Стрела на излете - Вера Школьникова

Мятежники прекрасно знали, что у наместника руки коротки самому справиться, и надеялись, что он не осмелится просить помощи у короля, а пойдет на уступки. Не учли только, что для Геслера особой разницы не было - что выполнять их требования, что сразу его величеству в ноги падать с повинной, все равно головы не сносить. Он еще раз просмотрел список условий: сократить в два раза выработку, позволить продавать десятую часть добычи для нужд рабочих, укрепить своды в двух основных шахтах, поменять подъемники, да еще и полное прощение всем участникам бунта. На все это нужно время и деньги, у Геслера не было ни того, ни другого. В Суреме скорее всего уже знают, что произошло на северных рудниках. Помощи прислать не пришлют, пока еще соберут отряды в нынешних-то условиях, а вот гневного послания от короля следовало ожидать со дня на день.

Геслер отослал гонца отдыхать, и устало рухнул в кресло. Пододвинул поближе маленький столик, задумчиво посмотрел на изящную курильницу - стеклянный сосуд на медных гнутых ножках. Он купил ее, прельстившись красотой ажурной оправы, но теперь впервые пожалел, что не держит запаса красной травки, благо в Суэрсене, соседствующим с Инхором, в этой отраве недостатка не было, несмотря на все усилия пограничной стражи. А в последние годы и вовсе не до того было. Инхорский граф за своими подданными следил, но после смерти Ланлосса Айрэ торговцы дурманом опять приподняли голову, хотя прежнего размаха и не достигли. Он столько не выпьет, чтобы переварить собственный смертный приговор. Но не может ведь наместник его эльфийского величества заявиться к соседям за дурманом, официально запрещенным во всех провинциях.

И тут Геслер замер: соседи! Какой же он дурак! Разумеется, соседи! Граф Кальдер - младший брат королевы, он не откажется помочь. К тому же, зачем ему очаг бунта под боком? Того гляди, и переметнется пламя, туши потом! Правда, его бастард-управляющий может воспротивиться, ходят слухи, что именно он предупредил мятежного графа Виастро о новом оружии Тейвора, но тут уж не ему решать, а лорду. Дружину они, по старой памяти держат в боевом порядке, хотя сражаться кроме контрабандистов не с кем - вокруг имперские земли. С шахтерами в два счета управятся, и у Геслера будет время свести счеты с бунтовщиками, пока за ним не приедут из Сурема. Не то, чтобы молодой чиновник отличался особой кровожадностью, но спускать людям, из-за которых ему суждено лишиться головы, не собирался. Противный, липкий, расслабляющий члены страх уступил место гневу: они у него в собственной крови умоются прежде, чем король с горе-наместника голову снимет! И Геслер придвинул к себе письменный прибор.

Отказать граф не посмел, хотя сбор отряда и занял больше времени, чем Геслер рассчитывал - похоже, его названный братец тянул время как мог, но через неделю маленькое войско все же прибыло в распоряжение наместника. Вполне достаточно, чтобы вышибить бунтовщиков с рудников, но сколько крови прольется! Геслер сморщился: за прошедшие семь дней он успел поостыть. В конце концов, все они делают то, что должны. Ни у него, ни у голодных шахтеров нет выбора. Они не могли не взбунтоваться, он не может не подавить их мятеж. Точно так же, как браконьер не может не расставлять силки на зайцев, чтобы накормить своих детей, а он не может не повесить браконьера.

А шахтеры были полны решимости стоять до конца. Бунт, как оказалось, готовили уже давно - Геслер пригрозил горнякам уморить их голодом, те только рассмеялись: запасы позволяли продержаться до следующей весны. И где только они набрали столько продовольствия в вечно голодном Суэрсене, да еще под самым носом наместника, Геслер понять не мог, но поверил на слово, все равно он не мог ждать полгода, чтобы проверить, хватит ли мятежникам хлеба.

Наместник попытался было взять в заложники семьи бунтовщиков, но и здесь его опередили - женщин и детей вывезли из провинции, а мужчины или просочились в шахты к родным, или бесследно растворились в глухих суэрсенских лесах. Впрочем, поразмыслив, Геслер даже порадовался про себя, что опоздал. Головы ему и так и так не сносить, так лучше уж умереть со спокойной совестью.

Из столицы доставили гневное послание, подписанное его величеством собственноручно. Король приказывал немедленно подавить мятеж, восстановить работу шахт, затем дождаться прибытия нового наместника и сдать ему все дела. Что последует дальше - очевидно. Следом прибыло не менее гневное письмо от военачальника: Тейвор рвал и метал, и грозился упечь Геслера на его собственные рудники, если хоть один волос упадет с головы мастеров-оружейников, или же если эти грязные звери повредят плавильные печи и формы для отлива. Министр государственного спокойствия молчал, и это молчание пугало куда больше, чем гневное послание военачальника.

Признаться честно, Геслер сомневался, что после подавления мятежа останутся рудники, в которые можно будет кого бы-то ни было сослать: если горняки и дальше будут упираться, ему придется взорвать шахты. Никаких сил не хватит, чтобы выкуривать их по одному из коридоров, не говоря уже о том, что рабочие знают там каждый закуток, и привыкли жить под землей, в отличие от солдат. Огненного порошка хватит, дурное дело нехитрое - набить бочки, поджечь фитили, и даже те, кто переживут взрыв, наверх уже не поднимутся. Но шахты после этого встанут надолго - нужно будет заново ставить крепь, восстанавливать спусковой механизм, расчищать завалы, убирать трупы, привезти новых рабочих или каторжников… Геслер искренне сочувствовал своему преемнику.

Прошло три дня. Инхорцы стояли лагерем у поселка горняков и ждали приказов. Восстанавливать закон и порядок на отдельно взятой шахте они не стремились, Геслер без труда читал недовольство на лицах солдат, но открыто они не возмущались, молча наблюдали, чем закончится противоборство. И только разноглазый Арьен, лично возглавивший добрососедскую помощь, не упускал случая поиздеваться: с преувеличенной вежливостью интересовался, каковы планы глубокоуважаемого наместника, и не нужно ли его людям озаботиться постройкой постоянного лагеря на зиму, пока его превосходительство пребывает в раздумьях. При этом Геслер сомневался, что получив приказ, насмешник согласится лезть в шахту.

Наместник чувствовал себя зверем в капкане - шахтеры открыто смеялись над его угрозами, прекрасно зная, что он не посмеет взорвать рудники, с тем же успехом можно оставить их там сидеть, пока припасы не закончатся. Королю нужна руда, а не развалины. Но и горняки понимали, что загнали себя в ловушку - выполнить их требования невозможно, даже если наместник и уступит, король не позволит. Бунт начался в отчаянии, отчаяньем и закончится, но пока что обе стороны устало препирались, ожидая сами не зная чего.