Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Том отправился обратно в Сент-Огг — встретиться, как было условлено, с дядюшкой Дином и получить от него указания относительно поездки, которая предстояла ему на следующее утро.

Мэгги поднялась к себе в комнату, чтобы в горьких слезах излить негодование, к которому разум Тома был глух. Но когда улегся первый взрыв неутоленного гнева, она вспомнила о спокойном течении тех дней, когда душевные утехи, окончившиеся сегодня так горестно, еще не нарушали ясности и простоты ее жизни. В то время она часто думала, что ею одержаны немалые победы и она навеки завоевала себе право парить в горних высях над земными соблазнами и столкновениями. И вот она снова низвергнута, снова в гуще яростной борьбы со своими и чужими страстями. Видно, жизнь не так быстротечна и вечный покой Fie так близок, как мечталось ей, когда она была на два года моложе. Ей предстояли еще новые битвы… возможно, еще падения. Если бы она твердо знала, что она неправа, а Том во всем прав, она бы скорее обрела душевное равновесие; теперь же ее раскаянию и смирению мешал гнев, казавшийся ей вполне справедливым. При мысли о Филипе сердце ее обливалось кровью; она вновь и вновь слышала оскорбления, которыми осыпал его Том, и так остро ощущала испытанную им боль, что воспоминание это причиняло ей почти физическую муку, и она колотила йогой об пол и вонзала ногти в ладони.

Так почему же в душе нет-нет да и шевельнется ей самой непонятное облегчение от того, что она вынуждена расстаться с Филипом? Конечно же, только потому, что кончился обман, который ее так тяготил, от которого она так жаждала избавиться.

Глава VI ПОБЕДА, ДОБЫТАЯ ДОРОГОЙ ЦЕНОЙ

Три недели спустя, в ту пору года, когда Дорлкоутская мельница бывает всего краше — огромные каштаны в цвету, в густой траве белеют маргаритки, — Том Талливер возвращался вечером домой раньше обычного и, проходя по мосту, глядел все с той же глубокой любовью на почтенный красный кирпичный дом, который по-прежнему казался веселым и гостеприимным, как, пи пусты были комнаты и печальны сердца его обитателей.

Серо-голубые глаза юноши, то и дело поглядывающие на окна дома, светятся оживлением, складка меж бровей хотя и не разгладилась, сейчас не портит его — она указывает на силу воли и, когда взгляд его смягчается, а губы теряют свою жесткость, не делает его суровым. Его твердый шаг становится быстрее, и как он ни сжимает губы, стараясь сдержать улыбку, она сопротивляется его усилиям.

Когда он проходил по мосту, никто из тех, кто был в гостиной, не обратил туда взора. Они сидели молча, в ожидании его прихода; мистер Талливер, уставший от долгой поездки верхом, расположился в кресле и размышлял о чем-то, удрученно глядя на Мэгги, склонившуюся над шитьем; миссис Талливер собирала на стол.

Они все с удивлением подняли глаза, услышав знакомую поступь.

— Что случилось, Том? — спросил отец. — Ты сегодня раньше, чем всегда.

— Мне больше нечего было делать, вот я и ушел. Ну, как дела, мать?

Том подошел к миссис Талливер и поцеловал ее — признак редкого у него хорошего настроения. За прошедшие три недели он не обменялся с Мэгги ни словом, ни взглядом, но поскольку он и вообще был теперь дома неразговорчив, Это не бросилось родителям в глаза.

— Отец, — сказал Том, когда чаепитие подошло к концу, — ты точно знаешь, сколько денег в жестяной коробке?

— Всего сто девяносто три фунта, — отозвался мистер Талливер. — Ты приносил меньше последнее время… но молодые люди любят сами распоряжаться своими деньгами. Правда, я не поступал, как мне вздумается, до того как достиг совершеннолетия. — В его голосе звучало робкое недовольство.

— Ты уверен, что именно столько, отец? — спросил Том. — Я бы хотел, чтобы ты достал жестяную коробку, если тебе не трудно. Вдруг ты ошибся?

— Как я мог ошибиться? — резко возразил отец. — Я так часто их пересчитываю. Но я могу достать коробку, коли ты мне не веришь.

Доставать жестяную коробку и пересчитывать деньги было единственной утехой в безрадостной жизни мистера Талливера.

— Не уходи, мать, — сказал Том, увидев, что она собирается тоже выйти из комнаты, когда отец отправился в спальню.

— А Мэгги можно уйти? — спросила миссис Талливер. — Ведь кому-то надо вынести посуду.

— Как ей будет угодно, — равнодушно сказал Том. Как горько было Мэгги это слышать! Сердце ее внезапно подпрыгнуло в груди — а вдруг Том собирается сказать отцу, что они могут расплатиться с долгами, и ему безразлично, будет ли она при этом! Но она вынесла поднос и тут же снова вернулась в комнату. В такую минуту все личные обиды должны отойти на задний план.

Когда жестяная коробка была поставлена на стол и открыта, Том придвинулся поближе к отцу, и падавший на них красный вечерний свет еще сильнее подчеркнул печаль и уныние во всем облике измученного темноглазого отца и скрытую радость на лице белокурого сына. Мать и Мэгги сидели у другого края стола: одна — в терпеливом неведении, другая — трепеща от ожидания.

Мистер Талливер пересчитал деньги, вынимая из коробки монету за монетой и раскладывая их столбиками на столе и сказал, бросив на Тома быстрый взгляд:

— Ну, вот видишь, я был прав.

Он замолчал и взглянул на деньги с безнадежным отчаянием.

— Здесь не хватает больше трех сотен фунтов… немало воды утечет, прежде чем я их скоплю. А мне еще так не повезло с зерном — потерял сорок два фунта. Да, этот мир мне не под силу. Четыре года прошло, пока я скопил эти деньги… Хорошо, если я не сойду в могилу раньше, чем пройдет еще четыре… Придется, видно, тебе выплачивать мои долги, — продолжал од дрожащим голосом, — коли ты не передумал теперь, когда стал совершеннолетним… Но похоже, ты раньше зароешь меня в землю.

Он жалобно взглянул на сына, точно моля, чтобы тот уверил его в обратном.

— Нет, отец, — сказал Том решительно и твердо, хотя в голосе его прорывалась дрожь, — ты своими глазами увидишь, как будут выплачены все долги. Ты заплатишь их своей собственной рукой.

В его словах звучало нечто большее, чем просто надежда или решимость. Мистера Талливера словно пронзил слабый Электрический разряд: не отрывая глаз, он со жгучим вопросом смотрел на Тома; Мэгги, не в силах сдержать волнение, бросилась к отцу и опустилась на колени рядом с креслом. Помолчав, Том продолжал:

— Несколько лет назад дядюшка Глегг одолжил мне немного денег, чтобы я мог купить товары для отправки за границу. Я хорошо на этом заработал: сейчас у меня в банке лежит триста двадцать фунтов.

Не успел он произнести эти слова, как руки матери обвились вокруг его шеи, и она проговорила сквозь слезы:

— О мой мальчик, я знала, что ты все поправишь, когда станешь взрослым.

Но отец молчал: прилив чувств лишил его речи. Тома и Мэгги охватил страх, как бы внезапная радость не оказалась роковой. К счастью, пришли спасительные слезы. Широкая грудь поднялась, лицо исказилось, и старик громко разрыдался. Постепенно рыдания стихли, он застыл в неподвижности, стараясь совладать с волнением. Наконец он взглянул на жену и нежно сказал:

— Подойди ко мне, Бесси, поцелуй меня. Сын загладил мою вину перед тобой. Может статься, ты снова будешь в довольстве.

Она поцеловала его, и с минуту он молча держал ее руку в своей, затем мысли его снова обратились к деньгам.

— Мне бы хотелось, чтобы ты принес деньги домой, — сказал он, перебирая лежащие на столе монеты. — Посмотреть бы мне на них своими глазами, тогда бы я знал, что они есть на самом деле.

— Ты увидишь их завтра, отец, — сказал Том. — Дядюшка Дин назначил в «Золотом льве» встречу всех кредиторов и заказал для них обед на два часа дня. И он и дядя Глегг оба там будут. В субботу мы поместили объявление об этом в «Вестнике».

— Значит, Уэйкем об этом знает! — воскликнул мистер Талливер, и глаза его зажглись торжеством. — Ага, — протянул он и, вынув табакерку — единственное удовольствие, которое он разрешал себе, — с вызовом постучал по крышке, почти так же. как в старые времена. — Ну уж из-под его каблука я теперь выйду, хоть мне и придется покинуть мельницу. Я думал — я все снесу, лишь бы умереть на старом месте… но невмоготу стало. У нас нет выпить чего-нибудь — а, Бесси?

— Есть, — сказала миссис Талливер, вынимая сильно поредевшую связку ключей. — У меня есть бренди, что принесла сестрица Дни, когда я прихворнула.

— Тогда налей мне стаканчик, мне что-то не по себе. Том, сынок, — начал он более твердым голосом, выпив немного бренди с водой, — ты должен сказать им речь. А я скажу им, что это ты достал, почитай, все деньги. Они увидят, что я наконец снова честный человек и что у меня честный сын. Да, Уэйкем был бы рад радешенек иметь такого сына, как мой, — красивого статного молодца вместо этого несчастного скрюченного калеки! Ты добьешься успеха в жизни, сынок; еще, поди, настанет день, когда ты на несколько кругов обойдешь Уэйкема и его сына. Может статься, тебя возьмут в компаньоны, как твоего дядюшку Дина, — ты стоишь на верной дороге к этому, — а тогда уж ты наверняка разбогатеешь… И помни, коли у тебя достанет денег, постарайся откупить нашу мельницу.