Геологическая поэма - Владимир Митыпов

Кажется, ничего существенного сказано не было, все спокойно вернулись к своим делам, и возникшее было у Вегенера неприятное впечатление скоро рассеялось. Однако два с половиной месяца спустя, в очень трудную минуту, ему придется вспомнить этот разговор, и тогда смысл его предстанет в истинном свете, но исправить что-либо будет уже поздно…

После отъезда санного поезда прошло больше недели. Работы на базе близ Шейдека шли своим чередом. Но однажды вечером, когда командор у себя в палатке с увлечением читал книгу Бёггильда «Минералы Гренландии», снаружи донеслись внезапно оживившийся гомон псов, визг нарт, крики, щелканье кнутов — словом, шум, который недвусмысленно означал прибытие каких-то гостей. Вегенер уже встал, собираясь выйти, но тут в палатку ввалился Лёве, порядком измученный, с обескураженным, малиновым от ветра лицом. На одежде — красноречивые следы перенесенных в пути неурядиц.

— Увы, это я! — объявил он со смущенной улыбкой.

— Франц, что случилось? — бросился к нему Вегенер.

— Страшного — ничего, но… — Лёве почти упал на раскладной стул. — Ради бога, попить чего-нибудь!

Он выпил подряд одну за другой три чашки кофе, стащил через голову меховой анорак, оставшись в толстом исландском свитере, и только после этого приступил к рассказу. К этому времени сюда уже примчались встревоженные Гольцапфель, Зорге, Вёлкен, Лиссей и Сигурдсон.

Суть сообщения Лёве умещалась в одной фразе: в глубине Щита, отдалившись на двести километров от базы, гренландцы внезапно запросились обратно; после долгих переговоров и уговоров четверо из них согласились продолжить путь, остальные повернули назад.

— …и с ними — я, — закончил Лёве.

Наступила тишина, которую первым нарушил Гольцапфель.

— Вымогательство, туземные штучки! — возмущенно заговорил он. — Они добиваются увеличения платы, это совершенно ясно! Мы их разбаловали. Начать с того, что собака здесь, по существу, ничего не стоит — да-да, тут их даже слишком много! — а мы платим по пять крон за каждую паршивую собачонку. Мало того, если она подохла в пути, выплачиваем компенсацию. Пятнадцать крон за дохлого пса — господа, да они же смеются над нами, когда мы этого не видим!.. Далее, туземец бездельничает на базе — три кроны в день. Тот же туземец, если он сел на нарты, получает уже четыре. Вполне естественно, что мы кажемся им богатыми простофилями, с которых грешно не содрать побольше!..

Вегенер сосредоточенно смотрел на него, обдумывая, как и что ответить. Возможно, в ином каком-нибудь месте подозрения Гольцапфеля были бы не лишены резона — но не в Гренландии! «…На крайнем севере, недалеко от материка, находится большой остров; там редко, почти никогда не загорается день; все животные там белые, особенно медведи». Эта довольно-таки необычная фраза средневекового итальянского писателя Юлия Помпония Лэта неизвестно почему всплыла вдруг в памяти Вегенера.

— … особенно медведи, — негромко и чисто машинально проговорил он.

— Простите? — Гольцапфель замолчал и удивленно воззрился на руководителя экспедиции.

— Я хочу сказать, милейший Руперт, что дело обстоит вовсе не так просто. Вы недостаточно знаете гренландцев, а между тем люди, которые тесно общались с ними — те же Пири и Амундсен хотя бы, — утверждают, что деньги для них не имеют той ценности, как в Европе. — Вегенер встал и прошелся, задумчиво попыхивая трубкой. — Еще одна наша ошибка заключается в том, что мы рассматриваем Гренландию как нечто единое. Один большой остров. А в глазах здешнего жителя это — два мира. Побережье — мир человека; место, где есть жизнь и где человек может прокормиться. Ледниковый щит — безжизненный мир, страна мертвых, обиталище злых сил. Это — ад. Но если наш христианский ад существует в области идеи, то ад гренландца — вот он, перед глазами, абсолютно зримый. Нам с вами это кажется странным и диким, но вот, скажем, древний римлянин совершенно точно знал, что жерло Везувия есть непосредственный вход в преисподнюю… Но возьмем времена не столь отдаленные. Когда Данте написал и опубликовал свою «Божественную комедию», люди на улицах с ужасом бежали от него: этот человек спускался в ад!.. И вот теперь поставьте себя на место гренландца — к нему вдруг заявляются какие-то люди…

— Краслунаки, — улыбаясь, подсказал Лиссей.

— Вот именно! — кивнул Вегенер под дружный смех присутствующих. — Заявляются и неизвестно зачем соблазняют людей ехать в обиталище сатаны — чем не «собачьи дети»? Во времена оны у нас в Европе за подобные вещи отправляли на костер! Гренландец вполне мог бы сказать нам: «Провалитесь со своими деньгами!» — и был бы прав. Однако ж они едут с нами на Щит — боятся, но едут! Спасибо надо сказать им за это. И если некоторые с двухсотого километра повернули назад, зато другие-то ведь пошли дальше, и вот увидите, когда они возвратятся живы-здоровы — страхи рассеются!..

— Я тоже думаю, что рассеются, — сказал Лёве. — Но не сразу, конечно. Эти двести километров назад мы промчались за трое суток. За один только сегодняшний день сделали сто пять километров. Мои парни совершенно обезумели, когда увидели на горизонте родные прибрежные горы, — понеслись так, будто за нами гнался сам гренландский сатана!..

Дымя трубкой и расхаживая взад-вперед, Вегенер провел обстоятельный разбор неудачного путешествия Лёве, и постепенно выяснилось, что не такое уж оно и неудачное. Прежде всего, на протяжении двухсот километров путь надежно размечен: через каждые пять километров сооружены высокие снежные пирамиды, верхи которых выполнены в виде полуметрового куба, обтянутого черной материей — отличный ориентир для Арктики, где черный нос белого медведя бывает виден, говорят, за полкилометра. Через каждые пятьсот метров установлены черные флажки на метровой высоты палках. Далее, получены кое-какие сведения о погодной обстановке на это время года в глубине Щита: туман, дождь вперемешку со снегом; дорога — рыхлая снеговая каша; температура около нуля. Следовательно, сани конструкции Нансена (особо широкие полозья, — длина четыре метра, ни единого гвоздя — все части скреплены ремнями) являются наиболее предпочтительными. Планируя дальнейшие поездки, надо исходить из того, что с грузом удается делать по Щиту до двадцати пяти километров в день, без груза — вдвое больше.

Лёве, который с самого начала взялся опекать экспедиционных собак и вообще охотно занимался всем, связанным с ними, приобрел за эту поездку кое-какие практические знания и теперь не без гордости закатил импровизированную лекцию. В краевой зоне Щита солнечные лучи изъели лед, превратив его в подобие рашпиля; зазубрены высотой до одного сантиметра и остры, как рыбий хребет; углубления между ними заполнены тончайшей пылью космического происхождения — криоконитом. Чтобы собаки не резали здесь лапы, им надо надевать «собачьи камики [52]» из парусины или лучше тюленьей кожи с дырками для когтей. На остановках камики надо снимать, чтобы собаки могли полизать лапы. Кроме того, есть псы, которые с удовольствием поедают свою обувь. И вообще, среди них попадаются такие, что норовят при любой возможности сожрать ременные постромки, питуты. Их так и называют — «пожиратели питуты». Существует лишь один способ отучить их от этой дурной привычки — выбить клыки. Так поступают на севере Гренландии, у пролива Смит, но тогда собака уже не может грызть кости и с трудом ест мерзлую пищу…

Рассуждения Лёве о нежелательности выбивания клыков, равно как и сведения о том, как правильно кормить в пути собак, сколько грузить на нарты, были выслушаны внимательно, однако со скрытой усмешкой. Два-три рейса на аэросанях, и надобность в собачьих поездах полностью отпадает — так думалось многим.

Однако Вегенер так не считал. Не считал так и Лёве — через десять дней он и с ним пять гренландцев повели на восток второй санный поезд. И начиная с этого времени события необычайно ускорились. Благополучно достигнув заветного рубежа — четырехсотого километра, — вернулся Вейкен с четырьмя гренландцами. Иоганнес Георги остался на куполе Ледникового щита — «Айсмитте» была создана, «Айсмитте» работает! Обратный путь оттуда занял всего шесть дней. Это означало, что между базой и «Айсмитте» возможна регулярная связь — по крайней мере, до наступления морозов и полярной ночи. На какой-то момент Вегенеру показалось, что вереница неудач позади и дела наконец-то пошли на лад. Несколько дней он ходил с посветлевшим лицом, но это были уже последние относительно спокойные дни, дарованные ему жизнью.

Подготовка аэросаней к четырехсоткилометровому пробегу затягивалась. Инженер Шиф был прав: отлученные от неба самолетные двигатели действительно оказались капризней перезрелых див. Всякого рода неполадки, поломки следовали одна за одной. А между тем еще в конце июля стала отходить пора незаходящего полярного солнца. Сначала на переломе суток зародилась серая тень, и она с каждым днем густела, становилась сумерками, разрасталась вширь, чтобы превратиться затем в ночь, которая будет еще беспощадней оттеснять слабеющие восходы и закаты, пока вовсе не сгонит их с небес в один тусклый, едва рдеющий отсвет над южной точкой горизонта, а потом погасит и его, сомкнувшись, как вода над головой утопающего. И тогда наступит круглосуточная полярная ночь.