Стрела на излете - Вера Школьникова

- Или так. А может быть, совсем иначе.

Картина за окном снова изменилась. Города сменяли друг друга перед его взглядом: храмовые крыши Сурема, разноцветные купола Кавдна, деревянные гребешки ландийских теремов. Люди торговали в лавках, пахали землю, женщины доили коров и поили детей парным молоком из крынок. Сытые, улыбающиеся лица, веселые дети в чистой новой одежде, заполненные верующими храмы.

Ларион смотрел в окно, за ним проходила жизнь. Такая, какой она должна быть. Когда все сыты и здоровы, земля родит, скот не знает падежа, правители мудры, а подданные благонравны. Тогда берега полнятся медом, а реки текут молоком, и Семеро благословляют паству устами жрецов. Об этом молятся в храмах, пишут благочестивые трактаты, мечтают, бросая в землю зерно.

Быть может те, живущие в поднебесье, летающие на огненных птицах, смелее и лучше. Быть может, его "нет" обернется их миром, миром людей, гуляющих среди звезд. Но серая, пустая равнина застилала взгляд. Он не может, не имеет права решить за всех, за тех, кто сейчас спит в своих домах, молится у алтарей, раздирает бороздой пересохшую землю. Им не нужны звезды. Им нужен хлеб. И Ларион, обхватив себя руками, качает головой:

- Я готов.

Рука на его плече вздрагивает. Мужчина разворачивает мальчика к себе, и Ларион успевает увидеть, как гаснут искры надежды во взгляде его отца. Запоздало понимает, что тот, должно быть, мечтал о звездах, вопреки собственной природе. Леар гладит его по голове, медленным длинным движением, шепчет:

- Удачи. И ничего не бойся, - и отступает в темноту. Комната тает, последним исчезает лицо девочки с портрета, и мальчик зависает в пустоте. Тишину раскалывает удар гонга. "Пора", - слышит он слаженный хор голосов.

Они подходят к нему по двое, мужчина прикладывает ладонь к груди, туда, где колотится сердце. Женщина целует в лоб.

Высокие, вечно юные, в синих одеждах, в руках зеленые ветви. Он слышит запах свежевспаханной земли, и вены наполняет радостная сила ростка, пробивающегося сквозь почву, к свету и ветру. Сила жизни, Эарнир Светлый и Эарнира Животворящая.

Воин и Воительница в алых доспехах, у него в руке меч, она несет на сгибе локтя круглый медный щит, за плечами развеваются, словно на ветру огненные плащи. Яростная, обжигающая сила, победный крик готов вырваться из горла, сердце выпрыгнуть из груди. Лаар Доблестный и Лаара-Воительница.

Старик и старуха в длинных серебряных робах, капюшоны скрывают тенью морщинистые лица и глубокие провалы глазниц. Их прикосновения холодны, сердце замедляет яростный бег, на смену ликованию приходит спокойная уверенность. Все правильно, все неизбежно, все проходит. Эдаа Вечный и Эдаа Вечная. Беспощадное время. Песчинки мерно просыпаются сквозь горло часов.

Мужчина и женщина средних лет, с шершавыми теплыми ладонями. Их свободные желтые одежды покрыты пылью, а в волосах запутался песок. "Где бы ты ни был" - он часть этой земли, ее плоть и кровь. В хрустальных шарах переливается морская вода и плавно покачивается плоский земной диск. Навио Незыблемый и Навиа Безграничная.

Высокий строгий худощавый мужчина, с заостренными чертами и холодным взглядом, рядом с ним женщина, с лицом, словно высеченным из камня. Закон и Справедливость. Каменная печать и факел негасимой истины. От них исходит беспощадная решимость. Так должно. Так будет. Хейнар Справедливый и Хейнара Беспристрастная.

Прекрасные мудрые лица, без возраста, вне времени. Белые робы, светлый взгляд. Аммерт Мудрый и Аммерта Всеведущая. Сохранять, а не преумножать. Знать, а не искать. Помнить, а не гадать. Осознание правильного выбора переполняет его спокойной уверенностью. Мудрость не спешит и не ошибается.

И он сам шагает навстречу последней паре. Безликие черные фигуры, не поймешь, кто тут Келиан Темный, а кто Келиана Неотвратимая, сама Смерть. Равно горят из-под черных капюшонов алые угли глаз, одинаково трепещут за спинами черные плащи, словно крылья летучей мыши. Его ладони высечены изо льда, ее губы так холодны, что обжигают. Неизбежность. Они будут ждать в конце любого пути. И заглянув им в глаза, он больше не боится.

Солнечный луч заглядывает в окно, проскользнув под занавеску, щекочет щеку. Ларион просыпается. Он видел что-то во сне, должно быть, хорошее - мальчику давно уже не дышалось так легко, полной грудью. Жаль, что не получается вспомнить, рука скользит по подушке и натыкается на книгу. Он берет в руки маленький томик в красном бархатном переплете. Книга услужливо раскрывается на нужной странице, и он не глядя, произносит: "А время шуршит песчинками в колбе. Не будет конца". Потом осторожно закрывает книгу, чтобы не повредить ломкие старые страницы, кладет обратно на подушку.

Дверь открывается, Далара заходит в комнату, пожелать сыну доброго утра и застывает на пороге, прижав ладони ко рту, заходится в немом крике. А Ларион, встав, растерянно смотрит на нее сверху вниз, обнимает непривычно длинными руками, и не знает, как утешить, при этом не солгав.

Гонец смотрит в пол, и переминается с ноги на ногу, не зная, куда деть руки. Он знает, что Геслер не станет карать вестника за дурные новости, но глядя, как наливается краской обычно бледное лицо наместника, трудно было сохранить невозмутимость:

- Значит, стали? - Медленно, чуть ли не по слогам повторил Геслер.

- Так точно, господин.

Этого следовало ожидать, удивительно, что горняки продержались так долго, на двойном-то уроке. А сейчас все обернулось им на руку. Война затянулась, настолько, что Тейвор перекинул на передовую провинциальные гарнизоны, предоставив местным лордам поддерживать порядок своими силами, как в старые времена. Вот только главнокомандующий забыл, или предпочел не помнить, что лорда в Суэрсене больше не было, а были измученные тяжелой работой шахтеры, изголодавшиеся крестьяне и оружие, припрятанное в надежных местах. Как только ушли солдаты, тут же и рвануло. Бунтовщики захватили оружейный двор, перебили немногочисленную охрану, посадили под замок мастеров. Хорошо еще, что последнюю партию бомбард увезли как раз накануне. Из оставшихся опытных образцов стрелять рискнул бы разве что самоубийца, но брать рудники штурмом все равно удовольствие малое. Да и где взять людей? У Геслера остался только небольшой отряд стражи, охранявший усадьбу, да второй, разъезжавший по провинции, чтобы браконьеры не слишком наглели.

Мятежники прекрасно знали, что у наместника руки коротки самому справиться, и надеялись, что он не осмелится просить помощи у короля, а пойдет на уступки. Не учли только, что для Геслера особой разницы не было - что выполнять их требования, что сразу его величеству в ноги падать с повинной, все равно головы не сносить. Он еще раз просмотрел список условий: сократить в два раза выработку, позволить продавать десятую часть добычи для нужд рабочих, укрепить своды в двух основных шахтах, поменять подъемники, да еще и полное прощение всем участникам бунта. На все это нужно время и деньги, у Геслера не было ни того, ни другого. В Суреме скорее всего уже знают, что произошло на северных рудниках. Помощи прислать не пришлют, пока еще соберут отряды в нынешних-то условиях, а вот гневного послания от короля следовало ожидать со дня на день.