Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

Русские стали совершенно необузданными. Пьяные и готовые в любой момент выхватить оружие красноармейцы разгромили склады международного Красного Креста в Бабельсберге близ Потсдама, где работали британские военнопленные, и уничтожили тысячи посылок с лекарствами и диетическими продуктами для больных солдат. «Они явились, — вспоминает капрал Джон Ахерн, — вошли в один из подвалов, увидели огромные груды посылок и просто расстреляли их из автоматов. Это было невероятно».

Рядом со складами находились здания киностудий. Александер Кораб, иностранный студент, видел, как сотни пьяных солдат вломились в костюмерную и вышли на улицы в «самых разных фантастических одеждах от испанских камзолов с белыми кружевными воротниками до наполеоновских мундиров и треуголок и юбок на кринолинах. Они начали танцевать на улицах под аккомпанемент аккордеонов и стрелять в воздух — а в это время еще бушевали бои». Тысячи красноармейцев никогда прежде не бывали в большом городе. Они выкручивали электрические лампочки и тщательно паковали их, чтобы отвезти домой. Им казалось, что лампочки могут светиться в любых условиях. Водопроводные краны выдирали из стен по той же причине. Многие понятия не имели, зачем нужны ванные комнаты; в унитазах иногда мыли и чистили картошку, но применения всему оснащению ванных комнат найти не могли. Поэтому тысячи ванн просто выбрасывали в окна. Поскольку солдаты не знали, для чего предназначены ванные комнаты, они повсюду оставляли экскременты и лужи мочи. Некоторые из русских пытались вести себя цивилизованно: Герд Бухвальд обнаружил «около дюжины стеклянных банок, которые его жена использовала для консервирования, заполненных мочой. Стеклянные крышки были аккуратно завинчены».

На химическом заводе Шеринга в Шарлоттенбурге доктор Георг Хеннеберг перепугался до смерти, обнаружив, что русские ворвались в его лаборатории и перебрасываются яйцами, зараженными тифозными бактериями. Обезумевший Хеннеберг в конце концов нашел русского полковника, который приказал солдатам покинуть здание и запер его.

Посреди этих бессмысленных грабежей и жестокостей все еще полыхало сражение, а в центре его затаился бункер фюрера, почти забытый измученными защитниками и жителями города. Жизнь в бункере стала бесцельной, нереальной. «Те, кто остался, — вспоминала секретарша Гитлера Гертруд Юнге, — все ждали какого-то решения, но ничего не происходило. На столах были расстелены карты, все двери были распахнуты, никто больше не спал, никто не знал ни числа, ни времени. Гитлер не выносил одиночества; он бродил по маленьким помещениям и разговаривал со всеми оставшимися. Он говорил о своей неминуемой смерти, о приближающемся конце.

Тем временем в бункер переехал Геббельс с семьей, и его дети играли и пели песенки «дяде Адольфу». Казалось, никто не сомневался в том, что Гитлер намерен совершить самоубийство; он часто говорил об этом. Все также не сомневались, что и Магда с Йозефом Геббельс планируют покончить с собственными жизнями и жизнями своих шестерых детей: Хельги, Хольде, Хильде, Хайде, Хедды и Хельмута. Не знали об этом только сами дети. Они говорили официанту Эрвину Якубеку, что улетят из Берлина далеко-далеко. Хельга, старшая, сказала: «Нам сделают укол, чтобы нас не тошнило в самолете». Фрау Геббельс, у которой разболелся зуб, послала за доктором Хельмутом Кунцем, дантистом, работавшим в большом госпитале-бункере под канцелярией. После того как Кунц вырвал зуб, фрау Геббельс сказала: «Дети не должны попасть в руки русских живыми. Если случится самое страшное и мы не сможем выбраться, вы мне поможете».

Ева Браун, услышав, что Кунц вырвал зуб Магде, спросила, не сможет ли он и ей помочь с ее зубами, но, вдруг опомнившись, произнесла: «О, я совсем забыла. Какой в этом смысл? Через несколько часов все закончится!» Ева собиралась принять яд. Она достала капсулу с цианидом и сказала: «Это так просто. Нужно просто раскусить ее, и все будет кончено». Доктор Людвиг Штумпфеггер, один из врачей Гитлера, присутствовавший при этом, спросил: «Но откуда вы знаете, что все получится? Откуда вы знаете, что в капсуле есть яд?»

Все удивились, и одну из капсул немедленно испытали на Блонди, собаке Гитлера. По словам Кунца, Штумпфеггер с помощью щипцов выдавил капсулу в собачью пасть, и Блонди тут же не стало.

Финальный удар невольно нанес Гитлеру днем 29 апреля человек, сидевший за печатной машинкой в восьми тысячах миль от бункера, в городе Сан-Франциско. Этим человеком был Пол Скотт Рэнкин, корреспондент агентства Рейтер, освещавший учредительную конференцию Организации Объединенных Наций. В тот день Рэнкин услышал от главы Британской службы информации, Джека Винокура, в свою очередь получившего информацию непосредственно у министра иностранных дел Британии Антони Идена, что Гиммлер предложил капитуляцию западным союзникам. Рэнкин передал эту новость в агентство, и через несколько минут ее передали по радио на весь мир.

Именно эта история впервые заставила Гитлера заподозрить Гиммлера в предательстве. Новости он услышал рано вечером во время совещания с Вейдлингом, Кребсом, Бургдорфом, Геббельсом и заместителем Геббельса Вернером Науманом. По словам Вейдлинга, «Наумана вызвали к телефону, а через пару минут он вернулся и рассказал, что, согласно информации «Радио Стокгольма», рейхсфюрер СС Гиммлер начал переговоры с англо-американским Верховным главнокомандованием. Побледнев, Гитлер вскочил на ноги и уставился на доктора Геббельса, затем тихо забормотал что-то, но никто его не понял. Он выглядел совершенно ошеломленным».

«Я видела Гитлера позже, — вспоминала Гертруд Юнге. — Он был бледным, глаза запали, и он выглядел так, словно все потерял». Так оно и было. «Нам точно придется пролить много слез сегодня вечером», — сказала ей Ева Браун.

Офицера связи Гиммлера в бункере, группенфюрера СС Германа Фегелейна, женатого на сестре Евы Браун, немедленно заподозрили в соучастии. Фегелейн исчез из бункера несколько дней назад, но после поисков его нашли в собственном доме в гражданской одежде, готового покинуть Берлин. Фегелейна вернули в бункер и посадили под арест. Гитлер пришел к выводу, что запланированный отъезд Фегелейна из Берлина связан с отступничеством Гиммлера. Полковник СС Отто Гюнше вспоминал: «Фегелейна предали военному суду и расстреляли в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое апреля. Ева Браун за свояка не заступилась».

Гитлер явно сознавал, что конец близок. На рассвете он продиктовал личное и политическое завещания, передав бразды правления адмиралу Карлу Деницу, как президенту, и Йозефу Геббельсу, как рейхсканцлеру. Он также женился на Еве Браун.

«После церемонии, — вспоминала Гертруд Юнге, — Гитлер и его новобрачная час просидели с Геббельсом, генералами Кребсом и Бургдорфом, доктором Науманом и полковником люфтваффе Николаусом фон Беловом». Гертруд Юнге оставалась с ними всего минут пятнадцать, столько, сколько потребовалось, чтобы поздравить новобрачных. Гитлер, по ее словам, говорил о конце национал-социализма и о том, что возродить его будет нелегко, а затем сказал: «Смерть для меня лишь средство освобождения от тревог и очень тяжелой жизни. Меня обманули мои лучшие друзья, я пережил предательство».

В тот же день Гитлер получил еще более неприятные известия: партизаны поймали и казнили Муссолини и его любовницу; их повесили за ноги. В ту ночь Гитлер попрощался со всеми обитателями бункера, а на следующий день, когда русские танки уже были в полумиле от бункера, он решил, что момент настал. Он пообедал в компании двух секретарш и повара, который готовил ему вегетарианскую пищу.

Официант Эрвин Якубек запомнил, что на последний ленч Гитлера подавал «спагетти с легким соусом». После ленча Гитлер снова прощался. Гертруд Юнге он сказал: «Все зашло слишком далеко, и наступил конец. До свидания». Ева Браун обняла секретаршу со словами: «Передайте мой привет Мюнхену и на память возьмите мою шубу. Мне всегда нравились хорошо одетые люди». Затем Гитлер и Ева Браун удалились в свои комнаты.

Полковник Отто Гюнше встал у двери приемной перед апартаментами Гитлера. «Это было моим самым трудным заданием, — вспоминал он. — Было три тридцать или три сорок. Я пытался справиться со своими чувствами. Я знал, что он должен совершить самоубийство. Другого выхода не было».

Напряжение несколько разрядил приход Магды Геббельс. Она подбежала к Гюнше и потребовала немедленно провести ее к фюреру. Гюнше не смог ее разубедить и постучал в дверь. «Гитлер стоял посреди своего кабинета. Евы в комнате не было, но из ванной комнаты доносился шум воды, поэтому я решил, что она там. Гитлера мое вторжение сильно рассердило. Я спросил, не примет ли он фрау Геббельс. «Я больше не хочу с ней разговаривать», — сказал фюрер, и я вышел. Пять минут спустя я услышал выстрел. Первым вошел Борман. За ним — слуга Линге. Гитлер сидел в кресле. Ева лежала на диване. Она сняла туфли и аккуратно поставила у одного конца дивана. Лицо Гитлера было залито кровью. Я увидел два пистолета. Одним был «вальтер ППК». Он принадлежал Гитлеру. Другой пистолет, поменьше, он всегда носил в кармане. На Еве было синее платье с белым воротничком и белыми манжетами. Ее глаза были широко раскрыты. Чувствовался запах цианида, такой сильный, что мне потом несколько дней казалось, будто моя одежда пропахла цианидом, но, конечно, это работало мое воображение. Борман ничего не сказал, однако я немедленно пошел в конференц-зал, где сидели Геббельс, Бургдорф и другие, а кто именно, я сейчас уже не помню. Я сказал: «Фюрер мертв».