прольются реки крови и будут валяться отрубленные головы этого лютеранского сброда!

Это было невозможно, пока шла война, закончить которую Гизы, вступившие в союз с королевой, не желали. Гизы не хотели мира. Кардинал Лотарингский ежедневно пытался убедить короля, что сейчас у Генриха больше средств для того, чтобы вести войну, чем когда бы то ни было, и что, продолжая войну.

Франция выиграет значительно больше, чем если согласится на заключение мира. Екатерина не сомневалась, что, пока война продолжается, Гизы будут всячески препятствовать освобождению своего врага Монморанси из испанского плена.

Естественно, теперь, после взятия Кале, король стремился к миру, чтобы установить порядок в собственном государстве. Между тем военная кампания на севере бурно развивалась. Французы заняли несколько маленьких городов и предприняли мощное контрнаступление в Нидерландах.

Фаворитка усиленно укрепляла в сердце короля, помимо идеи ожесточения борьбы с еретиками, мысль о необходимости срочного возвращения из испанского плена Монморанси.

Король устал от тщеславия Франциска де Гиза и властного темперамента кардинала Лотарингского. Что до Дианы, то ныне она считала роль своего зятя д’Омаля незначительной. Из этих соображений Диана и настаивала на освобождении старого друга, догадалась Екатерина. А благодарность Монморанси она себе обеспечит браком своей внучки со вторым сыном коннетабля и браком Дианы Французской, дочери Генриха от Филиппы Дучче, с Франциском де Монморанси, его старшим сыном.

Во время вчерашней прогулки в кругу приближенных Генрих открыто признался:

– Я умру счастливым, увидев на свободе самого любимого и почитаемого мною в сем мире человека.

Как же обрадовалась его словам эта интриганка, возмутилась Екатерина! Не в силах скрыть радость, Диана воскликнула:

– Сделайте все возможное, сир, чтобы коннетабль скорее оказался среди нас! Вы и представить себе не можете, сколь много благополучия, счастья и здоровья я ему желаю.

Сам же Монморанси, как стало известно Екатерине от своих осведомителей, желал заключения мира любой ценой. Маршал де Сент-Андре, находившийся вместе с коннетаблем в плену, был полностью согласен с ним.

Екатерина чувствовала, что давление со стороны любовницы подводит Генриха к принятию окончательного решения. Но о сути самого решения ничего не было известно. Король и фаворитка из опасения перед всемогущими Гизами действовали, как заговорщики, решая все вопросы в покоях Дианы без посторонних глаз и ушей.

Через несколько дней весь двор гудел, как растревоженный пчелиный улей.

Новость, полученная из Рима, мгновенно облетела столицу и никого не оставила равнодушным. В решение вопроса о срочном заключении мира вмешался понтифик. Его Святейшество обратился не к Генриху II и не к Филиппу II, а к той, на кого вся Европа возлагала ответственность за этот нелепый кровавый конфликт, унесший тысячи человеческих жизней. В почтительном тоне Павел IV просил герцогиню де Валентинуа срочно вмешаться, дабы прекратить кровопролитные сражения.

Диана де Пуатье светилась от гордости, получив письмо, возводившее ее в королевский ранг. Она немедленно ознакомила с ним короля.

Король, собрав в своем кабинете советников, в присутствии королевы и фаворитки приказал зачитать своему секретарю послание понтифика:

«Наш долг как пастыря верующих призывать государей к миру. И этот долг особенно настоятелен для тех, кто может воспользоваться своим влиянием на государей или их милостями. Поэтому ваша роль, дражайшая дочь, ходатайствовать всеми вашими силами перед королем за наше благое и необходимое дело, присоединиться к нашим молитвам и нашим призывам, дабы дух короля склонился к советам о мире благодаря мольбе и усилиям его близких».