Приключения мистера Вулписа - Таня Некрасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Полагаю, что так бы оно и было, — грустно улыбнулся мистер Вулпис. — Но, к сожалению, я не ты, Боуи, я — это я, а я — не герой и не легенда, а просто эгоистичный механический зверь, когда-то наслаждавшийся своим одиночеством, а нынче — презирающий общество самого себя.
— Вам нужно отпустить прошлое. Мне это помогло. Знаю, это непросто, но вы обязаны понять, что прошлый вы — это другой зверь, вы не в ответе за его поступки, и вы не виноваты в том, что на вас одели чужую шкуру. Нынешний вы — не мек, не робот и не питомец великанов, вы — господин Фог Вулпис, управляющий «Чайного дворика» и герой, как для Жанны, так и для меня. И чтобы вы там себе не надумали, каким бы плохим себя не считали, — мы видим вас по-другому, и это никак не изменить.
* * *
Одним дождливым вечером, в заброшенном доме, где-то в районе трущоб, Бром со своей стаей предавались отдыху. Дрог и его сутулый приятель рявкали друг на друга, не поделив баранью кость. Часть волков запивала голодную хандру пивом, бочонком которого недавно заплатил им хозяин бара «Белый клык» за то, чтобы они припугнули одного из обнаглевших завсегдатаев и вытрясли с него монет. Сам Бром возлежал на кровати, ковыряя костью в зубах и время от времени приструнивая волков бранным словом.
Последние пару дней серьёзных заказов не поступало. Пиво — это, конечно, хорошо, но на пустой желудок оно идет гадко — так, что несварение обеспечено. Бром швырнул кость в угол, но тьма, сидящая в нём, ревностно откинула кость в середину комнаты.
— Так-так-так! Ко это к нам в гости пожаловал? — засмеялся Бром, нисколечко не испугавшись дающей отпор темноты. Пьяные волки побросали свои дела и, истекая слюной и хихикая, окружили угол.
— Не смей скалить на меня свои клыки, — припугнула капитана темнота, раскалившись двумя красными бусинками глаз. — Мы здесь по делу.
— Кто это мы? — И только волк спросил это, как на карнизы разбитых окон попрыгали уродливые крысы. Если присмотреться и прислушаться, то можно было почувствовать присутствие грызунов во всех местах, куда заливалась тень: под досками пола, на крыше, под корнями деревьев.
Бром невесело рассмеялся, понимая, что ужин не удался:
— Что ж, Раттус, твоя взяла. Тебе повезло, что я терпеть не могу крысиное мясо. Ну так… какими судьбами? — Волк незаинтересованно поплелся к своему належенному месту, пока оно не остыло.
Раттус в мгновение ока очутился на изголовье кровати, выуживая приткнутый в пояс бумажный свёрток, чтобы развернуть его перед носом капитана.
Морда Брома тотчас приобрела странное выражение. Он схватил лист и кисло рассмеялся портрету, изображенному на нем.
— Ребята, поглядите-ка сюда! — созвал он свою братию. — Знакомая мордашка, не находите?
Раттус с обычной для него мордой-кирпичом объяснил:
— Этого зверя зовут Ноттэниэль.
— О-о, да, наш котик, Нот! Пожалуйста, скажите, что его можно съесть? — смачно облизнулся Дрог. Волки возбужденно заулюлюкали.
Раттус чинно откашлялся:
— На него поступил заказ.
— От кого? — смеясь, рыкнул Бром. — Погоди-погоди, это что же, наш мэр заказал нам его? Слыхал, Нот разочаровал Бэрворда!
— Нет, это не господин мэр, — безэмоционально отозвался крыс. — Прошу меня извинить, но заказчик пожелал остаться анонимным.
— М? Как жаль! — хищно полыбился тот, складывая бумажный самолётик. — Мы так любим передавать приветы своему ужину, не правда ли, парни?
Самолётик влетел в стаю, позабавив волков. Разрывая бумагу в серпантин, они мерзко хихикали, представляя, что чернила, скрипящие на зубах, имеют вкус крови.
— Ему что-нибудь передать? — спросил Бром напоследок.
— Да, если можно. Скажите Ноттэниэлю, что Шарлотта всё знает.
— Кто такая Шарлотта? — Волки переглянулись.
Раттус медленно моргнул в их сторону:
— Неважно. Просто скажите ему и всё. Он знает, кто это. И заказчик надеется, что ему будет от этого очень больно.
Глава 30
Вера
Сумерки пали на город непроницаемым полотном. Погода не сулила ни звёздочки, но тем было лучше для Ноттэниэля. В ожидании мадемуазель Шарлотты, укутанный по уши в свой рваный плащ, из-под которого сверкали одни глаза, он притаился под сенью дерева, где по обыкновению они с мадемуазель Де Муар продолжали назначать тайные свидания. Однако, та всё не появлялась, и Ноттэниэль начинал нервничать. Простояв в одиночестве дольше допустимого срока, он наконец сознался себе в том, что обозлен на мадемуазель за её непунктуальность, и готов сию же минуту уйти. Заморосивший дождь впустил в голову Ноттэниэля мысль, что, возможно, изнеженная дама вроде Шарлотты сочла очевидным остаться дома, в комфорте, а не мочить лапки в чухлой прошлогодней траве. Конечно, она эгоистично считает, что Ноттэниэль рассудил также, сделав выбор в пользу домашнего уюта. Вот только мадемуазель забывает, что его дом — пустые каменные стены и дыра в потолке! О каком уюте вообще идёт речь?!
Ноттэниэль зашагал прочь на отекших лапах, спотыкаясь на ровном месте и некрасиво брюзжа себе под нос. Идти домой он не стал целенаправленно, так как и в стенах, и за их пределами — градус температур не менялся. Раздвинув ветки бурьяна, Ноттэниэль вышел к крутому склону, поросшему кустарниками, внизу которого шумел один из притоков Северной реки. Он любил сидеть на большом гладком камне, возвышающемся над зарослями, и наблюдать живописный склон. Если где-то ему и было уютно, то только здесь, особенно — с поздней весны до конца лета, когда всё вокруг пылало красками зелени. Тогда и камень сиял и переливался с чёрным и серым отливом, нагреваясь на солнце и превращаясь в тёплую подушку, на которой, под жужжание привлеченных жаром насекомых и пение диких вод, можно было познать самые сладкие сновидения. Ветви с листьями всех оттенков зелёного окутывали дебрями этот пятачок земли, изолируя его от городской суеты, от ущербных пейзажей трущоб, помогая Ноттэниэлю забыть о своей грязной маргинальной натуре и ненавистном обществе.
Но в эту ночь всё было как назло отвратительным: коричнево-черные воронки проталин нездоровой сыпью темнели в снегу, земля комкалась между пальцами, кустарники хмуро гнулись к обрыву, а излюбленный камень Ноттэниэля был пугающе неказистым, как лысая голова великана. Еще вчера тот же серый пейзаж возрождал в нем предчувствие цветущей весны. Что же изменилось? Неужели отсутствие какой-то белокурой дамочки подле него заставило мир так потускнеть?
Природная эмоциональность Ноттэниэля взяла своё. Он сорвал
