2017 - Ольга Славникова

Стук повторился, ни на тон не изменившись. Все-таки это слишком скоро для милиции, не прошло и четырех часов. А если?.. Если Татьяна искала и нашла? Ведь может такое случиться, он просил… И хотя Крылов не собирался даже приближаться к сейфовой двери, он внезапно обнаружил, что уже стоит в прихожей, темный в темноте, глядя на светящийся, словно каплей горячего масла заполненный глазок.

– Открой, это я, – раздался очень близко, на расстоянии шага, до ужаса знакомый женский голос. Голос был шелков от волнения, в глазке колыхалась низко надвинутая, с полями как юбка, белая шляпа.

– Сейчас, подожди одну минуту, – хрипло ответил Крылов. Почему-то на цыпочках он побежал обратно в комнату, в панике схватил с единственного стула измазанные зеленью единственные джинсы. Запрыгал, влезая в какие-то излишне длинные, махавшие в разные стороны штанины, потом натянул не очень свежую майку и, уже почти спокойный, вернулся к дверям, взял со столика ключи, аккуратно распечатался.

Не Тамару он ожидал – но именно она, как никто, была пригодна и предназначена, чтобы принести в убежище несуществующего Бога. Тот, кто ее создавал, не пожалел на нее ничего. Она буквально светилась в гулкой, с зыбкими темнотами внизу и наверху, пещере подъезда. Она была бледнее льняного светлого пальто, ненакрашенный рот ее напоминал обтрепанный ветром розовый мак. У ног ее, в которых скопилась видная невооруженным глазом мертвая усталость, стоял овальный чемодан с лощеным лоскутом на ручке – багажной карточкой United Airlines.

– Здравствуй. Пустишь? – спросила Тамара, не переступая порога, тесно составив туфли у невидимой черты, словно в аэропорту перед зоной проверки паспортов.

– Что ты спрашиваешь, заходи! – Крылов поспешно втащил ее в прихожую и подхватил чемодан, уложенный, как видно, второпях и напоминавший пухлую оладью с непропеченными твердыми комьями. – Не представляешь, как я рад тебя видеть, – сказал он, глупо улыбаясь и не зная, куда девать в тесноте свои нелепые, странно свинченные руки, норовившие обнять внезапную гостью.

– Знаешь, мне бы сейчас не разреветься, – весело сообщила Тамара, ногтем убрав от моргнувшего глаза черную соринку.

Крылов помог ей стащить измятое сзади пальто, отчего сильнее запахло знакомыми теплыми духами; оставшись в гладком платье из того же льна, в котором тело ее походило на асексуальный портновский манекен, она обеими руками сняла свою волнистую, жесткой тесьмой простроченную шляпу. Волосы под шляпой были войлочные, будто шиньон из чужих, давно слежавшихся кудрей, под прекрасными усталыми глазами лежало по куску угля.

– Послушай, ты один? – внезапно спросила Тамара, вытягивая шею.

– Да, а что? – удивился Крылов.

– Нет, ничего. Показалось, – пробормотала Тамара, продолжая глядеть через плечо Крылова в раскрытую комнату.

Тут Крылов сообразил, что призрак, о котором он фантазировал здесь одинокими глухими вечерами, все-таки успел образоваться. Сразу же он испугался, что феномен, по всей вероятности, разгуливает голышом – и еще неизвестно чем занимается, учитывая прошлую нужду Крылова в женском обществе. Присутствие Тамары дало ему почувствовать, что суть его, его душа больше всего напоминает обезьяну в зоопарке. Однако сам он, быстро оглянувшись, увидел только пластиковый стеллаж с цветными полками, похожий на сооружение с дворовой детской площадки, и синюю подушку на полу.

– Ну, показывай, как живешь, – бодро произнесла Тамара и, следуя пригласительному жесту Крылова, прошла в пустую комнату, откуда скользнула на кухню, посветив молочными ягодицами, смазанная тень. Больше не обращая внимания на призрак, объявленный несуществующим, она присела на край измятого дивана и, потерев, как муха, ногу о ногу, сбросила туфли, упавшие тяжело, словно на них налипли тысячи километров пешего пути.

– Ты сейчас из Кольцова? – спросил Крылов, поднимая с пола подушку, полурассыпанную книжку, похожий на кокон пыльный носок и держа все это в руках.

– Нет, я летела до Оренбурга, – откликнулась Тамара, обводя мечтательным взглядом детсадовскую обстановку. – Оттуда на такси. Водила, не будь дурак, содрал с меня тысячу евро! – Она рассмеялась, болтая ногами, как школьница. – Я сделала вид, что плохо понимаю по-русски. Мой добрый драйвер всю дорогу объяснял, что в России стреляют, сильно опасно. Пиф-паф, большевик! – Она состроила уморительную мину, делая вид, будто целится из пальца. На пальцах ее, всегда отягощенных крупными, колючими от бриллиантов дизайнерскими драгоценностями, на этот раз не было колец, и свирепая физиономия «большевика» из-за усталых теней получилась замурзанной.

– Чем же покормить тебя с дороги? – растерянно проговорил Крылов. – Давай я быстро сбегаю на угол, салатов принесу!

– Нет, не ходи никуда! – Тамара еще больше побледнела, по губам словно проступил крупитчатый иней. – Водка есть?

– Есть немного. – Крылов извлек из памяти стоявшую на голой полке початую бутылку.

– Неси!

Крылов, поозиравшись, снова кинул на пол все, что держал в охапке, и неуверенным шагом отправился на кухню. Там, как он и ожидал, он увидел самого себя сидящим на табурете, который просвечивал вместе с наброшенным на него горелым полотенцем. Крылов представлял себя более мускулистым, не с такими обглоданными мослами и не с таким выпирающим позвоночником, спускавшимся по сгорбленной спине, будто девичья коса. Призрак можно было принять за неудачную, низкого качества голограмму. Соответственно он был непрочен. Первыми растаяли поджатые, обросшие рогом пальцы на ногах, затем исчезла рука, державшая блик фаянсовой кружки, – и все видение вытянулось, дало глубокую складку и растворилось, взглянув напоследок на Крылова длинными туманными глазами из-под шелушащегося потолка.

Крылов, улыбаясь, смахнул со лба холодный пот. Затем он извлек из полупустого шкафчика бутылку «Столичной», вспорол оленину, обложенную жиром, точно старым, семидесятилетней давности, северным снегом, подхватил свежевымытые кружки, две из трех.

Когда он вернулся в комнату, Тамара распечатывала пачку соленого французского печенья, должно быть извлеченную из чемодана. Перед ней на пластиковом стуле нежно розовел паштет, лоснилась жирным бисером баночка икры, а рядом, на диване, белела файл-папка с какими-то бумагами. Крылов присоединил к деликатесам оленину, внятно пахнувшую кровью, и набулькал водки в толстые кружки, где она казалась водой.

Чокнулись, брякнув, будто стукнулись камнями. Тамара выпила, сморщилась, прикрывая лицо, и внезапно укусила себя за руку. На запястье остался мокрый сливовый след.

– Мне сейчас никак нельзя в Кольцово, – сообщила она, отдышавшись. – На меня заведено уголовное дело, и я в розыске. Все это полная чушь, спектакль для устрашения. Губернаторская команда сдает меня по полной программе. В полную программу входят обыски с погромами, задержание и следственный изолятор. Я же в СИЗО не хочу. Там за неделю теряют здоровье на годы. А эти – они, понимаешь, успеют…

– Настолько серьезно? – Крылов, которому теплая скверная водка после всех сегодняшних приключений током ударила в мозг, сильно сжал Тамарино плечо с трогательной, выпроставшейся из-под платья шелковой бретелькой.

– И да, и нет. – Тамара, не отстраняясь, продолжала смотреть перед собой горячечными темными глазами, страшными, как у актрис немого кинематографа. – На меня уже работают солидные лойеры. Дело они развалят.

Да там и разваливать-то нечего… Сейчас ведутся переговоры о мере пресечения, скорее всего, будет формальное задержание и освобождение под залог. Но я должна скрываться еще несколько дней. Я за этим к тебе и пришла. Видишь ли, – она с улыбкой поежилась, – никому и в голову не придет, что у тебя может быть какая-то недвижимость. По этому адресу ты не зарегистрирован. Пока сообразят… Кроме того, всем, кому надо, известно, что мы с тобой поссорились насмерть. Помнишь, как орали друг на друга? Этажом ниже все ушки были на макушках…

– Конечно, оставайся, живи, сколько хочешь! – с жаром воскликнул Крылов. – Я на всякий случай под дверью буду спать. Только вот за револьвером к матери схожу.

– Глупости! – Тамара резко дернула плечом. – Нет, правда, не сердись. Чего нам сейчас не хватает, так это, конечно, пальбы. Желательно по милиции. Все вокруг действительно стреляют, но нам в обозримом будущем всякое лыко в строку. Когда ты только повзрослеешь?

Крылов насупился, уставившись в мокрую кружку, где нехотя сползались прозрачные, словно бы жирные капли водки и воды.

– Может, и глупости, – сказал он угрюмо. – Но я ничего другого не могу. Объективно. И те, кто воюет на улицах за белых и красных, тоже ничего другого не могут. Ну, просто в детство впадают. И как будто ничего не происходит. Нет ни дефолта, ни кризиса, ни обращения Президента. Подумаешь, образовалась где-то сотня-другая трупов. Кровь стекает, как с гуся вода.