Вишневые воры - Сарей Уокер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я достала из сумки картину и поставила ее на стол, прислонив к стене, чтобы ее было видно издалека. Она была небольшого размера, но все равно добавляла цвета в стерильное однообразие моей палаты. Я истосковалась по цвету.
В тот вечер, пока я ела ужин, Брюэр сидела на диване и развлекала меня выдержками из книги детских имен.
– Как насчет Донны? – спросила она. – Тебе нравится? Здесь пишут, что это имя означает «леди».
– Нормально, – безразлично сказала я.
Она лукаво посмотрела на меня и преувеличенно вздохнула.
– Некоторым сложно угодить, – сказала она и снова принялась переворачивать страницы.
Я подумала о том, что буду скучать по ней – неизвестно, будет ли в «Ферн-холлоу» кто-то похожий на нее. Пока я доедала десерт – персики в сиропе, она зачитывала все новые имена: Летиция, Рейчел, Гертруда.
– А как насчет Сильвии? – спросила она.
– Красивое имя. Мне нравится.
– Ну наконец-то! – радостно воскликнула она. – Тут пишут, что это имя означает «из леса». Я предполагала, что тебе понравится. – Она показала на разрисованную стену и притаившийся в углу лес.
Я обернулась и оглядела свою работу. Лес, нарисованный в наших спальнях рукой Белинды, был таинственным и темным – он должен был контрастировать с красками и очарованием цветочного сада. Я боялась его в детстве, боялась скрывающейся в нем неизвестности. В лесу за нашим домом я провела много часов, и для меня он был связан не только с приключениями, но и с призраками и потерями.
Но в тот вечер благодаря словам Брюэр я поняла, что неизвестность леса – это то, где я теперь живу. Я покинула сад, со всех сторон меня обступили высокие деревья, и я понятия не имела, как оттуда выбраться.
8
В полдень у входа в больницу остановился черный седан отца. Со мной вышла Брюэр; саквояж и холщовую сумку она вручила моему отцу, который на этот раз вышел из автомобиля, чтобы помочь мне. Казалось, он не знает, как реагировать на эту женщину непонятной этнической принадлежности с огромным животом, поэтому он пробормотал слова благодарности и указал мне на пассажирскую дверь, а сам обошел автомобиль с водительской стороны.
Когда мы отъезжали, я опустила стекло и помахала рукой Брюэр. Стоял ранний июль, день был невыносимо жарким, и окно со стороны отца тоже было открыто. Пиджак он снял, рукава засучил до локтей, а его лоб блестел от пота. Мы выехали на основную дорогу, проехали один квартал, после чего движение на наших двух полосах дороги вдруг остановилось.
– Должно быть, авария, – сказал он, и действительно, вскоре мы услышали звук приближающихся сирен. Он нахмурился и посмотрел на часы, а я сидела спокойно – мне торопиться было некуда.
Мы ползли вперед; мое льняное платье прилипло к влажной коже. После замечания об аварии отец больше ничего не говорил; я догадывалась, что эти лишние минуты в машине наедине со мной были для него мучительными. Я заглянула в сумку проверить, взяла ли я платок – он был на месте, и я вздохнула с облегчением. В него было завернуто чучело крапивника. Я погладила мягкие перышки – это меня всегда успокаивало, а потом взяла платок и промокнула им лицо. Затем я открыла флакон с духами Эстер и нанесла по капельке на запястья; аромат лаванды заполнил автомобиль.
Нераспечатанное письмо от мамы так и лежало рядом с конвертом с деньгами. Подумав немного и решив, что в «Ферн-холлоу» у меня могут забрать личные вещи, я достала письмо Белинды и аккуратно вскрыла его.
Дорогая Айрис,
Представляю, как ты переживаешь после ухода нашей милой Зили. Я так хотела увидеть тебя и утешить, но мне не разрешают. Здоровье мое пошатнулось, с тех пор как мне рассказали о произошедшем, но сейчас для меня самое главное, чтобы ты прочитала это письмо.
Мы с тобой никогда больше не увидимся. Ты должна это принять. Мне жаль, что твоя жизнь сложилась именно так, я очень горюю об этом, и эти мысли преследуют меня не меньше, чем все мои призраки. Я не смогла спасти твоих сестер, но у тебя все еще есть шанс. Я вижу это совершенно ясно, поэтому послушай меня внимательно: не позволяй отцу отправить тебя в клинику и даже не думай о том, чтобы вернуться домой. Деньги, которые тебе передала Доуви, мои, на них нет чэпеловской крови. Прошу тебя, воспользуйся ими и начни новую жизнь подальше отсюда. Пусть сейчас тебе это кажется невозможным, но поверь, что ничего невозможного в этом нет, для тебя уж точно.
Тебе удалось избежать судьбы твоих сестер, но не принимай это как данность. Твои сестры шепчут тебе: беги, дорогая Айрис. Беги так быстро, как только сможешь, и никогда не оглядывайся.
С любовью, мама
Я положила письмо обратно в конверт, пытаясь усмирить симфонию охвативших меня эмоций, проглотить ее громкие и резкие ноты. Нельзя было, чтобы у меня на лице отразилась реакция на мамины слова, но сдержаться было непросто. Я была благодарна маме за искреннюю заботу, но у меня не было никаких оснований верить в то, что еще одна попытка бегства закончится иначе, чем предыдущая. Будь это так легко, думаю, мама и сама бы убежала.
Я не могла снова пуститься в бега. Или могла?
– С тобой все в порядке? – спросил отец. Я убрала вещи обратно в сумку и застегнула молнию.
– Скажи, почему ты не рассказал доктору о том, что на самом деле случилось с моими сестрами? – спросила я. В том, что я оказалась в этой ситуации, была отчасти и его вина, и я хотела услышать, что он скажет в свою защиту.
– Я рассказал ему все, что знаю. Эстер и Розалинда умерли от гриппа, Дафни утонула в море, а про Каллу и Зили мы достоверно ничего не знаем.
– Но ведь мы прекрасно знаем, что случилось с Каллой и Зили и что на самом деле произошло с Эстер и Розалиндой. Почему ты не можешь этого признать? Из-за тебя доктор думает, что у меня бред.
– Айрис, не накручивай себя.
– Я себя не накручиваю. Ты меня накручиваешь.
Он продолжал смотреть прямо перед собой, на дорогу, хотя мы никуда не двигались.
– Мы уже скоро приедем. Постарайся не волноваться. – Он явно нервничал. Ему нужно было меня успокоить.
Глядя на его профиль, я вспомнила мамины слова, сказанные в последнюю нашу встречу: «Я никогда не любила его, он мне даже отдаленно не нравился. Ни его лицо, ни то, как он разговаривал, ни его запах – все в нем вызывало у меня отвращение. Перед свадьбой я проплакала несколько дней». Я была продуктом этого союза, была создана из этой материи.
Ко мне вдруг вернулась уверенность в том, что моя жизнь – в том виде, какой я ее знала, – окончена. Айрис должна была уйти.
Я потянулась к ручке двери. Отец, все так же сосредоточенно смотревший на вереницу машин перед нами, ничего не заметил. Одним быстрым движением я дернула за ручку, выскочила из машины и захлопнула за собой дверь. Я нагнулась и посмотрела на него в открытое окно, крепко зажав сумку в правой руке – левая все еще была забинтована.
– Немедленно вернись в машину, – сказал он, наконец заставив себя встретиться со мной взглядом. Я хотела что-то ему ответить, но что? Слов для него у меня больше не осталось.
Я побежала. Водители и пассажиры других машин уставились в окна, с любопытством провожая взглядами молодую женщину в розовом платье, бегущую со всех ног,