Три мудреца в одном тазу - Александр Рудазов

Глава 25

Нет, я не член партии. Я ее мозг.

Следующее утро на «Чайке» выдалось ужасным. Мучительным. Невыносимым. Это было даже еще и не утро — земляне до сих пор не привыкли к местным длинным ночам, и просыпались задолго до рассвета. Впрочем, эйкрийцы тоже тратили на сон не все темное время, а от двух третей до трех четвертей.

Так или иначе, а земляне страдали. Большое бухалово с аборигенами затянулось очень надолго — Наместник Города ужасно обрадовался электрическому свету, осветившему эйкрийскую ночь, и еще больше загорелся купить «Чайку».

Чертанов стоял в коридоре, с тоской глядя на запертый гальюн и с ненавистью — на весело подпрыгивающую Стефанию. Она выпила ничуть не меньше остальных, но у чертей опьянение проходит без вредных последствий. А вот Сергей страдал.

— Петр Иваныч, у вас тоже похмелье? — окликнул он шефа слабым голосом.

— Серега, я русский! У русских похмелья вообще не бывает!

— А чего тогда в клозете уже целый час сидите?

— Газету читаю… буэ-э-э-э!!! Негр, скотина, нажрался в хлам и меня споил… Кто ж знал, что они так бухать здоровы?! Буэ-э-э-э!!! Серега, рассолу мне, срочно!

— У вас же нет похмелья? — ехидно скривился сисадмин.

— Нету… буэ-э-э-э!!! Так просто попью… рассольчику. Серега, ну не издевайся над начальством — шибко неси! Одна нога здесь, другая там!

Чертанов подумал, что, конечно, Петр Иванович заслужил еще немного издевательств, но с другой стороны — ему и самому рассол не помешает. Так что он сходил.

Спустя полчаса они с Грюнлау и Петровичем сидели в кают-компании и поправлялись после вчерашнего. Немец сидел грустный и в тысячный раз клялся себе — с русскими не пить! Они не знают меры! И с юберийцами тоже не пить — они меру знают, но за чужой счет готовы пить до бесконечности.

Угрюмченко тоже грустил, но по другой причине — организм орла оказался совсем не таким устойчивым к алкоголю, как человеческий. Он отключился в самом начале пьянки, так и не успев получить хоть какое-то удовольствие. Только муки похмелья — оно у беркута оказалось воистину чудовищным.

— Серега, ты вроде вчера меньше всех клюкнул — о чем мы с неграми перетирали? — обратил к нему налитые кровью глаза шеф. — Я ничего такого не сморозил? А то, помню, однажды по пьяни договорился с одним уродом на контракт… крупно тогда влетел, да…

— Нет, — успокоил его Чертанов. — Мэр все пытался у вас «Чайку» купить, но вы не поддавались.

— Я такой! — возгордился Колобков. — Скала!

— По-моему, он обиделся. Он вам уже золотом по весу предлагал, а вы все равно отказались.

— Че-го? — медленно повернул голову Петр Иванович. — Золотом по весу?… А я отказался?… Ой, баран, ну, баран… А говоришь — ничего не сморозил! Блин, кто-нибудь, сгоняйте к негритянскому мэру, скажите, что я передумал, что я согласен!

— Думаю, теперь он не захочет. Он же тоже вчера хорошо надрался — вот и повышал цену до умопомрачения. А теперь…

— Может, его снова напоить? — с надеждой предложил Колобков. — У нас водка еще осталась? И коньяки там всякие?

— Совсем мало, — разочаровал его Чертанов. — Вы, Петр Иваныч, уже со всеми в городе выпили — почти все запасы кончились. Только местные вина остались и еще мимбо.

— Это лимонадик, это несерьезно… Нет, Серега, вот ты мне скажи — почему тут все такие халявщики? Как Петр Иваныч угощает — все бегут! А чтоб самому бутылку принести — ну чисто символически, вроде как «от нашего стола вашему столу» — хрена! Хоть бы цветов, что ли, Зинке моей поднес кто…

— А у них тут не принято дарить женщинам цветы, — хмыкнула Стефания, положившая ноги на стол. У нее было отличное настроение — она вчера все-таки купила душу у надравшегося в лоскутья Наместника Храма. Весьма ценное приобретение — теперь осталось только дождаться, пока старик даст дуба. И вот тогда… чертовка кровожадно облизнулась. — У них принято дарить перья.

— Что за перья? — тупо уставился на нее Колобков.

— Обычные птичьи перья. Красивые, конечно. Обычно хвостовые берут — там они подлиннее. Получается такой же букет, как из цветов, только долговечный и в воду ставить не надо.

— Умно… — признал бизнесмен. — А то правда — я Зинке вечно таскаю всякие розы, а они пару дней постоят, и все — выкидывай. Ладно, мужики, дайте мне еще какого-нибудь «алкозельцеру», да пошли дела делать… о-ох…

Поднимаясь на ноги, Колобков удовлетворенно заметил:

— Утешает только одно — этому мэру сейчас стопудово еще хреновее, чем мне.

И он не ошибся.

Опо’лай Мараха, Наместник Города Наранно, торопливо шел по холодному коридору, жадно заглатывая рахуль’та — жирный бульон из эпиорниса, отлично помогающий от утреннего похмелья. Ему было не по себе — вчера его почти одолели в том, в чем он всегда был лучшим из лучших. В умении пить.

— Боги, кто же мог знать, что этот маленький безволосый человечек так крепок печенью? — бормотал он, вытрясая из кувшина последние капли.

В шести шагах позади чеканили шаг два стражника с копьями и обитыми медью палицами. Ровно в шести — именно на таком расстоянии должно находиться юберийскому телохранителю от его господина. Подойдешь ближе — выпытываешь тайны Наместника, получи плетей. Отойдешь дальше — подвергаешь жизнь Наместника опасности, получи плетей. Поэтому стражникам приходилось быть очень бдительными, ловя каждый жест господина, внимательно следя — не убыстряет ли он шаг, не притормаживает ли?

Таалуйна, дворец Наместника Города, служил не только резиденцией градоправителя. Здесь же находились квартиры многих высокопоставленных Наместников, административный центр, казарма стражи и, конечно, тюрьма. Точнее, просто темница — в Юберии преступников не наказывали лишением свободы. Нет, основных наказаний было три — плети, отсечение какой-нибудь части тела и, разумеется, смертная казнь.

Последняя применялась особенно часто.

Так что здешние камеры служили исключительно в качестве «допра» — пока судьба пленника еще не решена. И большую часть времени пустовали — юберийский суд работает без проволочек.

Мараха спешно поднялся на четвертый этаж, прошел по длинной галерее и подошел к высокой стрельчатой арке, охраняемой еще двумя стражами. Повинуясь жесту Наместника Города, они одновременно взялись за створки врат и потянули их на себя.

Наместник вошел внутрь и врата захлопнулись за его спиной. Он оказался в огромной круглой зале — огромной и совершенно пустой. Голый холодный камень, крошечное полукруглое окно в противоположном конце и вырезанный в центре пола круг.