Партизаны полной Луны (СИ) - Кинн Екатерина

— А с ним? — неожиданно для себя спросила она.

— А с ним произойдет, — спокойно ответил желтоглазый. — Но не при моей жизни. И не при вашей, наверное.

Пинна смотрела на озеро, на мелкую чугунную рябь, на человека на берегу.

— Сейчас день, — сказала она. — Вчера вообще было тепло и солнечно.

— Ему четыреста сорок лет, — ответил телохранитель, или кем он там был. — Светобоязнь у них — болезнь роста. С возрастом она проходит.

На стене молоток — бейте прямо в стекло, и осколков поток хлынет больно и зло. Вы падете без вывертов: ярко, но просто, поверьте. Дребезг треснувшей жизни, хрустальный трезвон, тризна в горней отчизне, трезво взрезан виссон — я пред вами, а вы предо мной — киска, зубки ощерьте. И оркестр из шести богомолов ударит в литавры. Я сожму вашу талию в тонких костлявых руках. Первый танец — кадриль на широких лопатках кентавра: сорок бешеных па по-над бездной, чье детище — прах…

"Инна Сергеевна Козырева, 37 лет, инженер-мостостроитель. А-индекс — 89. В 22-летнем возрасте едва не стала жертвой нелицензированной охоты. С тех пор панически боится и очень не любит высоких господ. Носитель иммунитета (компенсация). Пинной ее называют друзья и домашние. Прозвище появилось в 7 лет, когда она потребовала записать ее в волейбольную команду мальчиков, утверждая, что Инна — мужское имя. В доказательство принесла из дома антикварное издание житий святых, в т. ч. мучеников Инны, Пинны и Риммы".

— З-за… — Рука сама потянулась к горлу. — Зачем вы мне…

— А вы предпочли бы не знать?

— Он мне… почти понравился.

— Если вам мешает, скажите. Вас больше не побеспокоят.

Губы Пинны чуть дрогнули. "Да, мешает!" — хотела было крикнуть она, но что-то не пустило. Наверное, понимание того, какая редкая птица этот высокий господин, если готов уйти только потому, что мешает человеку…

— И что, он в самом деле уйдет и больше не появится?

Человек в очках держал руку вдоль края чашки — то ли грел, то ли просто задумался о чем-то и остановился в движении. Как он пьет этот чай…

— Не знаю, уйдет ли он совсем. Ему здесь нравится. Но, по крайней мере, постарается не сталкиваться с вами.

— Вот как. С моими интересами считается высокий господин… Чем же я заслужила такую честь?

Человек пожал плечами.

— Это ваше озеро.

— Вы пытаетесь сказать мне, что среди них есть… хорошие люди?

— Нет, — решительно покачал головой телохранитель. — Хороших людей среди старших нет. Это физически невозможно. Функционально. Порядочных довольно много.

— Странно. Я думала, это одно и то же. Точнее… что хороший человек не может быть непорядочным. Порядочность — это… есть такое латинское выражение, я его забыла…

— Conditio sine qua non[2], — кивнул телохранитель.

Да, конечно, их там, где-то "у них", там, за пленкой поверхностного натяжения, естественно, учат латыни. И может быть, искусству аранжировки букетов.

— И вы немного не правы. Хороший человек может быть непорядочным — если у него нет порядка в голове или в сфере психики. Это случается, и сам человек тут по большей части не виноват, потому что это задается воспитанием. Часто бывает и так, что хороший, но непорядочный человек со временем становится плохим. Как вы сами понимаете, непорядочность в отношениях с людьми приводит к тому, что люди начинают такого человека избегать, и тогда он либо наводит в себе порядок, либо ожесточается. А вот что непорядочный старший становится плохим старшим — это правило без исключений. Человеку в такой ситуации позволяет сохраниться собственная слабость. Собственная смертность. А у них более чем достаточно времени для того, чтобы пройти всю дорожку, до самого низа.

Ей показалось, что она поняла.

— Примеряете на себя?

— Нет, — покачал головой человек. — Мне и пробовать смысла нет.

— Интересно, — уголки губ Пинны поехали в стороны, — что означает слово "порядочность" в применении к индивидууму, который живет, отбирая жизни?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ей вдруг стало холодно. Она сидит в кафе с телохранителем людоеда и обсуждает…

— Любая элита существует за счет жизней. Это, пожалуй, единственное, в чем воскрешенцы не врут. Мы пока не научились устраиваться по-другому. Вопрос в том, что идет обратно и стоит ли оно цены.

— И вы мне, конечно, будете доказывать, что стоит…

— Далеко не всегда. Причем для обеих сторон.

— Тогда почему вы… с ним? И кстати, кто он?

— Потому что это именно тот случай. А он — Волков Аркадий Петрович. Советник при правительстве Европейской России.

"Какая… честь".

Кто сказал: "Казанова не знает любви", тот не понял вопроса. Мной изведан безумный полет на хвосте перетертого троса. Ржавый скрежет лебедок и блоков. Мелодия бреда. Казанова, прогнувшись касаткой, ныряет в поклон менуэта…

— И вы… довольны собой? Своим положением?

Человек весело посмотрел на нее.

— Своим положением — чрезвычайно. Собой — большей частью нет, но это не имеет отношения к выбору профессии.

— А что так? Хлебное место? — Пинна тоже развеселилась. — Ведь опасность — это, как вы сказали, conditio sine qua non?

— В основном интересное. Во всех смыслах.

Пинна подыскивала еще один язвительный вопрос, как вдруг сбоку от нее возник…

— Вадим Арович, простите, что прерываю беседу, но нам пора. Кстати, представьте меня даме.

— Инна Сергеевна Козырева — Аркадий Петрович Волков.

Она кивнула, как марионетка. Последние пять минут телохранитель даже не пытался смотреть вниз — только на нее, — и она забыла, начисто, совсем забыла…

— Очень приятно. — Волков улыбнулся. — Это не формальность: действительно очень приятно. Мы вас не слишком обеспокоили? Вы придете завтра?

— Еще не знаю.

— Будет очень жаль, если не придете. Вы… подходите к этому месту. Вы молчаливы, сосредоточенны. Я даже удивился — сейчас таких людей мало. Довольно трудно уйти в себя, если никого нет дома.

Пинна поклялась себе не приходить, но на следующий день зачем-то пришла.

В "стекляшке" сидел не телохранитель, а сам Волков.

— Здесь отвратительно заваривают чай, вы не находите? До сегодняшнего дня я считал, что хороший цейлонский лист нельзя испортить.

Она кивнула.

В таком городе, как Москва, невозможно совсем избежать общества высоких господ. Они напоминали Пинне змей — блестящие, чешуйчатые, — и, пока они здесь, невозможно смотреть на что-то другое. А от Волкова почему-то можно было отвернуться. Он не занимал пространства. И не излучал спокойствия. Пинна всегда чувствовала, когда на нее давят, — с того дня. А тут просто можно было повернуть голову к стеклу. Посмотреть на верхушки деревьев. Наверное, она потому и забыла вчера, что он внизу.

— Есть две возможности поправить дело, — улыбнулся Волков. — Первая — пить кофе. Впрочем, он здесь тоже неважный. Вторая — отправиться туда, где чай умеют готовить. Я совершенно случайно знаю человека, который восхитительно готовит чай.

Она вдохнула, надеясь про себя, что сделала это коротко и незаметно, и посмотрела на людоеда прямо:

— Зачем я вам?

Тот прикрыл глаза.

— Мне нравится это озеро. И больше всего мне нравится в нем ваше присутствие. Вы сюда вросли. Без вас изменится пейзаж. Заставить вас приходить сюда я даже не то что не хочу. Это бесполезно. Мы ведь видим не только глазами. Сейчас вы… Я хочу, чтобы вы перестали меня бояться. Чтобы относились ко мне… ну хотя бы как к ящерице на камнях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ваш… человек так быстро меня отрекомендовал вчера. Не сомневаюсь, что вам известно обо мне все. В том числе и то, почему мне сложно к вам так относиться.

— Не так уж и сложно. — Как-то совершенно незаметно они уже спускались по лестнице. — Вы говорите это больше в силу привычки. Пока вы не знали, кто я, вы не боялись. Если вам удастся развлечься, вы снова перестанете бояться. Ведь из сложившегося образа я, согласитесь, выпадаю.