Всегда начеку - Сергей Смирнов

И тотчас из ближнего куста раздался выстрел.

Егоров помнит: ощутил толчок в грудь. Боли не было. Глянул на рубаху: на груди была маленькая дырка. Мозг работал автоматически. Он прыгнул в сторону, залег. И тотчас сообразил: он весь на глазах, как на ладони. Кругом ни кочки, ни рытвины. Выход один: ошеломить преступника огнем.

Бандит продолжал стрелять. Первый раз Иван услышал, как свистят пули. Противно и тонко: ж-ж-ик! Ощутил жгучую, острую боль в животе. Под ним все чавкало, хлюпало. Не знал, что это: холодная жижа или кровь. Еще выстрел, еще. Из куста. Пуля сбила фуражку, другая рванула плечо.

Он не видел бандита. Стрелял в куст наугад, на слух. Это был единственный выход: помешать противнику вести прицельный огонь, подавить его выстрелами. Один за другим, подряд он выпустил в куст семь патронов. Выскочила пустая обойма.

И тогда Егоров поднялся, шатаясь, побежал — не пошел, а побежал! — к кусту...

— Как же ты смог? Ведь он стрелял!

— Я удивился: выстрелов больше не было. Ну, а почему пошел на него, не могу объяснить. Наверное, это уже сидит у нас в крови — то, что при нашей работе твердим сами себе ежедневно: преступника надо задержать любой ценой. Тут ни с чем не считаешься, лишь бы враг не ушел.

— Ты сам сумел обезоружить его?

— Это не могу сказать, не помню. Помню, что увидел, как на выстрелы бегут от шоссе какие-то солдаты, ребятишки, мотоцикл чей-то. Потом его увидел в кустах. Чтобы устоять, схватился за лозу, упал прямо на бандита. Потом в глазах стало светло, будто вспышка какая...

Другой бы похвастался: да, бросился, подмял, одолел. Иван говорит честно: не знаю. Тогда предоставим слово свидетелям.

С у м к и н, мотоциклист. Я по шоссе ехал. Гляжу, навстречу Егоров прямо бешено так мчит. Ну, думаю, нельзя так ездить, расшибется Иван, быть беде. Развернул свою машину и за ним — ругать его. А он соскочил, бежит к полю. Тут, слышу, выстрелы. Я укрылся за мотоциклом, а потом чуть откатил его и с тылу в лес въехал. Подбежал к тому месту, откуда стреляли, гляжу: лежат два человека. Внизу бандит, а сверху Иван, и в руках у него оба пистолета.

С о л д а т ы. Мы в увольнительную вышли. Когда стрельбу услышали, бросились в лес, на помощь. Да не успели. Увидели: куст поломан, видно, катались оба по земле. Рубаха у Егорова от крови черная, а грабитель этот тоже встать не может. Мы лейтенанта подняли. Он в себя вроде пришел. Говорим: давай пистолеты, садись в мотоцикл. Не отдает, вцепился в них. Так и повис на нас. Тут мы усадили его в коляску, и вот товарищ Сумкин повез его на шоссе. А мы бандита караулить остались.

И наконец, заключение следователей. Преступник стрелял лежа. Одна пуля Егорова прошила ему руку, другая оцарапала плечо, третья ударила в пистолет и заклинила затвор. Вот почему, когда Иван поднялся в рост и пошел на куст, выстрела оттуда не было.

17.20. На шоссе у леса стояли Береснев, его заместитель Шестеров, прокурор района Зайцев, начальник городской милиции Орешин, командир оперчасти Дуля, майор Дроздов, милиционеры. Подъехал Сумкин. Егоров сам поднялся из коляски, сдал пистолеты, пытался что-то доложить. Но его усадили в «Волгу», она стремглав помчалась в город.

Следом из леса вывели Лапскера. Орешин посмотрел на часы. Было 17.30. Вся операция длилась девяносто минут.

17.45. Егорова положили на операционный стол.

Константин Мелашвили

РОДИНА ПРЕДПОЧИТАЕТ...

— А ну-ка, покажись, сын!

Этими словами старый Давид неизменно встречает Георгия каждый раз, когда тот приходит к нему. Отойдя на несколько шагов, отец придирчиво осматривает Георгия с ног до головы, удовлетворенно кивает и командует:

— Докладывай!

Георгий подавляет улыбку и четко рапортует:

— Все в порядке. На службе — без происшествий. Дочери все три — здоровы.

— Это хорошо, — улыбается Давид и вдруг снова хмурится. — А почему, товарищ лейтенант милиции, вы опять соврали мне? «На службе — без происшествий...» Почему, спрашивается, я должен узнавать об этих происшествиях не от вас, а из газет, от других людей?!

Он сердито подходит к письменному столу, достает из ящика большой альбом, раскрывает его и ворчливо говорит:

— Вот! Газета врать не станет, не то что ты...

Георгию этот альбом знаком. Наряду с фотографиями, в нем хранились газетные вырезки, в которых рассказывалось о делах «работника милиции Георгия Давидовича Кашия». Была там заметка о том, как он задержал трех преступников, которые ограбили магазин и угнали «Москвич». О том, как спас двух граждан, которые тонули в разбушевавшейся Риони. О том, как ночью в поселке Маяковски вступил в схватку с вором. И другие.

Отец бережно вырезал эти заметки из газет и при случае был не прочь похвастаться перед гостями:

— Наша кровь, генацвале, гордая кровь! Мы тоже не спрашивали, сколько врагов, не думали, справимся ли, если их больше, чем нас. Одним интересовались: где они, чтобы вскочить тут же на коней и скакать туда...

Впрочем, отец был не из словоохотливых и чаще говорил о подвигах сына, чем о своих. О себе он рассказывал скупо, отмахивался от расспросов Георгия: «А, что там, было — прошло...» И лишь однажды, когда Давид случайно встретил своего бывшего начальника Нестора Медзмариашвили и зазвал его к себе в гости, Георгий наслушался о былом всласть.

В конце двадцатых — начале тридцатых годов Нестор был начальником Кутаисского уездного отдела милиции, а Давид Кашия — милиционером. В те годы в имеретинских горах рыскали бандиты, совершали внезапные налеты на селения, расправлялись с активистами, борцами за новую жизнь, грабили и терроризировали население. Не раз и не два горстке милиционеров приходилось вступать в бой с бандами, терять товарищей, жить под пулями.

Двенадцать лет отдал Давид милиции. Двенадцать лет стоял он на страже порядка, охранял новую жизнь. Двенадцать лет — это почти четыре с половиной тысячи дней и ночей, прожитых на передовой, на самой линии огня.

А потом на нашу землю пришли враги пострашнее, погрознее бандитов и воров. Фашисты.

И Давид Кашия снова оказался в самом трудном, самом ответственном месте. Он защищал Севастополь. Двести пятьдесят дней и ночей, и каждый день был равен году. А когда город-герой, исчерпав все возможности держаться, пал, недавний милиционер с группой товарищей ушел в горы и стал партизаном. Эти два года наполнены дерзкими операциями, боями с карателями, взрывами мостов и железнодорожных путей...

Обо всем этом Давид рассказывать не любит, и Георгий узнал о военном прошлом отца только в 1965 году, накануне двадцатилетия Победы. Узнал случайно, увидев на столе письмо от участников крымского партизанского движения и пригласительный билет на торжества.

— Что ж ты молчал? — укоризненно спросил он отца.

Тот пожал плечами и не ответил. А через несколько дней на праздничном пиру склонился к сыну и, показывая глазами на тамаду, негромко и насмешливо сказал:

— Кое-кто с рогом вина в руке способен произнести двухчасовую речь, восхваляя Родину, а для ее пользы поработает всего пять минут. А по мне, так лучше сказать тост в два слова, зато жизнь отдать Родине всю, до конца...

В ту ночь инспектор дорожного надзора Георгий Кашия патрулировал на шоссе, ведущем в Зестафони. Участок был трудным и беспокойным, движение оживленным. Уже на рассвете Георгий подъехал к селению Рохи, заглушил мотоцикл. И сразу почувствовал, как устал за ночь. Взглянул на часы: начало шестого. Скоро можно и домой.

Из-за поворота выскочила бежевая «Волга». Наметанный взгляд Георгия сразу определил: превышение скорости. Чего, спрашивается, лететь сломя голову? День-то еще только начинается. Ох, уж эти лихачи!

Он поднял руку. «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась в двух шагах от него. Водитель торопливо распахнул дверцу, выпрыгнул, подошел к инспектору.

— Я что-нибудь нарушил? Готов отвечать как положено.

Георгий был настроен миролюбиво: он уважал шоферов, которые не ворчат, что автоинспекторы только и ищут случая, чтобы к чему-нибудь придраться, понимают, что об их же безопасности печется милиция.

— Да нет, в общем-то, не очень, — улыбнулся он. — Просто не гоните так. Лучше приехать на пять минут позже, чем никогда. А дорога — сами видите, к тому же скользко сейчас, мокро, роса. Можете ехать.

И снова повернулся лицом к дороге. В утренней тишине отчетливо слышалось тяжелое, надрывное гудение. Георгий по слуху определил: идут несколько грузовых машин. Быстро идут. Тоже торопятся.

Хозяин бежевой «Волги» стоял рядом с ним и не уезжал. Мельком взглянув на него, Георгий удивился: лицо водителя выражало тревогу. Странно. Чего ему волноваться? Ведь инспектор поговорил с ним по-хорошему, просто предупредил, даже штрафа не взял. Ему бы сейчас поскорее в машину и — бога молить, что дешево отделался, что инспектор покладистый попался. А он стоит...